Живые книги

Надо сказать, что бабушке с сестрой тогда просто повезло в чужом большом городе! Они действительно наткнулись на представителя семьи одного буржуа, куда их наняли прислугой «на всю работу». Это была удача! Но буквально через несколько недель вспыхнула Первая мировая война, и напуганные девушки снова вернулись домой, в свой поселок Chapelle– neuve [8] (Kapel Nevez на бретонском). Опять пасти коров. У меня дома на стене есть фото того периода — сестры в национальной бретонской одежде. Они там обе очень серьезные — потомки кельтов-мореплавателей, борцов за свой маленький гордый этнос…

8

Новая часовня (фр.).

После войны сестра там же на родине ушла в монастырь, а бабушка снова поехала в Париж и нанялась на работу в большое пригородное хозяйство. Сначала выращивать и убирать картофель (а что еще она умела?!), а потом бабушка много лет собирала розы и тюльпаны на цветочных плантациях богатой семьи де Вилъморен. Их предприятия до сих пор продают разные семена и розы. Кстати! Луиза де Вильморен была довольно известной писательницей. Я слышала, что в вашей стране очень уважают Экзюпери, да? — Кристин оторвала взгляд от старинных медных кофеварок и мельниц, и улыбка Амалии подтвердила ей сказанное.

Так вот: эта Луиза была невестой писателя-летчика! Они были помолвлены. Но не сложилось. И, видимо, так должно было быть. Они были очень разными. Очень.

Кристин замолчала, словно задумчиво гладила взглядом старинные предметы на полках, и, видимо, что-то вспоминала. Амалия незаметно бросила взгляд на часы и подумала, что скоро вернется муж собеседницы и на этом рассказ может прерваться. Но та снова заговорила:

— Бабушка работала там много лет. Имея мужа и четверых детей. Мой дед тоже был бретонцем. Он, бедный, пострадал на войне от газовой атаки… Вы же слышали, как солдат в окопах травили ипритом? Он прожил после войны еще 15 лет, но был слаб здоровьем и умирал ужасно. Его обожженные едким газом легкие причиняли ему страшные страдания, а антибиотиков тогда еще не было…

Но, несмотря на это, супруги нажили за четыре года четверых детей, которых бабушка в итоге растила сама, и по мере своих сил дала всем образование. И всю жизнь провела, собирая цветы. Со стороны это может показаться романтичным занятием, не так ли? Собирать цветы до пенсии! Кстати, о пенсии — в смутные для Европы годы, конец тридцатых — первая половина сороковых (Вторая мировая война), из каждой ее зарплаты хозяева вычитали определенный «пенсионный» процент, но… Но не платили его в государственную кассу. И так продолжалось десять лет!

Это стало известно, когда бабушка в ее шестьдесят собралась выйти на пенсию, но оказалось, что она ее еще «не заслужила».

Хоть я и нередко слышала, что характер у бабушки был нелегким, но она безропотно смирилась с этим и проработала еще десять лет в воинской части, выполняя привычную для нее тяжелую неквалифицированную работу уже в таком возрасте. Вот так просто богатые люди украли у нее десять лет жизни…

Кристин снова погрузилась в свои воспоминания, но вдруг услышала, что звякнул колокольчик на двери первого этажа, посмотрела в глаза собеседницы, словно хотела понять, осознала ли та все, о чем она рассказывала, и нужно ли было вообще открывать душу чужому человеку здесь, в чужом, хоть и таком красивом, городе?

Амалия тоже услышала, что кто-то вошел, и проследила за реакцией Кристин.

— Еще, еще расскажите что-нибудь о ней! — попросила женщина неожиданно искренне и жадно.

— Конечно, каждая энциклопедия поведает вам, кто такая Луиза де Вильморен, кем были ее друзья и любовники, но нигде вы не найдете упоминания о Марии-Элизе Кабельгвен, скромной, незаметной, трудолюбивой, одной из тех, кто всегда находится неподалеку, но чьего мнения никогда не спрашивают.

Однако это она покупала мне маленькой в бакалейной лавке дешевые конфеты, склеенные между собой боками. Это она выносила с поля под юбкой картофелины, чтобы прокормить своих четверых детей. Это она пасла коров, вязала носки и мечтала лечить людей. Это у нее украли десять лет заслуженного отдыха…

Рука Кристин неожиданно стукнула по столу и замерла. Амалия осторожно положила свою ладонь на руку пожилой женщины. Француженка улыбнулась и накрыла ухоженную руку новой знакомой своей второй ладонью — рукой обычной женщины, которой многое пришлось делать в этой жизни.

— А еще — именно она купила мне толстый карандаш, с одной стороны синий, с другой — красный. И учила меня рисовать им французский флаг — все же не жаловалась и не ненавидела страну, которая украла у нее родной язык… Женщина, всю жизнь собиравшая для кого-то цветы, которой никто ни разу не подарил ни букета, ни цветка…

Скрипнула лестница, Амалия оглянулась и увидела седого мужчину, который приближался к столику, не скрывая своего удивления от того, что час назад оставил здесь одну женщину, а теперь нашел двух.

3

Три девушки лет двадцати расстались неподалеку от спуска к станции метро «Контрактовая площадь», как обычно прощаются приятельницы — несколько поцелуйчиков в щечки, затем помахали друг другу руками, разошлись в разные стороны, оглянулись и помахали еще раз. Одна из них спустилась в подземный переход к метро, вторая направилась через площадь в сторону Андреевского спуска, а третья пошла к конечной остановке трамвая метрах в двадцати позади. Эта последняя была невысокого роста крашеной блондинкой с причудливой прической — голову ее обвивали спиралью искусно сплетенные косички, которые заканчивались пушистым асимметричным хвостиком над левым ухом. Одета она была в короткие джинсовые шортики и футболку, едва достигавшую пупка, а обута в белые кроссовки с разноцветными шнурками — салатовым и оранжевым. Маленькая джинсовая сумочка, скорее похожая на большой кошелек, висела на длинной ручке, перекинутой через плечо.

Девушка потопталась с минуту на месте, оглянулась на площадь, куда направилась одна из ее подруг, потом бросила взгляд на спуск к станции метро, развернулась и пошла через трамвайные рельсы на север.

Она всегда точно знала, где в городе находится Днепр, как и то, что течет он с севера на юг. По крайней мере, так это выглядело на карте. Она чувствовала присутствие невидимой за зданиями реки, как кошка чует мышь в темной кладовке. И внутренний ее компас ни разу не обманул. Собственно, она долгое время считала, что другие ориентируются таким же образом, и не раз удивлялась, когда люди не понимали ее объяснений вроде «100 метров на восток» или «два квартала на юг». Наконец, разобравшись, что другие устроены иначе, она оставила свою систему координат только для «внутреннего употребления».

Итак, девушка прошла один квартал в северном направлении и, на всякий случай оглянувшись, свернула направо. То есть — на восток. Она точно знала, что эта не слишком широкая, но прямая, словно прочерченная под линейку, улица вывела бы ее к реке. Но сейчас юная особа имела другую цель.

Звякнул звоночек над дверью, и официантка за барной стойкой напротив входа посмотрела на посетительницу.

— Что-то забыли? — вежливо спросила она, узнав одну из трех девушек, которые минут десять назад вышли из кафе.

— Нет. То есть да, — приблизилась к ней хозяйка причудливой прически и непарных шнурков, — я хотела немного расспросить о вашей акции… Знаете, я, пожалуй, оставлю свои координаты…

— Хотите быть Читателем или Книгой? — сдержанно улыбнулась ей книжница Аня.

— Давай на «ты», а? — махнула рукой посетительница, и обе рассмеялись, потому что были примерно одного возраста и официоз в их общении выглядел довольно странным.

— Давай! Так кем хочешь быть? Кстати, тебя как зовут? Меня Аней.