Живущие дважды

— Оставь, — Стив отстранил руки массажиста и сел на столе. — Спасибо, Мак. Мне это уже теперь ни к чему…

— Да брось, Стив, всё обойдётся… — без всякой уверенности в голосе сказал массажист. Он был честным парнем, этот массажист, как и честным было само его неблагодарное ремесло.

До двери оставалось четыре шага, Стиву хотелось их растянуть на целую вечность. Но когда-то, даже спустя вечность, всё равно их предстояло пройти! Эта мысль неожиданно придала Стиву силы, и он, открыв дверь, шагнул в зал. И нервы сразу же сдали. Единственное, что он мог себе позволить — закрыть на мгновение глаза, как перед погружением в мутную морскую воду.

Слухом, а не зрением ощутил он впечатление, которое произвёл его выход в общий зал. Приглушённый говор разом смолк, и только два визгливых голоса на незнакомом языке что-то продолжали кричать в абсолютной тишине.

Когда Стив открыл глаза, он увидел двух молодых бельгийцев, стоявших голыми на соседних кроватях и колотивших друг друга большими белыми подушками.

Все смотрели на него. Кто открыто… Кто из-за спинки кровати… Кто полуотвернувшись…

«Господи, как хорошо, что я спрятал в кулак и ленту от медали!» — подумал Стив, словно сквозь строй проходя под этими взглядами. Он добрался до своей постели и лёг, сунув кулак с медалью под подушку, чтобы никто не увидел, что в нём зажато.

«А может, всё обойдётся?! — эта мысль заставила его замереть. Но только на мгновение. — Чудес не бывает! Не могли же они взять с потолка результаты первой проверки! Хотя, впрочем, случалось, что и перепутывали анализы…» Но Стив тут же отогнал от себя эту мысль, потому что такое случалось — и он знал это лучше, чем кто-либо, — на заре введения допингового контроля. Теперь, когда медицинская машина была чётко отлажена, ему не приходилось слышать об ошибках. Даже в пустой болтовне, сопровождающей каждую гонку.

Стив не мог сказать, сколько он пролежал, уткнувшись лицом в подушку, прислушиваясь к гулу огромного зала и по звукам пытаясь определить происходящее вокруг.

Он даже не шевельнулся, почувствовав, что кто-то сел рядом на его кровати. И лишь когда стало уже невозможно больше делать вид, что он не слышит подошедшего, Стив открыл глаза и повернулся. Или повернулся, а потом открыл глаза. На кровати сидел Гривс. Лицо его выглядело бесстрастным и серым, как обычно. Только зрачки лихорадочно светились.

— Стив, ты хочешь, чтобы я пошёл и потребовал сделать себе дополнительный допинговый анализ?

Гривс спросил тихо. Но Стиву показалось, что он прокричал на весь зал.

Стив покачал головой.

— Нет. Я верю тебе…

Гривс, словно это был пустяковый, ничего не значащий ни для кого из них разговор, встал и пошёл к своей кровати. Он шёл твёрдой походкой убеждённого в своей правоте человека, и Стив, проводивший его долгим взглядом, всё никак не мог понять, зачем Гривсу понадобилась эта комедия. Неужели он думал, что Стив может его подозревать?.. А почему бы нет? Ведь кто-то его обманул, кто-то предал? Если не Гривс, то тренер швейцарцев; если не он, то бирмингамский аптекарь! Кто-то ведь его предал!

Он вдруг с особой силой ощутил всю значимость этого слова — «предал». Предал, когда он вёл честную борьбу, когда спазмы раздирали мышцы на отдельные волокна, когда пустой желудок прилип к позвоночному столбу и не давал телу раскачиваться в такт движению ног…

Да, но ведь вся гонка думает, что предал он, Стив, человек, захотевший прокатиться в рай по лёгкой дорожке, в то время как остальные честно боролись за победу!

Он должен, наконец, понять, кто кого предал — они его или он всех. Он должен это понять, понять ради самого себя.

Стив встал, накинул на плечи тренировочную куртку и вышел из зала. Никто не окликнул, никто не обратил внимание на его уход, словно он вообще перестал существовать.

Стив заглянул в гаражи, расположенные за домом в длинном, мрачном бараке.

— Где ваш босс? — спросил Стив у маленького смеющегося швейцарца, который смеялся даже когда из-за судороги не мог продолжать гонку и, вывалившись из «поезда», кричал всем: «Доброго пути!».

Швейцарец ответил на плохом английском языке:

— В баре… Как всегда…

Стив вышел на улицу. Лёгкий ветер с моря дохнул такой свежестью, что воздух в зале показался ему концентратом всех миазмов выгребной ямы.

Стив перешёл дорогу и направился к ярко освещённому подъезду отеля «Бристоль», в котором разместился штаб гонки. Навстречу ему шли люди, шутили, говорили о погоде, о деньгах, о любви. Стив был благодарен, что никто из них не произнёс слова «допинг». И только когда он вошёл в фойе отеля, чей-то голос за спиной Стива произнёс его фамилию и слово «допинг» рядом.

Стив втянул голову в плечи, как бы пытаясь уклониться от запущенного в него кома грязи. Наверное, именно в эту минуту его лицо вспыхнуло от стыда. В баре отражение Стива разбежалось в десятках настенных зеркал, и даже в полумраке бара было заметно, как он покраснел.

Оскар сидел в одиночестве, хотя перед ним стояли два бокала пива. Стив направился к нему и молча стал рядом со столом. Оскар продолжал сидеть.

— Я знал, что ты придёшь, Стив. Садись. Это твоё пиво.

Стив опустился в кресло и огляделся. Зал был полон теми, кто всегда сопровождает любую гонку подобно рыбкам-спутницам: механики, судьи на финише и старте, официальные представители, ответственные за размещение гонщиков, разметку трассы, водители машин обслуживания и просто ротозеи. Не было только главного врача гонки. И Стив прекрасно знал почему.

Оскар молча тянул пиво.

— Вы знаете, зачем я пришёл, Оскар, — грубо, гораздо грубее, чем он этого хотел, сказал Стив.

— Знаю, — очень спокойно ответил Оскар. — Ты пришёл спросить меня, что было в той ампуле, которую я тебе дал.

Оскар вопросительно посмотрел на Стива и усмехнулся. То ли усмешка Оскара, то ли предложенное Оскаром пиво, которое выпил одним залпом, окончательно вывели Стива из себя. Он громко стукнул бокалом по столу.

— Должен тебя огорчить, — сказал Оскар. — В ампуле было лишь то, что я тебе давал: добротный сердечный стимулятор.

— А чем докажете? — ещё грубее спросил Стив.

— Я ждал и этого вопроса. Мне нечем тебе это доказать, поскольку у меня была лишь одна ампула. И я отдал её тебе. Если бы их было две, доказать ничего не стоило… Ты принимал ещё что-нибудь?

— Лжёте, Оскар. — Стив стиснул зубы. Он никогда бы в жизни не подумал, что может сказать такие слова своему кумиру, чей портрет долгие годы заменял ему распятие…

Оскар вздохнул.

— Я знал, что ты скажешь это. Я знаю всё, что ты скажешь и потом. Просто я думал, что ты сильный парень и тебе надо помочь. А ты тряпка, обыкновенная честная тряпка, которая, столкнувшись с первой же трудностью, распустила нюни. Впрочем, мне плевать, что ты собираешься сделать. Ты можешь поднять шум. Но никто не поверит ни одному твоему слову. Это выглядит слишком неправдоподобным — Оскар Гартнер, двукратный чемпион миря, один из лучших и честнейших гонщиков планеты, дал ампулу конкуренту своих мальчиков! Мало кто поверит, что я вообще тебе дал ампулу. А тем более дал со злым умыслом. Но я понимаю тебя. Я знаю сам, что такое первая золотая медаль чемпиона мира…