Живу до тошноты
Шрифт:
Treue [94] – как это звучит!
А французы из своей fid'elit'e [95] сумели сделать только Fid`ele (Фидельку!).
Есть у Гейне пророчество о нашей революции: «…und ich sage euch, es wird einmal ein Winter kommen, wo der ganze Schnee im Norden Blut sein wird…» [96]
У Гейне, вообще, любопытно о России. О демократичности нации. О Петре – державном революционере (Венчаной Революции).
94
Преданность (пер. с нем.).
95
Преданности (пер.
96
«…И я говорю вам – когда-нибудь наступит зима, И весь снег на севере превратится в кровь…» (пер. с нем.).
– Гейне! – Книгу, которую я бы написала. И – без архивов, вне роскоши личного проникновения, просто – с глазу на глаз с шестью томами ужаснейшего немецкого издания конца восьмидесятых годов. (Иллюстрированные стихи! И так как Гейне – часто о женщинах, – сплошные колбасы)!
Гейне всегда покроет всякое событие моей жизни, и не потому что я… (событие, жизнь) слабы: он – силен!
Столкнуться – и, не извинившись, разойтись – какая грубость в этом жесте! Вспоминаю Гейне, который, приехав в Париж, нарочно старался, чтобы его толкнули – чтобы только услышать извинение.
В Гейне Германия и Романия соцарствуют. Только одного такого еще знаю – иной строй, иная тема души, иной масштабно в двуродинности своей Гейне – равного: Ромена Роллана.
Но Ромен Роллан, по слухам, галло-германец, Гейне – как все знают – еврей. И чудо объяснимо. Я бы хотела необъяснимого (настоящего) чуда: француз целиком и любит (чует) Германию, как германец, германец целиком и любит (чует) Францию, как француз. Я не о стилизациях говорю – легки, скучны о пробитых тупиках и раздвинутых границах рождения и крови. Об органическом (национальном) творении, не связанном с зоологией. Словом, чтобы галл создал новую Песнь о Нибелунгах, а германец – новую песнь о Роланде.
Это не «может» быть, это должно быть.
Die blinde Mathilde [97] – воспоминание детства.
Во Фрейбурге, в пансионе, к нам каждое воскресенье приходила женщина – die blinde Mathilde. Она ходила в синем сатиновом платье – лет сорок пять – полузакрытые голубые глаза – желтое лицо. Каждая девочка, по очереди, должна была писать ей письма и наклеивать, на свои деньги, марки.
Когда письма кончались, она в благодарность садилась за рояль и пела.
97
Слепая Матильда (пер. с нем.).
Немецким девочкам: «Ich kenn ein K"atzlein wundersch"on» [98] .
Нам с Асей: «Der rothe Sarafan» [99] .
Теперь вопрос: кому blinde Mathilde столько писала? Ответивший на вопрос напишет роман.
Как я любила – с тоской любила! до безумия любила! – Шварцвальд. Золотистые долины, гулкие, грозно-уютные леса – не говорю уже о деревне, с надписями, на харчевенных щитах: «Zum Adler», «Zum L"owen» [100] (Если бы у меня была харчевня, я бы ее назвала: «Zum Kukuck» [101] ).
98
«Я знаю одну прелестную кошечку» (пер. с нем.).
99
«Красный сарафан» (пер. с нем.).
100
«У орла», «У льва» (пер. с нем.).
101
«У черта» (пер. с нем.).
Никогда не забуду голоса, каким хозяин маленького Gasthaus «Zum Engel» [102] в маленьком Шварцвальде, указывая на единственный в зале портрет императора Наполеона, восклицал:
– Das war ein Kerl! [103]
И после явствующей полное удовлетворение паузы:
– Der hat’s der Welt auf die Wand gemahlt, was wollen heisst! [104]
После Эккермана могу читать только «M'emorial de Sainte-H'el'ene» Ласказа – и если я кому-нибудь завидовала в жизни – то только Эккерману и Ласказу.
102
Гостиница
«У ангела» (пер. с нем.).103
Вот это был парень! (пер. с нем.).
104
Он всему миру показал, что значит хотеть! (пер. с нем.).
Странно. Здесь апогей счастья, там апогей несчастья, и от обеих книг одинаковая грусть – точно Гёте был тоже сослан в Веймар!
О, Наполеон уже для Гёте (1829 г.) был легендой! О, Наполеон уже для Наполеона (1815 г.) был легендой!
Гёте, умиляющийся над вывернутым наизнанку зеленым мундиром Наполеона.
В Гёте мне мешает «Farbenlehre» [105] , в Наполеоне – все его походы. (Ревность)
105
«Наука о цвете» (пер. с нем.).
Иду недавно по Кузнецкому и вдруг, на вывеске: «Farbenlehre». Я обмерла.
Подхожу ближе: «Faberg'e» [106] .
Во мне много душ. Но главная моя душа – германская. Во мне много рек, но главная моя река – Рейн. Вид готических букв сразу ставит меня на башню: на самый высший зубец! (Не буквы, а зубцы. Zacken [107] – какое великолепие!). В германском гимне я растворяюсь.
106
«Фаберже» (пер. с нем.).
107
Зубцы (пер. с нем.).
Lieb Vaterland, magst ruhig sein [108] .
Вы только прислушайтесь к этому magst, – точно лев – львенку! Ведь это сам Рейн говорит: Vater Rhein [109] ! Как же тут не быть спокойным?!
Когда меня спрашивают: кто ваш любимый поэт, я захлебываюсь, потом сразу выбрасываю десяток германских имен. Мне, чтобы ответить сразу, надо десять ртов, чтобы хором, единовременно. Местничество поэтов в сердцах куда жесточе придворного. Каждый хочет быть первым, потому что есть первый, каждый хочет быть единым, потому что нет второго. Гейне ревнует меня к Платену, Платен к Гёльдерлину, Гёльдерлин к Гёте, только Гёте ни к кому не ревнует: Бог!
108
«Люби отечество и можешь быть спокойным» (пер. с нем.).
109
Рейн-батюшка! (пер. с нем.).
– Что вы любите в Германии?
– Гёте и Рейн.
– Ну, а современную Германию?
– Страстно.
– Как, несмотря на…
– Не только не смотря – не видя!
– Вы слепы?
– Зряча.
– Вы глухи?
– Абсолютный слух.
– Что же вы видите?
– Гётевский лоб над тысячелетьями.
– Что же вы слышите?
– Рокот Рейна сквозь тысячелетия.
– Но это вы о прошлом!
– О будущем!
Гёте и Рейн еще не свершились. Точнее сказать не могу.
Франция для меня легка, Россия – тяжела. Германия – по мне. Германия-древо, дуб, heilige Eiche [110] (Гёте! Зевес!). Германия – точная оболочка моего духа, Германия – моя плоть: ее реки (Strцme!) – мои руки, ее рощи (Heine!) – мои волосы, она вся моя, и я вся – ее!
Edelstein. – В Германии я бы любила бриллиант. (Edelstein, Edeltrucht, Edelmann, Edelwein, Edelmuth, Edelblut [111] ) …
110
Священный дуб (пер. с нем.).
111
Драгоценный камень, дивный плод, аристократ, живительная влага, великодушие, благородная кровь… (пер. с нем.).