Живущие в ночи. Чрезвычайное положение

Он услышал знакомые шаги на лестнице. Руфь? Да, это она. Он узнал ее по стремительной нервной походке. Щелкнул замок, и комнату затопил свет. Она стояла на пороге, растерянная, затем бросилась в его объятия. Он помогал ей снять куртку, а она тихо всхлипывала.

— Что с тобой, Руфь?

— Я так рада тебя видеть, Энди.

— Я цел и невредим, дорогая.

— О, я так рада.

Ее губы жадно искали его рот, и они долго целовались, стоя в прихожей. Губы у нее были теплые и влажные.

— О, Энди!

— Успокойся, дорогая. Со мной все в порядке.

— Я так счастлива, не могу тебе даже передать.

— Хочешь вина?

Она уселась в кресло, а он налил ей джина, разбавил его тонизирующим и снова наполнил свой бокал бренди.

— Я так переволновалась, милый.

— Подожди, не рассказывай. Сперва выпей свой джин.

— Мне кажется, я совершенно спокойна.

— Тогда говори.

— Сюда приходили два агента.

— Зачем?

— Спрашивали о тебе.

— Какие они на вид?

— Тот, что задавал вопросы, средних лет, с рыжеватыми усами.

— Это Блигенхаут.

— Ты его знаешь?

— Да. Он заходил ко мне в четверг утром.

— Похоже, что ему известно о нас все.

— Меня это не удивило бы.

— Они пригрозили, что сообщат моим родителям.

— Это уже неприятно!

— Я не поеду домой, Энди.

— Не тревожься, дорогая. Потом все обдумаем. А пока послушаем музыку.

— Если ты так хочешь…

— Я слушал Сметану.

_ Да, — сказала она, все еще не успокоенная.

Он вложил «Влтаву» в конверт и стал внимательно просматривать пластинки.

— А я была у тебя в Грасси-Парк.

— Ну?

— Говорила с твоей противной хозяйкой.

— Да? — улыбнулся он.

— Она хочет, чтобы ты немедленно съехал.

— Ради бога, не волнуйся. Я с ней как-нибудь договорюсь.

— Куда же ты денешься?

— С миссис Каролиссен я справлюсь сам.

— Но, Энди…

— Кого бы ты хотела послушать? Бриттена, Перселла [25] или Рахманинова?

25

Перселл Генри (ок. 1658–1695) — английский композитор.

— Все, что тебе угодно.

— Концерт номер два для фортепьяно?

— Мне все равно.

Он поставил пластинку Рахманинова и немного убавил громкость. В первую тему ввели восемь прекрасных величественных аккордов.

— А я тут предавался оргии сентиментальных воспоминаний.

— Да? — сказала она, все еще нервничая.

— Ложись возле меня. И я, как Энобарб [26] , расскажу тебе обо всем.

Он выключил свет, и они легли рядом в темноте. Горный ветерок тихо струил занавеску. Музыка перешла в длинную, плавно текущую мелодию, которую исполняли струнные и духовые инструменты.

26

Домиций Энобарб — персонаж из трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра».

— Я так много передумал, пока ожидал тебя.

Она прильнула к нему, и он обвил ее руками.

— О своем детстве и юности, когда я жил в Шестом квартале. О смерти моей матери. В ту ночь я убежал из дому и несколько дней бродил по Нэшнл-роуд, потому что чувствовал себя виноватым. Раскаяние. Полное одиночество.

Музыка убыстрила темп; фортепьяно постепенно замолкло, и струны намекнули на новую тему.

— Потом я поселился у своей сестры в Уолмер-Эстейт. Сад Мириам был полон цинний и флоксов. Изумительные цветы. Красные, голубые.

Эндрю чувствовал совсем рядом ее дыхание. Он нежно погладил ее шею.

— И вот я уже был в выпускном классе средней школы и каждое утро вместе с Эйбом и Джастином ходил по Конститьюшн-стрит.

Ее груди напряглись. Струны возвратились к первой теме концерта, послышались глухие удары клавишей.

— И когда я узнал результаты экзаменов, я вдруг ощутил себя как никогда одиноким. Оторванным от всех людей. То же чувство было у меня на Грэнд-Парейд, когда мальчик предложил мне молитвенник. В тот вечер, когда умерла моя мать, я стоял под дождем и слушал молитву апостоликов.

Началась изумительная вторая часть концерта. Дыхание девушки стало частым и прерывистым.

— Руфь?

— Да, Энди?

— Пожалуйста, Руфь.

— Хорошо.

Она прижималась к нему все тесней, и вдруг его захватила страсть. Он крепко сжал ее в своих объятиях. Почему-то ему снова вспомнилась жизнь у Мириам. И малыши с молитвенниками. И Рахманинов. «Влтава»? Нет, Рахманинов. Рапсодия, ноктюрн. Длинная кода. Прекрасная. Удивительно прекрасная. До слез.

Потом они долго еще лежали, обнявшись, и слушали последнюю часть. Музыка снова победно утверждала вторую тему. Затем под мощные звуки рояля грянул весь оркестр. Концерт кончился затихающим диалогом между солистом и оркестром. В комнате воцарилось безмолвие робеющей страсти.

— Руфь?

— Да, Энди.

— Мы совершили поступок, недостойный европейцев.

— Где-то я читала о подобном.

— Да. Я и моя белая леди совершили поступок, недостойный европейцев.

— А все-таки я тебя люблю.

— Ия тебя тоже.

— Мне нет дела ни до полиции, ни до семьи, ни до того, что подумают люди, — я только хочу быть с тобой.

— Это Южная Африка, дорогая.

— Ну и пусть.

Она тихо плакала в его объятиях. Прошло много времени, прежде чем он встал и поправил одежду.

— Хочешь еще джина? — спросил он, включая свет.

— Я и первого бокала не выпила.

— А я налью себе бренди на дорожку и пойду.

— Ты непременно должен уйти, Энди?

— Не могу же я спать здесь!

— Почему?

— С белой леди? Это было бы совсем не по-южноафрикански. — Он кисло усмехнулся.

— Куда же ты пойдешь?

— Думаю заглянуть к своей сестре Мириам. Мы не виделись два года — с тех нор, как я поссорился с ее мужем.

— 11о ведь она тебя не ждет.

— Не беспокойся, я как-нибудь устроюсь.

— Тебя не задержат?

— Все будет в ажуре.

— Но автобусы сейчас уже не ходят.

— Ничего, кто-нибудь подвезет.

— Возьми мою машину.

— А как же ты?

— Поеду в университет на автобусе.

— Когда мы теперь увидимся?

— Я буду свободна завтра с трех до четырех.

— Подождать тебя в библиотеке?

— Хорошо, Энди. Ключи в кармане моей куртки.

— Ладно.

Он проглотил бренди одним залпом и простился.