Жизнь графа Дмитрия Милютина

А вернувшись из отпуска, снова окунулся в привычную работу, от которой постоянно отвлекали бесчисленные заседания, особенно последние заседания о воинской повинности, которые наконец-то завершились, как ни старался граф Шувалов и граф Толстой испортить постановление о воинской повинности своими вздорными и прихотливыми предложениями. Важную роль играл в ходе обсуждения великий князь Константин Николаевич, который чаще всего поддерживал позицию Военного министерства, а потому вскоре и все статьи были приняты и отправлены Александру Второму.

Александр Второй, прочитав Постановление о воинской повинности, в присутствии цесаревича наследника, великого князя Константина Николаевича, адмирала Краббе, государственного секретаря Сольского, военного министра Милютина, проект манифеста о воинской повинности одобрил, но тут же с недовольством сказал:

– Дай Бог, чтобы так было! Вот увидите сами, сегодня же вам покажется, что не все так думают, как вы…

Отпустив Краббе и Сольского, император уточнил свою позицию:

– Есть сильная оппозиция новому закону. Многие пугаются, видят в нем демократизацию армии. Вы сами знаете, кто ваши противники. А более всех кричат бабы…

Вновь возвращаемся к дневнику Милютина, в котором он подробно описывает свой ответ императору о влиянии тех кривотолков, которые широко распространяются в обществе: «С своей стороны я высказал прямо и откровенно, – писал Милютин 9 декабря 1873 года, – что гр. Д.А. Толстой, главный наш оппонент в Государственном совете, действует под влиянием двух побуждений: с одной стороны – влияние редакции «Московских ведомостей», поддерживающей горячую агитацию в пользу классических гимназий и исключительности права одного привилегированного сословия на высшее образование; с другой стороны – под влиянием петербургской аристократической партии, мечтающей о том, чтобы офицерское звание было исключительным достоянием дворянских родов. Государь не только выслушивал внимательно наши откровенные объяснения, но даже по временам поддакивал нам, так что можно было полагать, что он не поддается влиянию аристократической партии».

Но Дмитрий Алексеевич вовсе не предполагал, что император легко поддавался настроениям убедительно говорящих в этот момент, через час-два он слушает представителя аристократической партии и тут же согласится и с ним. И вот это легковерие, это двоедушие прочно вошло в сознание императора, которое отразилось и на его указах и решениях.

«Заседание Государственного совета было весьма оживленное и продолжительное, – писал Милютин в своем дневнике 3 декабря 1873 года. – Это был только приступ к прениям о воинской повинности. Как надобно было ожидать, главным оппонентом явился опять гр. Толстой. За несколько дней до заседания он разослал членам Государственного совета длиннейшую записку, в которой развивает новые свои затеи по вопросу о льготах по образованию. Записка эта переполнена самыми натянутыми справками, извращенными цитатами, подтасованными цифрами и невозможными предположениями. Говорят, что она составлена и привезена из Москвы Катковым. В заседании сегодня гр. Толстой оказался крайне слабым; как будто с самого начала он чувствовал нетвердую под собою почву. Поддерживали его немногие, и, к удивлению, он заметно искал благовидного пути к отступлению. Вел. кн. Константин Николаевич хорошо повел дело; он разделил спорные вопросы так, что одна половина их (именно о льготах для поступающих по жребию) решилась без разногласия, и гр. Толстой уступил безусловно. Мы же сделали ему самые неважные уступки. Казалось, он сам был доволен, что высвободился из хаоса, в который затесался. Многие из членов громко подсмеивались над тем, что два министра обменялись ролями: министр народного просвещения как будто только и заботился о лучшем составе армии и в особенности корпуса офицеров, жертвуя с самоотвержением всеми выгодами просвещения и другими интересами государственными; военный же министр защищал народное просвещение и высшее образование. Мало того: шеф жандармов, стоящий во главе аристократической партии, клонил к тому, чтобы вся высшая и образованная молодежь поголовно была привлечена к военной службе и чтобы в случае войны легла целиком на поле битвы; представитель же военного ведомства защищал эту бедную молодежь и желал сохранить ее для разных поприщ гражданской деятельности. Такая перестановка ролей могла бы показаться непостижимой загадкой для всякого, не посвященного в закулисную игру и замаскированные замыслы наших ториев».

Год завершался, план утвердить Постановление о воинской повинности срывался, а буря прений все еще продолжалась. Особые прения развернулись вокруг вопроса о вольноопределяющихся. Аристократическая партия собралась у графа Шувалова в составе графа Палена, Валуева, Тимашева, графа Толстого, приглашены на совещание были Катков и Победоносцев. Милютин давно обратил внимание, что цесаревич холодно относится к нему и его военным реформам, а потому пришел и Победоносцев, бывший его наставник и учитель. И вот на очередном совещании Государственного совета опять начались прения. Выступают граф Толстой, граф Строганов, к удивлению Милютина в полемику вступает Победоносцев и произносит длиннейшую речь о сословных правах, поднимает знамя дворянских привилегий, офицерами могут быть только дворяне, вопрос решает уже не уровень образования, а дворянская порода… Милютин был поражен этой щекотливой позицией, которая возникла очень давно и была также давно отвергнута. Великий князь Константин Николаевич умело вел заседание, по ходу заседания отверг страстную защиту дворянских привилегий, о дворянах здесь много говорилось, дворяне получили массу особых отличий, о них никто не забыл… В итоге общее голосование отвергло вопрос о сословных правах, в том числе и Победоносцев согласился с общим мнением.

Наконец проект закона о воинской повинности согласован по всем статьям и во всех подробностях и представлен императору.

Крайне удивился Дмитрий Алексеевич рескрипту императора Александра Второго министру народного просвещения графу Толстому как руководителю русского дворянства, возглавившего «ближайшее наблюдение за народным образованием», самые высокие сказаны слова о графе Толстом. Видимо, граф Толстой хорошо знал мнение императора о своей работе, а потому и был так упорен в своих нападках на военного министра.

«В постоянных заботах моих о благе моего народа, – писал император в рескрипте графу Толстому, – я обращаю особое мое внимание на дело народного просвещения, видя в нем движущую силу всякого успеха и утверждения тех нравственных основ, на которых зиждутся государства. Дабы способствовать самостоятельному и плодотворному развитию народного просвещения в России, я утвердил в 1871 и 1872 годах составленный согласно с такими моими видами устав средних учебных заведений вверенного вам ведомства, долженствующих давать вполне основательное общее образование юношеству, готовящемуся к занятиям высшими науками, а не предназначающих себя к оным приспособлять к полезной практической деятельности. Заботясь равно о том, чтобы свет благого просвещения распространялся во всех слоях населения, я повелел учредить институты и семинарии для приготовления наставников народных училищ, городских и сельских; вместе с тем самые училища эти должны получить указанное им правильное устройство и развитие сообразно с потребностями времени и замечаемым в настоящую пору повсеместно в империи стремлением к образованию. Я надеюсь, что ожидаемое вследствие сего значительное размножение народных училищ распространит в населениях, вместе с грамотностью, ясное разумение божественных истин учения Христа, с живым и деятельным чувством нравственности и гражданского долга… Но достижение цели, для блага народа столь важной, надлежит предусмотрительно обеспечить. То, что в предначертаниях моих должно служить истинному просвещению молодых поколений, могло бы при недостатке попечительного наблюдения быть обращено в орудие нравственного растления народа, к чему уже обнаружены некоторые попытки отклониться от тех верований, под сенью коих в течение веков собралась, крепла и возвеличивалась Россия…»

А далее император восторгается отличным рвением графа Толстого в деле народного просвещения и требует от всех ведомств оказывать ему в этом деле полное содействие. «Дело народного образования в духе религии и нравственности есть дело столь великое и священное, что поддержанию и упрочению сего в сем истинно благом направлении должны служить не одно только духовенство, но и все просвещеннейшие люди страны. Российскому дворянству, всегда служившему примером доблести и преданности гражданскому долгу, по преимуществу предлежит о сем попечение. Я призываю верное мое дворянство стать на страже народной школы. Да поможет оно правительству бдительным наблюдением на месте к ограждению оной от тлетворных и пагубных влияний. Возлагая на него и в сем деле мое доверие, я повелеваю вам, по соглашению с министром внутренних дел, обратиться к местным предводителям дворянства, дабы они, в звании попечителей народных училищ в их губерниях и уездах, и на основании прав, которые им будут предоставлены особыми о том постановлениями, способствовали ближайшим своим участием обеспечению нравственного направления этих школ, а также их благоустройству и размножению».

21 декабря, в пятницу, в Совете министров происходило совещание об усилении надзора за народными школами. Государь, открывая совещание, говорил о прискорбных фактах, когда злонамеренные люди проникают в народные школы и проповедуют самые гибельные и преступные учения, идущие из Европы и подрывающие все основы русской государственности. Граф Шувалов произнес яркую речь, опираясь на справки, цитаты из судебных дел о близкой катстрофе, если граф Толстой не возьмется за то, чтобы навести порядок в народных школах и не привлечет дворянство наблюдать за этим порядком. Затем был прочитан проект высокопарного рескрипта на имя министра народного просвещения, который никого не удовлетворил, а великий князь Константин Николаевич добавил, что рескрипт мало обдуман и громкие фразы рескрипта останутся без всякого практического применения:

– Удар шпаги под водой, – сказал Константин Николаевич по-французски.

– Да, напрасное усилие, – согласился Милютин.

И теперь, спустя несколько дней после заседания, Милютин, читая этот рескрипт, чуть измененный в редакции, уже без того надоедливого пафоса, но сущность его осталась, думал, что это жалкая мистификация, которая, впрочем, может обольщать разве самых наивных приверженцев аристократизма, в сущности это ребяческая затея императора, высоким и отчетливо понимал, почему с таким упорством и яростью отстаивал свои позиции граф Толстой, выступая оппонентом Военному министерству. Он выступал от класса дворянства, а не от всего русского народа, купцов, мещан, крестьянства. А между тем Военное министерство предлагало участие в воинской повинности всему русскому народу, равному во всех отношениях и с дворянством, офицерами могут стать все отбывающие воинскую повинность. Вот почему выступил и Константин Победоносцев с речью о привилегиях дворянской породы… Вот почему собиралась вся всесильная шуваловская шайка для предварительного обсуждения коренных задач о воинской повинности. И неужели он, военный министр, такой одиночный противник, может устоять во враждебном ему составе правительственных властей? Трудно, ох как трудно воевать с организованной графом Шуваловым шайкой высоких правительственных чиновников, которые по каждому поводу пишут Александру Второму, а император легко поддается этому влиянию. А тут еще наследник-цесаревич и цесаревна холодно относятся к его преобразованиям, к тому же и великий князь Михаил Николаевич часто выступает против военных реформ, поддерживал князя Барятинского, в записке которого не оказалось ничего существенного, так, одна шальная дребедень.

Хорошо, что великий князь Константин Николаевич так умело вел все заседания, что все статьи будущего закона о воинской повинности были утверждены в спорах и полемике, закончив это великое государственное дело. Потом, обмениваясь суждениями об этой бестолковой говорильне, Константин Николаевич и Дмитрий Алексеевич горько переживали такое разногласие в императорском правительстве.

1 января 1874 года Александр Второй опубликовал манифест о введении в России всеобщей воинской повинности: «В постоянной заботливости о благе нашей империи и даровании ей лучших учреждений мы не могли не обратить внимание на существовавший до сего времени порядок отправления воинской повинности. По действовавшим доныне узаконениям повинность эта возлагалась лишь на мещан и крестьян и значительная часть русских подданных изъята была из обязанности, которая была для всех одинаково священна. Такой порядок, сложившийся при иных обстоятельствах, не согласуясь с изменившимися условиями государственного быта, не удовлетворяет настоящим военным требованиям. Новейшие события доказали, что сила государства не в одной численности войска, но преимущественно в нравственных и умственных его качествах, достигающих высшего развития лишь тогда, когда дело защиты своего отечества становится общим делом народа, когда все, без различия званий и состояний, соединяются на это святое дело». Император писал, что Россия не ищет блеска победной славы в войне, мы ищем пути «к величию путем мирного преуспеяния и всестороннего внутреннего развития».