Жизнь цирковых животных
Шрифт:
Все чудесатее и чудесатее. [33] С Дойлом Генри уже познакомился – заочно, однако весьма интимно. Он хотел познакомиться с ним лично, а вместо этого наткнулся на его бой-френда. Нью-Йорк – маленький мир, но чтобы такой поворот судьбы!.. Актерские суеверия отнюдь не чужды Генри, он опасался «Шотландской драмы» [34] и лилового цвета, а в день премьеры ему непременно требовался дождь. Что же означает такая цепочка совпадений? Секс становится все более сложным – все более интригующим. Тем больше оснований уложить Тоби в свою постель.
33
Генри цитирует «Алису в стране чудес».
34
Шекспировский «Макбет» часто приносит несчастье участникам постановки, поэтому его именуют «Шотландской драмой», избегая произносить название пьесы.
В кофейне на Милфорд. Плаза они устроились в затянутом красным кабинете у окна.
– «Кафе знаменитостей», – прочел Тоби в меню.
– Никаких знаменитостей тут сегодня не видать, – пожаловался Генри.
– А ты?
– Ты слишком любезен, – усмехнулся актер.
Теперь он мог разглядывать Тоби в упор: юноша сидел напротив него. Чистая кожа, мягкая линия носа, волнистые светлые волосы, чуть припухшие – сладостный намек – подглазья. В обычной одежде он еще привлекательней, чем на сцене. Одетые мальчики на обложках порножурналов всегда нравились Генри больше, чем обнаженные куски мяса на развороте.
Официант подошел к столику. Генри заказал «Манхэттен», Тоби – горячий шоколад.
– Итак, ты – актер. – В разговорах с американцами Генри обычно избегал профессиональных вопросов, но Тоби такой симпатяга, что Генри изменил своим правилам. – Где ты учился?
И полилось потоком: колледж, ГБ-студия («студия Герберта Бергхофа», пояснил Тоби), «Метод» [35] – как же без «Метода» – и книга, которую хвалил этот нахрапистый зануда, Дэвид Мамет. [36] Генри дожидался щелочки, чтобы кое-что поведать о себе, но мальчик не задавал вопросов. Как говорится: «Все они жаждут познакомиться с тобой и рассказать о себе».
35
Имеется в виду знаменитый «метод Станиславского».
36
Дэвид Мамет (Ричард Вайс, р. 1947) – американский режиссер и драматург.
Генри удерживал на лице заинтересованную улыбку, пока не принесли спиртное – в конце концов, на мальчика приятно смотреть, – а сам вновь задумался над непостижимой игрой судьбы, которая все время сводила его с Калебом Дойлом. Позволив мальчику поболтать еще минут пять, он плавно свернул на другую тему:
– А как твой приятель относится к тому, что ты каждую ночь машешь своей штучкой перед посторонними?
– Вовсе не каждую ночь! – надулся Тоби. – И приятеля у меня нет. Уже нет.
– А как же драматург?
– Мы разошлись. Я все еще его люблю, но он меня не любит.
В глубине души – не глазами, а сердцем – Генри усиленно моргал. Но тут ему припомнился вопль «Тоби» в телефонной трубке.
– Ты уверен? – переспросил он.
– Уверен. Он теперь сам не знает, чего хочет. Но не меня. Осторожнее, велел самому
себе Генри. Тебе тут ловить нечего, даже если мальчик свободен. Но ведь интересно порыться в чужом белье, особенно когда собеседник ни о Чем не догадывается.– Жаль, – посочувствовал Генри. – Должно быть, он причинил тебе боль.
– Ужасную! Я никого не любил так, как его.
– И что же тебе нравится в этом Дойле? – Плохой вопрос,мысленно одернул себя Генри.
– Ну, сначала мне нравилось, что он любит меня, – мальчик так серьезно рассуждал об этом. – Но теперь он меня не любит, а я все еще люблю его, так что тут было что-то большее.
– Секс, – промурлыкал Генри.
Тоби потупился, щеки его зарделись. Надо же, стриптизер краснеет!
– Да, разумеется. Но секс мне нравился потому, что это значило – мы любим друг друга, а не наоборот. Сам по себе секс – ничего особенного.
Но тоже неплохая штука, подумал Генри.
– Для парня из «Гейети» ты на редкость романтичен.
– Да, странно, но у меня комплексы насчет секса. Только и думаю об этом. Я не могу заниматься сексом без любви. Потому-то я пошел в «Гейети» – попробовал стать по-настоящему свободным, делать то, чего я никогда бы не осмелился делать у себя в Висконсине. Здесь я бываю очень-очень распущенным…
– Когда я смотрел представление, я в это верил.
– Но только не в постели. Не в жизни. Тут-то все… – Тоби прижал локти к бокам и замахал руками, точно плавниками. – Я всего-навсего придурочный старомодный романтик.
А Генри думал, подобного рода чушь, шлюхи с чистым сердцем, вывелись со времен Теннеси Уильямса. Или это способ отпугивать хищников? Да нет, мальчик слишком глуп, чтобы выдумать такое.
Считаете меня молокососом? – гордо вскинул голову Тоби.
– Вовсе нет. Всякое бывает. Тебе сколько лет?
– Двадцать четыре.
А выглядит и рассуждает так, словно и двадцати нет.
– У тебя впереди много лет. Жизнь научит.
– Я готов учиться. Всему-всему. Актеру это необходимо.
– И любому человеку не повредит.
– Так, насчет моего романа с Калебом…
– Да? – устало переспросил Генри.
– Калеб умный. Он столько всего читал. Не только пьесы. Театр он знает досконально, не как актер, а как писатель. Он написал для меня пару монологов, для той пьесы, в которой я сейчас играю. Еще до того, как мы расстались. Я все время нахожу в них новые смыслы. Слой за слоем. Огромная работа.
– Ты играешь в пьесе? – уточнил Генри.
– Нуда. Мы с ребятами ставим небольшую вещь.
– С удовольствием посмотрел бы, – сказал Генри. – Честное слово. Но не могу. Самое ужасное в нашей работе – не успеваешь посмотреть, как работают друзья. Увы! – Он поспешил заранее отвергнуть приглашение. Дружок-петушок и так слишком часто заводил его в третьесортные театришки. – А что еще тебе нравилось в этом человеке?
– Ну, еще он красивый.
– Конечно.
– По крайней мере, на мой взгляд. Другие, наверное, не видят, как он красив. Думают, коротышка, да еще и худой.
– Коротышка вроде меня? – переспросил Генри.
Прищурившись, Тоби всмотрелся в него:
– Нет, пониже.
– И он добился успеха, – напомнил Генри. – Наверное, это также тебя привлекало?
Тоби растерялся.
– Нет. Нет! Я был рад за него. Но к любви это не имеет никакого отношения.
– Успех сексуален! – настаивал Генри, не забывая при этом себя. – Это как красота или чувство юмора. Тем более, когда человек достиг успеха в той самой области, где ты хочешь пробиться.