Живу тобой одной

У нас в долине дела идут как обычно, не лучше и не хуже, чем до твоего отъезда. По радио постоянно передают, что в стране все идет хорошо и что акции снова начали расти в цене, с тех пор как президент Рузвельт вступил в должность. Наверное, так и есть. Его выбрали на второй срок, самым большим числом голосов за всю историю Соединенных Штатов. Похоже, его Новый курс помощи «забытому человеку» действует неплохо. Но как говорит миссис Мейджорс (ты ведь знаешь ее и ее цитаты), все люди рождаются равными, но некоторые немного равнее, чем другие. То же самое верно и для «забытых людей» в эти нелегкие времена. Некоторые оказываются более «забытыми», чем другие. Именно так обстоят дела в Найтсвилле. Хуже всего, что за последние четыре года условия жизни практически не улучшились. Похоже, мы слишком малая часть страны, чтобы иметь какое-то значение. Большие фермы, большие компании получают помощь от правительства. А мы – как мелкий картофель, который оставляют гнить в земле. Но знаешь, что я тебе скажу, Хэм? Тут не одно только правительство виновато. Даже если бы они захотели нам помочь, здесь совсем не осталось людей, которые могли бы работать на земле. Молодые начали покидать Найтсвилл еще в тысяча девятьсот тридцатом, как ты, и продолжают уезжать. Хотят найти такую работу, где не надо гнуть спину и сидеть в грязи и чтобы хорошо платили. Я их не осуждаю. Наша Люси сейчас живет в Нью-Йорке. Работает кассиршей в ресторане, а по вечерам изучает стенографию. Я рад за нее. То же самое и на железной дороге. Нью-Йоркская центральная не может найти местных ребят для работы. Те, которые хотели бы получить эту работу, не годятся по возрасту, вроде меня. Мне еще повезло. Твоя мачеха миссис Мейджорс держит меня, хотя делать мне почти нечего. А та работа, что еще осталась, делается в основном благодаря твоему брату, молодому Нату. Господи, Хэм! Видел бы ты этого парня! Как две капли воды похож на тебя, только покрупнее. Один работает за двоих. Беда в том, что нам бы нужно не меньше десяти человек, для того чтобы содержать поля в порядке. Сорняки и паразиты нас совсем доконали. Миссис Мейджорс решила будущей весной продать северный и восточный луга.

В Уитли дела тоже идут не очень хорошо. Брюс постоянно лечится в частной клинике. Что-то с печенью, от пьянства. Джейн Хатауэй ушла на покой. Вернулась к себе в Элмайру. С Крис много хлопот, особенно теперь, когда Брюс не может за ней присматривать. Похоже, миссис Мейджорс придется от нее избавиться. Да, трагическая участь постигла эту семью. Я, кажется, писал тебе в прошлом письме, что она продала компанию? Каменоломня закрылась с тех самых пор, как ты уехал: никому больше не нужны сланцевые крыши, кровля обходится намного дешевле.

Мы тоже получаем правительственную помощь – едва хватает на еду, да и то встаешь из-за стола с полупустым желудком. Но мы жили бы еще хуже, если бы не миссис Мейджорс. С правительственным обеспечением да с ее помощью можно прожить. Я, конечно, не получаю правительственного обеспечения, ведь она платит мне зарплату. Как я уже говорил, это скорее подачка. В прошлом месяце банк поручил шерифу Адамсу выдворить Лу Мартина из дома. Он просрочил платежи по ссуде на жилье. Лу забаррикадировался внутри с винтовкой и охотничьим ружьем и велел всем убираться к черту. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы миссис Мейджорс не приказала банковским служащим оставить его в покое. Большая часть недвижимости в окрестностях Найтсвилла принадлежит Найтам наравне с банком. Люди поселка многим обязаны этой женщине.

Мы с Натом стараемся содержать старое гнездо Найтов в порядке. Прошлой зимой от снега обвалилась крыша над передним крыльцом. Летом мы все починили, заделали и покрасили, внутри и снаружи. Амбар заколочен. В прошлом году пришлось продать оставшийся скот. Странно… Дом и земля – они как люди. Если никому не нужны, разваливаются.

Хэм, не мое дело учить тебя, как относиться к родственникам. Ты никогда не скрывал своего отношения к ней! Ты человек справедливый, и, наверное, она сделала что-нибудь такое, о чем мы и не догадываемся, раз ты ее так сильно ненавидишь. Но как же Нат? Вы ведь с ним одна кровь! Ты для него всегда был единственным светом в окне. В первое время после твоего отъезда он только и говорил о том, что будет, когда ты вернешься в Найтсвилл, мечтал, как будет жить с тобой в поместье Найтов, работать вместе с тобой на ферме. Я что хочу сказать, Хэм: ты ведь мог бы поддерживать с ним связь, присылать время от времени весточку или хотя бы открытку. Каково ему знать, что посторонний человек получает от тебя письма? Сначала я от него это скрывал, но потом решил, что это нечестно. Столько лет прошло, а они ничего о тебе не знали. Мне пришлось сказать, что ты жив и здоров. Ты не поверишь, но миссис Мейджорс очень тобой интересуется. А вот с Натом все по-другому. Он теперь и слышать о тебе не хочет. Когда я приношу твое письмо, чтобы прочитать им, он выходит из комнаты. Он даже имя твое не может произнести, так сильно ты его задел. Неужели ты не можешь быть к нему добрее? Что бы ни сделала тебе когда-то его мать, Нат в этом невиновен и не заслужил такого обращения. Прости, что я сую свой длинный нос в твои дела. Тетя Сью передает тебе привет. Она очень похудела и выглядит намного моложе. Молодеет с каждым годом.

Твой дядя Уолт.

P.S. А вот миссис Мейджорс – ты не поверишь – вообще не изменилась. Так же хороша, как и в тот день, когда обвенчалась с твоим отцом, упокой Господи его душу. Она совсем не постарела. Говорят, так бывает с безгрешными людьми. А может, с теми, у кого нет совести».

«Август 1940 года

Дорогой Хэм!

Надеюсь, ты не поддашься первому – естественному, но ребяческому – порыву выбросить это письмо, не распечатывая. Ты должен признать, что долгие годы я с уважением относилась к твоему желанию разорвать все связи со мной и с нашим сыном. Да, Хэм, время притворства прошло. Натаниэль – твой сын. Если время обошлось с тобой не слишком жестоко, и ты не очень изменился, вы сейчас, наверное, похожи на братьев-близнецов.

Я пишу тебе еще и для того, чтобы сообщить о смерти Уолтера Кэмпбелла. Он умер на руках у Ната, на южном пастбище: чинил там забор. Судьба дала ему быструю и легкую смерть. Сьюзан не о чем беспокоиться. Я буду выплачивать ей зарплату Уолтера до конца ее жизни.

Я не изображаю из себя великодушную особу. Просто государство повернулось спиной к немногим беднягам, еще живущим в долине. Невзирая на все программы благоденствия короля Франклина, как у нас многие называют мистера Рузвельта, население Найтсвилла и других поселков с таким же тяжелым положением быстро превращается в «белые отбросы» Севера. И это очень жаль, потому что они хорошие люди, гордые, богобоязненные. Я вижу на твоих губах насмешливую улыбку. Тебя смешит моя высокопарная риторика? Но подожди смеяться. Бог, которого они боятся, так же как и король Франклин, которого они боготворят, даже не знают об их существовании. Их судьба, судьба Найтсвилла в моих руках. Она навсегда доверена мне твоим дедом Сайрусом Найтом. Да-да, Хэм, я взяла на себя это бремя ответственности, которое по справедливости должен был бы нести ты. Я верна тому наследию, которым ты пренебрег, так же как и своим сыном. Ты, Хэм, добропорядочный фарисей.

Люди Найтсвилла теперь мои. За любой надобностью они обращаются ко мне. Это нелегко и обходится недешево. Несмотря на то что наши акции за последние пять лет неплохо показали себя на Уолл-стрит, доходы совсем невелики. Уолтер, наверное, писал тебе, что я продала кирпичный бизнес. А прошлой весной я, наконец, уступила мистеру Рузвельту: мой мост теперь стал собственностью штата. Цену заплатили хорошую, и все же с моей стороны это явилось тяжелой жертвой. Окружающие не могут меня понять. Думаю, что и ты не поймешь. Я отдала мост только потому, что не видела другого выхода, чтобы сохранить владения твоего деда, его наследство, его память. Найтсвилл – памятник ему и всем Найтам. И тебе тоже, Хэм. Пора тебе поступить как мужчине, перестать бегать от долгов, от своих обязанностей. Ты лишь однажды проявил свое мужское начало. Со мной ты стал мужчиной. И это вызвало у тебя страх и стыд.

Твой час пробил, Хэм. Найтсвилл ждет твоего возвращения.

С любовью, Келли».

Письмо Келли нашло Хэма Найта лишь через восемь месяцев. Все это время оно пролежало в Сан-Франциско, в отделении Национального профсоюза моряков торгового флота. Узнал он о письме по чистой случайности, встретившись в баре портового рыбного ресторанчика с приятелем, который работал в этом отделении. Если бы не эта встреча, он так и проследовал бы из Мехико в Клондайк, ничего не узнав, и вся история сложилась бы совсем по-другому. Впрочем, судьба – хороший охотник, и теми или иными путями письмо Келли все равно настигло бы Хэма.

Двенадцатого августа 1941 года Хэм спустился по ступенькам пульмановского вагона, в который сел накануне вечером в Нью-Йорке. Руки и ноги затекли оттого, что он пытался спать, скрючившись на твердом сиденье. Хэм перебросил через плечо выцветший дорожный мешок, прошедший с ним через все моря, ухватился за металлические поручни. Вагон с резким толчком остановился, дребезжа изношенными частями. Хэм спрыгнул на землю и обомлел. Прошло одиннадцать лет и девять месяцев с тех пор, как его нога в последний раз коснулась земли Найтсвилла.

Начальник станции Гектор Джонс поседел, похудел и как будто уменьшился в размерах. Когда-то он расхаживал, словно барабанщик, в форменной фуражке и синей форменной тужурке с блестящими пуговицами. Сейчас он носил ту же фуражку, только козырек погнулся и ткань истерлась. Вытертые синие мешковатые джинсы и темно-синяя рабочая рубашка теперь заменяли форменную одежду.

– Черт меня побери! – Он обнажил кривые потемневшие зубы в ухмылке, от которой Хэм непроизвольно содрогнулся. – Хэм! Долго же ты отсутствовал, парень!

Он крепко сжал руку Хэма. Тот не ответил на пожатие и огляделся. Магазин Алвы выглядел в точности как раньше. На скамейке перед входом сидели старики, курили, сплетничали. Ручья, протекающего вдоль здания, Хэм не заметил, но услышал шум воды, струящейся по гальке.

– Кажется, будто я уехал только вчера. Здесь ничего не изменилось.

– Если бы ты отсутствовал еще десять лет, тоже ничего бы не изменилось. И через двадцать лет, и больше. В Найтсвилле остались только такие, как мы с Алвой. Старый Уолт умер, и наш час недалек.