Живые консоли

Примерно через десять минут первая сцена была сформирована: нарочито потрепанные предметы мебели выпирали потертыми углами, а слева белой кляксой торчал треснувший унитаз.

– Будешь главной героиней? – поинтересовался дизайнер.

Последними «мазками» он дополнил пространство якобы характерными для низших социальных слоев деталями – перекрученными оптоволоконными кабелями и первобытным роботом-уборщиком, с хоботом, застрявшим в щели между стеной и кроватью. Это был свежий образ. Во всяком случае, девочке такой еще не встречался.

– А кто она? Героиня то есть.

– Жертва жестокой шутки подруги.

Санчес смелыми штрихами нарисовал на постели девицу с раздувшимся животом. Застонав, этот персонаж повернулся симпатичным лицом к зрителям и рыдающим голосом заговорил:

– О! Как хочу я быстро убрать эту безобразную опухоль, но еще целую неделю она будет громоздиться на моем молодом теле…

– А что, – пожала плечами Вероника. – Это даже забавно. Давай.

Лицо героини смазалось и приобрело Вероникины черты (перед этим сценарист пару секунд пристально смотрел на нее, и компьютер отсканировал ее зрительный образ) – припухлые щеки и удлиненные глаза с тонкими ресницами, округлый подбородок с вмятинкой посредине.

– Ужас, – притворно поморщилась девочка.

Однако следить за «собой» было все-таки несравненно интереснее, чем за абстрактным персонажем. Поэтому на просмотрах неинтерактивных постановок Вероника почти всегда, если находилось приятное действующее лицо, придавала ему свои черты. Так же поступали и прочие ее знакомые театралы (за исключением сетевых критиков, конечно – те стремились к объективному восприятию действа).

А интерактивные Вероника после одного неудачного опыта остерегалась «просматривать». На таком сеансе вполне могли запихнуть твое сознание в чудовищного персонажа, совершавшего твоими руками столько гнусностей и говорившего твоим языком такие гадости (хорошие роли всегда почему-то доставались другим), что после «просмотра» еще несколько часов внутри колыхались раздражение и стыд. В общем, таково было Вероникино стойкое предубеждение. Сколько раз Дюгем ей говорил: «Да ладно, не понравится – выскочишь из сеанса», но без толку.

Голос за кадром, накладывающийся на стенания «Вероники»:

«Некая коварная девушка, уязвленная успехом Барби у парней и девчат, разнюхала ее сетевой адрес и отправила ей логическую бомбу с таймером, завернув ее в привлекательный розовый пакетик из-под конфетки. Бомбу, как водится, она купила у хакеров При этом снабдила презент надписью: „Любимой Барби от преданной Глафиры“.

Глафирой звали лучшую подругу Барби, с которой она многократно делила ложе, зачастую отвергая домогательства парней. На некоторых, кстати, она при этом наложила крупный штраф за сексуальную агрессию – и они, несчастные, страдали от сетевой импотенции.

Через сутки после употребления логическая бомба взорвалась в желудке у Барби. Программа стала непрерывно фиксировать состояние голода у своей хозяйки, а потому все время пичкала ее питательным раствором. Тот неиссякаемым потоком хлестал через катетер. Увлеченная свежим зрелищем некоего музыкального коллектива, Барби заметила свой раздувшийся живот слишком поздно, и тотчас поспешила покинуть Сеть. Но Глафира ли подкинула ей ужасный подарок?»

– Как она жестока! – воскликнула Барби, с ненавистью взирая на пупок, подобравшийся к самому ее носу.

– По-моему, тут у нас не вполне связно получилось, – встряла Вероника. «Ее» нервные телодвижения на экране прекратились. – Если она живет в воздушном дворце, то почему не может вызвать бригаду медиков для срочной очистки желудка? И обстановка в таком случае некорректная.

– Хм, – сказал Санчес. – Ты права.

Движением ладони он стер края экрана, покрыв их безликим серым пространством, затем просто увеличил масштаб, отчего все чужеродные признаки роскоши начисто исчезли из интерьера.

– Убери эту гадость, – гневно вскричала Барби, обращаясь, очевидно, к своей личной программе. Однако та, бестелесная, ответила:

– Сетевой закон гласит: «Любое изменение образа, транслируемого в Сеть, запрещено. Это относится как к косметическим новообразованиям на коже, способным исказить образ, так и к применению разнообразных предметов, закрывающих часть лица и тела настолько, что становится затруднительным оптическое распознавание его обладателя сетевой полицией…»

– Постой, – опять вмешалась наблюдательная Вероника. – Пусть у нее не было денег на операцию по вскрытию желудка или принудительную промывку. Но просто посидеть на унитазе она не догадалась?

– Тут вот в чем штука, – сказал Санчес. Дельное возражение девочки заставило его придать голосу уважительные нотки. – Ее программа все еще пребывает в уверенности, что Барби страшно голодает. А потому жестко заблокировала сфинктер, и устроить твою «промывку» нереально.

– Чушь какая-то. Ну так пусть она это нам растолкует! – воскликнула Вероника.

Находчивость сценариста, за секунду придумавшего такое толковое объяснение, ее удивила. Однако, к ее радости, Вероника вновь обнаружила трещину в его построениях и с радостью сунула в нее свой острый язычок:

– А как он управляет ее организмом, если она вышла из Сети?

– По радиомодему! – ухмыльнулся дизайнер-любитель. – Остался от младенческих лет.

На разрешение этой «неувязки» и доли секунды ему не потребовалось. Вероника, обессиленная творческой дискуссией, опрокинулась на спину и вонзила взгляд в проплывающее над ней облако простой шарообразной формы. Оно крутилось над ними подобно ротору в магнитном двигателе (только гораздо медленнее, конечно). Созидательный настрой девочки как-то разом рассеялся. Слишком уж ловок оказался Санчес в логических вывертах.

– А ты неплохой мыслитель, – похвалил ее парень, как бы ободряюще похлопывая девочку по плечу.

Но при этом он не удержался и провел ладонью до ее ключицы, скользнув по впадинке на девичьем теле длинными пальцами с синими ногтями. Вероника сделала вид, что размышляет над течением постановки, хотя теплая трава и облако действовали на нее слишком расслабляюще. А тут еще неожиданно и ветерок поднялся, листьями зашевелил.

– Продолжим? – скованно проговорил наемный сценарист.

– Ах, что-то я утомилась. – Вероника вытянулась, позволяя теплому ветру гладить свою розовую аристократичную кожу. – Ты уж без меня поработай, дружок. Не зря же я плачу тебе деньги?

37

Мышцы Тимы импульсивно сжались, побуждая его обратиться в бегство, но роль инспектора успела порядком въесться ему в мозг. Он остался на месте, усилием воли сохранив безмятежное выражение лица. Кроме того, его ноги буквально подкашивались от усталости, и куда-то еще бежать совершенно не хотелось.

Тима понял, что скрываться в холодных подземельях больше не хочет. В конце концов, он давно заготовил объяснение своим поступкам.

– О чем спор? – проговорил он.