Жизнь боя

Вдалеке раздались звуки тамтама. Нарастал смутный гул. Нас явно ожидала торжественная встреча. Наконец показалась деревня. В ней царило необычное оживление. Человеческое море залило площадь. Слышались пронзительные крики женщин. Они кричали, приложив руку ко рту. Можно было подумать, что воет сирена на американской лесопильне в Дангане. Толпа расступилась, чтобы пропустить машину которая остановилась под пальмой, недавно очищенной от ветвей, на макушке которой развевался французский флаг.

Дверцу машины открыл согбенный старик с лицом морщинистым, как зад черепахи. Комендант пожал ему руку. Инженер сделал то же. Женщины принялись кричать еще пуще. Рослый детина в красной феске крикнул: «Тише!» На нем была лишь набедренная повязка, но феска свидетельствовала, что это телохранитель вождя.

Вождь носил доломан защитного цвета, к рукавам которого, очевидно наспех, прикрепили красные нашивки с серебряными галунами. Конец белой нитки свешивался с каждого рукава. Неопределенного возраста мужчина в пижамной куртке, надетой поверх набедренной повязки, крикнул: «Смирно!» Человек тридцать мальчуганов, которых я сперва не заметил, встали навытяжку.

— Ша-а-гом, марш! — скомандовал наставник.

Ученики приблизились к коменданту. Наставник опять крикнул: «Смирно!» Дети, казалось, совсем обезумели. Они жались друг к дружке, как цыплята, увидевшие тень грифа. Наставник дал тон и стал отбивать такт. Ученики запели, не переводя духа, на каком-то языке, который не был ни французским, ни их родным. Местные жители приняли этот странный говор за французский, французы приняли его за туземное наречие. Все зааплодировали.

Вождь пригласил белых в отведенную для них хижину. Пол был чисто выметен, стены, вымазанные белой глиной, еще хранили следы кисти. Крыша, недавно крытая рафией, приятно зеленела. Когда стоит жара, испытываешь настоящее блаженство, входя в такую хижину.

— Она восхитительна, эта соломенная хижина! — сказал комендант, обмахиваясь шлемом.

— Это глинобитная хижина, — поправил его инженер, — взгляните на стены. Впрочем, соломенные хижины встречаются теперь только у пигмеев.

Белые продолжили разговор на веранде, где вождь приказал поставить два шезлонга. Софи помогла мне разложить две складные кровати, которые мы привезли с собой. Мы натянули сетки от москитов. Когда все было готово, я спросил коменданта, нуждается ли он в моих услугах.

— Пока нет, — ответил он.

Софи слово в слово задала тот же вопрос инженеру.

Слово в слово она получила тот же ответ. Инженер пристально рассматривал кончик своего ботинка.

Телохранитель вождя ожидал нас. Опахалом он отгонял мух от своих голых плеч. Он попросил нас следовать за ним.

— Вы будете спать в хижине моей второй жены, — сказал он самодовольно.

Это была лачуга, фасад которой побелили ради приезда коменданта. Никаких окон. Свет проникал через низкую дверь, освещая старый таз, в котором наседка высиживала цыплят.

— Вот хижина моей второй жены, — повторил стражник, широко улыбаясь. — Речка и колодец на той стороне двора. А что до уборной, вы отсюда чуете запах…

— Всем известно, где гниет слон, — сухо ответила Софи.

— Вот именно, — сказал стражник уже за дверью.

Отойдя довольно далеко, он крикнул:

— Скоро вам пришлют все, что нужно, чтобы приготовить еду.

Софи щелкнула пальцами и провела рукой по губам [11] . Затем она тряхнула головой, как бы говоря: «Надо набраться терпения». Мы вошли в хижину. Хотя на улице было светло, мы очутились во тьме.

11

Жест удивления. — Прим. автора.

Софи наклонилась над очагом. Она сложила головни и стала дуть на них. Наконец вспыхнул огонь. Пламя озарило грозди бананов, сложенные на бамбуковых полках. Я хотел было взять банан, но тут на меня напал безудержный смех.

— Что с тобой? — спросила Софи.

— Ничего… Ты не поймешь… Я вспомнил про Птичью Глотку…

В деревне празднество было в полном разгаре. Белые смотрели на танцоров, исполнявших билабу [12] . Однообразный танец вскоре надоел гостям. Наступил полдень. Они удалились в свою хижину. Я принес им продукты, привезенные из Дангана. После обеда они отослали чересчур шумных танцоров. Те ушли, притворяясь, будто очень огорчены. Несчастные были в пыли и поту.

12

Билабу — танец, заключающийся в волнообразных движениях торса и бедер. — Прим. автора.

После обеда вождь сам принес белым предназначенные им дары — кур, козу, корзину яиц и плоды папайи. Гости пригласили его выпить виски. Видимо, вождь был очень горд тем, что сидит среди белых. Затем все отправились в хижину для собраний.

Вечером белые с ног валились от усталости после долгого пути и нескончаемых разговоров. Они почти не притронулись к ужину. Комендант растянулся поперек кровати. Я встал на колени, чтобы снять с него сапоги. С веранды доносился шепот инженера и Софи.

Я пожелал спокойной ночи коменданту. Не успел я переступить порог, как меня окликнул инженер, смаковавший виски. Стемнело. Я подошел к нему, руководствуясь красной точкой его сигареты.

— Ты ночуешь в той же хижине, что и Софи? — спросил он.

— Да, господин коменд… да, господин.

Он помолчал.

— Я пошлю ее в больницу, как только мы вернемся в Данган, я пошлю ее в больницу… — сказал он.

Он встал, затем добавил:

— Заботиться о Софи мне поручил ее отец… Впрочем, не знаю, зачем я говорю тебе все это! Софи я пошлю в больницу… А тебя всюду найду…

Он ущипнул меня за ухо.

— Ты от меня не уйдешь… А теперь ступай.

Он отпустил меня. В темноте я различал его белые руки, он отряхнул их, словно прикоснулся к чему-то нечистому.

Софи ждала меня во дворе. Мы молча дошли до хижины. Софи отворила дверь. Курица закудахтала. Софи собрала головни и раздула их. Мерцающее пламя осветило комнату. Я растянулся на бамбуковой постели. Софи подошла к двери и затворила ее, затем растянулась на другой постели. Огонь в очаге мало-помалу погас. Комната потонула во мраке. Софи повернулась на другой бок. Бамбук затрещал.

— Давно я не спала на бамбуковой постели, — сказала она. — Это напоминает мне детство… Давно я не спала рядом с соплеменником, в одной хижине, — продолжала она.

Софи зевнула.

— Можно подумать, что ты лишился языка… Тебе не хочется разговаривать?

— Язык у меня устал…

— Какой ты странный… Право, я никогда не встречала такого мужчину! Ночуешь в одной хижине с женщиной… и говоришь, что у тебя язык устал! Если рассказать об этом, никто не поверит. Всякий скажет: «Верно, куп-куп [13] у него недостаточно острый, он и предпочел не вынимать его из ножен».

13

Куп-куп — широкий нож. — Прим, автора.