Живущие в ночи. Чрезвычайное положение

Дики жестом пригласил Нкоси к столу, поставил перед ним тарелку с сандвичами, согрел на примусе и подал чай.

Несколько сандвичей Наяккар положил себе, налил чаю и сел, прислонившись спиной к кухонному столу, на котором стояли три примуса. Нкоси так устал, что совсем не хотел есть, зато горячему чаю обрадовался. Он уже раскаивался в том, что завел с Дики этот разговор, — надо было подождать немного, но уж слишком велик был соблазн.

— Я устал. Где я буду спать?

Наяккар поставил стакан и поднялся.

— Да ты просто скажи. Я сам найду.

— Дверь рядом с буфетом, сэр. Это внутренняя комната. Лампу возьмите в большой комнате, — Наяккар помялся и вдруг сказал: — Мы знаем, что все хорошо не будет, может стать даже хуже.

— Это понимают все участники движения?

— Наш долг, сэр, быть организованными и дисциплинированными. Нас не так уж много. Я имею в виду только участников движения, они это понимают. Понимают это и остальные индийцы, которые здесь живут, вот почему они и стоят в стороне от движения. Стоит ли бороться, говорят они, если может стать еще хуже.

— И что же вы им отвечаете на это?

— Сэмми — мистер Найду, мисс Ди и доктор ответили бы на этот вопрос лучше, чем я.

— А ты разве не можешь?

— Ну, могу.

— Тогда ответь!

— А сами вы разве не знаете?

— Я могу лишь предполагать.

— Да все сводится к одному — цветной барьер давит на нас с обеих сторон, и иногда бывает так трудно! Если африканцы поверят, наконец, что мы на их стороне, тогда, быть может, хоть потом станет легче.

— А может, и не станет.

— Конечно. И все же мы верим в это. Иначе нам не на что было бы надеяться.

— А жить без надежды нельзя, — очень мягко заметил Нкоси.

— И еще, — продолжал Дики Наяккар, слегка смущаясь, — все предрассудки плохи… Так говорит Сэмми.

— А Кисси говорит, что мы рождаемся с предрассудками и что избавиться от них невозможно.

Дики Наяккар поджал губы, ссутулился, наклонил голову чуть вправо и поднял обе руки ладонями кверху. Это один из самых характерных индийских жестов, отчасти просительный, отчасти оборонительный и, безусловно, выражающий покорность.

— Я не знаю, кто из них прав: Кисси или Сэм ми; может, предрассудки и в самом деле никогда не исчезнут. Не знаю. Может, просто очень плохо быть «головешкой» в этой стране.

— «Головешка»? А что это значит? — не понял Нкоси.

— «Головешка»… кули… индиец.

— Но мы должны продолжать борьбу, — сказал Нкоси.

— Да, сэр. То же самое говорят доктор и Сэмми. Вы думаете, что когда-нибудь этому придет конец?

— Когда-нибудь, да, — ответил Нкоси.

— Я хочу сказать: и для нас тоже. Вы поняли меня, сэр?

— Думаю, что и для вас.

— Знаете, сэр, я впервые вот так разговариваю с…

— С черным?

— Да. А там, в Англии, неужели можно вот так?

«Надо переменить тему», — решил Нкоси.

— Да, там черные свободно общаются со всеми другими. Однако там есть свои предрассудки.

— Значит, Кисси права?

«Мы никак не можем уйти в сторону, — подумал Нкоси. — Но ведь сейчас и здесь этот разговор смешон».

— Кисси не права, Дики. Все на свете меняется. Решительно все. Жизнь — это вечные перемены.

— То же самое говорит Сэмми.

— Но перемены могут быть к лучшему и к худшему.

— Я знаю, что вы имеете в виду, сэр. — Молодой индиец мыслил трезво. — Я ведь вам уже сказал, что мы говорили об этом между собой и все понимаем.

«Да, — думал Нкоси, — ты все понимаешь, хотя не всегда умеешь выразить свою мысль словами». Он поднялся и отправился спать. Было довольно свежо, и Нкоси с наслаждением забрался под одеяло. Будто короткая вспышка на экране сознания, мелькнула мысль о том, как было бы хорошо, если бы вторую раскладушку в этой комнате занимала Ди, но тут же он уснул как убитый.

Дики Наяккар перемыл посуду, подлил керосину в примусы и тщательно их вытер. Потом достал чистую скатерть и накрыл стол на одну персону. Когда со всеми делами было покончено, он проверил, хорошо ли заперты окна и двери, и только после этого отправился спать. Но он не сразу заснул, а еще долго лежал на спине, глядя в маленькое окошко. Он видел только часть склона горы и по тому, как постепенно исчезали окутывавшие ее тени, мог лишь догадываться, каким было небо. Целая вереница видений и мыслей проносилась в его сознании, громоздясь и обгоняя друг друга, словно не в меру расшалившиеся дети. Мисс Ди крепко сжимает руки маленького африканца. Сэмми Найду смотрит на нее, а она — на маленького африканца, а мозг у этого африканца работает точь-в-точь как те часы, которые он однажды раскрыл, чтобы полюбоваться их механизмом… Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так… Ровно и четко. Часы и маленький африканец слились в один образ… тик-так, тик-так… Мисс Ди и он… а все потому, что она… тик-так, тик-так… И лицо Сэмми, который смотрит на нее с такой же страстью, с какой она смотрит на Нкоси… Тик-так… Жизнь — это вечные перемены…

Наконец выкристаллизовалась одна очень ясная мысль: если бы этот человек руководил подпольем, а потом, после белых, встал у власти, положение непременно изменилось бы к лучшему… Утешившись этой мыслью, Дики решительно прогнал все видения, повернулся на бок, закрыл глаза и стал терпеливо ждать, когда придет сон.

Через два дня под вечер Дики Наяккар сообщил Нкоси, что ночью к нему пожалует гость. Он не стал ничего объяснять, и Нкоси не настаивал. Если его собираются официально передать африканцам, то вряд ли молодому Наяккару известны какие-нибудь подробности на этот счет, все же остальное не имеет существенного значения. Ожидание его не тяготило. Разыскав бумагу и карандаш, он коротал время за рисованием.

Около девяти Дики Наяккар отправился на машине встречать гостя. А Нкоси лег спать. От селения до фермы езды не меньше двух часов, поэтому маловероятно, чтобы гость приехал раньше полуночи. А так как все эти дни Нкоси много работал, то он тотчас же заснул.

Когда он открыл глаза и увидел на краю своей раскладушки Ди Нанкху, то подумал, что видит сон. Перед тем как лечь, он погасил лампу, а сейчас она снова горела. Он неуверенно протянул руку, опасаясь, что Ди исчезнет, но его опасения были напрасны.

— Это не сон, — сказала она.

Теплая сонная улыбка озарила его лицо, наполнив ее сердце радостью. Но улыбку тотчас же сменила тревога.

— Что случилось?

Подумав, она сказала:

— С этим можно подождать до утра.

— Что-нибудь плохое?

— Я же сказала, можно подождать до утра.

— Я скучал по тебе, — сказал он.

— Я тоже.

Он стремительно сел и заключил ее в объятия. Они прильнули друг к другу, и в этот момент она поняла, что отныне все будет хорошо. Она высвободилась из его объятий и направилась к двери, вовсе не пытаясь скрыть свою хромоту. Распахнула дверь и крикнула Дики Наяккару: