Живые и взрослые

Вот и хорошо, у метро газировку попьем.

— Послушай, Маринка, — говорит Лева, — я вот уже который год говорю: может, ты будешь старостой? Ну ее, эту Олю, а?

Марина откусывает пломбир, приятный холод проскальзывает в желудок. Она улыбается, отвечает:

— А что? Может, и в самом деле?

— Точно, точно, — говорит Гоша, — тебя все в классе поддержат, ты же знаешь.

«Мне „все“ не нужно, — думает Марина. — Вы меня поддержите — и всё у меня будет отлично».

Так она и думает: всё будет отлично. И в самом деле: чистый город, зеленая трава, теплое солнце в небе, ледяное мороженое во рту — вот оно, обещание счастья!

— Скажи, Гош, а как твоя мама? — спрашивает Лева.

Гоша идет рядом с Никой, держит ее за руку.

— Вроде ничего, — отвечает, — на работу, правда, устроиться никак не может, но что-нибудь придумаем. Я тут в прошлом месяце на почте подработал немного… так что денег хватает.

— Рука не мешала? — спрашивает Марина.

— Да не, — отвечает Гоша, помахивая загипсованной кистью, — я уже привык. Да и осталось недолго: в понедельник пойду гипс снимать.

— Здорово, — говорит Лева.

— Одно жалко, — продолжает Гоша, — так мне толком и не удалось из «Херошигу-2001» пострелять. Левой рукой — это разве стрельба?

— Ну, раздобудешь патроны — я тебе дам пострелять, — говорит Марина, выбрасывая в урну бумажку.

Всегда жалко, когда мороженое заканчивается.

— Все-таки здорово, что мы твою маму вытащили, — говорит Ника, — хотя она меня не слишком любит.

— Ладно тебе, — отвечает Гоша, — мама к тебе нормально относится, чего ты?

— Я вот часто думаю, — говорит Лева, — что было бы, если б мы не пошли тогда в тот дом, не вызвали Майка, не получили интердвижок…

— Не приманили Орлока с его упырями, — продолжает Марина, — не погубили бы Арда Алурина и Зиночку…

— Вот именно, — говорит Лева, — что тогда? Дискету я бы все равно прочитал, на Белое море мы бы все равно поехали.

— С ДэДэ все равно бы поругались, — кивает Ника, — с Зиночкой пошли бы по лесам блуждать.

— И нас примерно тогда же подобрали бы спасательные вертолеты, — говорит Марина, хотя она так и не поняла — откуда все-таки эти вертолеты взялись, да еще так быстро? Надо будет подумать об этом — когда-нибудь потом.

— Да, подобрали бы — но без моей мамы, — говорит Гоша.

— Угу, — кивает Лева, — так вот я думаю…

— Постой, — перебивает Марина, — я, кстати, так и не поняла: как мы твою маму-то вытащили? Там, на Белом, я как-то не задумалась, а на днях как раз пришло в голову.

— Так когда мы свечи жгли — мы не только всю эту нечисть вызвали, — отвечает Гоша, — мы заодно все вокруг пооткрывали. Это же все-таки бифуркационная точка, не хухры-мухры.

— То есть, выходит, без Орлока мы бы это место не нашли и твою маму не спасли? — говорит Ника.

— Ну да, выходит что так, — соглашается Гоша.

— Вот поэтому я и говорю: мы все правильно сделали, — кивает Ника, — если бы мы в дом не полезли и Майка не вызвали — Гошина мама и сейчас где-нибудь в промежуточном мире болталась бы.

«Зато Зиночка была бы жива, — думает Марина, — и Ард Алурин был бы цел». Странная какая-то арифметика — и Марине она совсем не нравится.

— Ты так сказала, потому что всё еще хочешь разрушить Границу, — говорит Марина.

— Ну и что? — отвечает Ника. — Все еще хочу.

— А что же ты Орлока тогда убила? Он ведь того же хотел.

— Вот и нет, — возражает Ника, — он хотел сделать Границу дырявой, а не прозрачной. Это — большая разница. Прозрачная — ходи кто хочешь, а через дырявую — только сам Орлок и его упыри ходили бы.

Марина думает: «А если и в самом деле — прозрачная Граница? Майк бы приходил в гости к ней, она — к нему.

Впрочем, нет. Пусть Майк остается там, по ту сторону. Он сам говорил: мертвым с живыми не по пути. Майк, наверное, так и остался кем был, а она, Марина, она поменялась.

И к тому же — что бы она ему теперь сказала? Знаешь, моя подруга Ника убила твоего отца?

Отличная история, ничего не скажешь.

Нет уж. Лучше — всё как есть. Мертвые с мертвыми, живые — с живыми».

— Я на днях еще раз об этом думала, — говорит Ника, — в нашем мире хотя и есть Граница, но все-таки она не совсем непроницаемая, так? Дипломаты ездят, кино показывают, ну и вообще — все знают: есть живые, а есть — мертвые. И живые со временем станут мертвыми.

— Ну да, — кивнул Гоша, — и что?

— А ты представь мир, где Граница еще прочней. Где люди вообще не знают, есть у мертвых какая-то жизнь или нет. Типа человек становится мертвым, тело закапывают — и все. Ни от него, ни от кого — никаких вестей. Не Граница — настоящая стена. Знаете, что будет?

— Мертвых фильмов не будет, — говорит Лева.

— Мертвых вещей тоже, — кивает Марина.

— Это да, — соглашается Ника, — но главное — не это. Главное — люди вообще перестанут о мертвых думать и говорить. Ни хорошего, ни плохого. Вот у меня мама с папой стали мертвые — ну, пятнашки меня дразнили, Зиночка меня жалела, все по-разному. А в том мире, который я придумала, об этом вообще никто бы не говорил. Потому что одно дело — я знаю, мама и папа — мертвые, и я верю, они — хорошие мертвые, и, значит, думаю о них, мечтаю, что когда я буду мертвая, я их могу встретить. А тут представь: мертвые — и все. Ничего не известно. Страшно-то как! Мне бы, наверное, вообще ничего не сказали, стали бы врать: мол, папа и мама уехали в далекое путешествие, в другую страну.

— По-моему, с дважды мертвыми все так и происходит, — сказал Лева, — помните, Алурин даже говорил: Граница между миром мертвых и миром дважды мертвых куда крепче нашей.

— Вот и я об этом, — кивает Ника, — мы живые, потому что у нас Граница проницаемая. А если бы она была непрозрачной — мы были бы совсем как мертвые.

— И поэтому, — говорит Марина, — ты и хочешь Границу разрушить?

— Ну да, — кивает Ника, — чтобы мы были по-настоящему живые. Еще живее, чем сейчас.

— А если Гошина мама права? — спрашивает Марина. — И в этом Открытом Мире в самом деле все, как она говорила?

— Ну и что? — отвечает Ника. — Даже так — все равно лучше, чем всю жизнь в клетке, как сейчас.

— Ладно, — говорит Гоша, — если чего с тобой случится — мы знаем уже, как тебя вытаскивать.

— Ножик только возьми, — смеется Лева, — и пистолеты. А то — мало ли что.

— Это да, это точно, — соглашается Гоша, — это я возьму. Ты же, Ника, знаешь: я за тебя с кем угодно готов драться — и с живыми, и с мертвыми.

— Что значит ты готов? — возмущается Марина. — Мы все готовы. И за Нику, и за тебя, и за Леву. За любого из нас.