Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.
Шрифт:
Вот так и затеянное мною переселение староверов породило сопутствующие подводные течения, отклонившие линии судеб далеко от намеченного курса. Первою ласточкой сих перемен стал мелкий данцигский торговец Соломон Гольденштерн, сумевший убедить моих секретарей, что достоин личной беседы с господином графом. На аудиенции, сразу после обыкновенных изъявлений вежливости, визитер поинтересовался: верно ли, что Exzellenz готов платить по шесть гульденов за любого бродягу, завербованного в переселенцы? Увы, отвечал я; у почтенного негоцианта неверные сведения. Во-первых, не по шесть, а по пять; во-вторых, отнюдь не за любого. Впрочем, требования сводятся главным образом к умению и готовности работать. Кроме того, лица римской веры не годятся. Униаты - равным образом. Кстати, если интересуетесь, иудеи в колонию допускаются. Только... Не взыщите, любезный: за ваших единоверцев платить не буду. У них слишком большой талант к торговле, не в моих интересах множить себе соперников. Коли пожелают, пусть плывут в Америку на свои средства.
Собеседник ничуть не огорчился отказом платить за его
По долговременному опыту коммерции, я всегда стараюсь не допустить своих партнеров до преимуществ монопольного положения; так и здесь наличие двух отдельных тропинок из Речи Посполитой в Англию не позволило бы вербовщикам слишком задирать цену на свои услуги (тем более, что довольно трудно представить польских евреев и русских староверов сговаривающимися против меня). Но тут явно было что-то еще. Пять гульденов едва способны покрыть издержки по сопровождению переселенцев из Мстиславского воеводства до Кенигсберга или Данцига. Нашлись годные люди прямо на месте? Тогда это могут быть только...
Прямой вопрос не оставил Гольденштерну пространства для маневра. Да, дезертиры. Да, Exzellenz, из корпуса Миниха. Человек двадцать скрываются в самом городе, еще тридцать или сорок прячутся по окрестным селам. Захотят ли плыть в Англию? Да они счастливы будут! Над ними висит смертная казнь...
Пришел мой черед крепко задуматься. Как всякий офицер, я питал искреннюю и глубокую ненависть к презренной породе беглецов с поля боя, не раз подвергал пойманных трусов аркебузированию или гнал их на верную смерть, подкрепив со спины надежными штыками. С другой стороны... А сам-то ты кто, беглый генерал Читтанов?! Тоже ведь отошел от службы без абшида! В регламентах прямо сказано: "все, которые оставят службу, не взяв письменного отпуску, будут вменены в дезертиры". Так что не плюй в зеркало! Оказии всякие случаются. Особенно свежим рекрутам, бывает, приходится туго. Молодой парень, выдернутый из родной деревни, пребывает в смятении, а тут на него налетает куча начальников - один грознее другого - и каждому надо угодить! Не только офицер, но даже сержант или фельдфебель, если вдруг невзлюбит, может превратить его жизнь в сущий ад. Следует учесть и то, что осадная война вокруг Данцига велась Минихом в соответствии с требованиями науки, не оставляя места личной храбрости или трусости. Всего скорей, тут преобладают другие мотивы.
– Ладно, давай твоих бегунцов. Но кого принять, кого нет - буду разбираться с каждым отдельно.
– Как угодно Вашему Высокопревосходительству! Так мы, значит, договорились - по шесть гульденов?
– Уши в порядке, любезнейший? Сказано - по пять, и ни штивером больше!
Первая партия беглых солдат прибыла вскоре, и опасения, не купил ли я на собственные деньги тяжкую заботу, быстро развеялись. Кроме двух или трех негодных, остальные при правильном обращении могли бы служить без нареканий. Причиною преступления была не собственная их развращенность, а скорее неискусство армейских начальников по части управления людьми. Извечную методу "кнута и пряника" каждый офицер норовит усовершенствовать в том смысле, чтобы пряник съесть самому, а кнут оставить подчиненным. Однако в таком виде система не работает. Как, впрочем, и наоборот: одними благодеяниями народ разбалуешь. Нужен правильный баланс между поощрением и наказанием, применительно к ситуации: в мирной обстановке я предпочитаю уклон в сторону доброты, а на войне упряжь лучше затянуть потуже (но тоже в меру, без излишеств).
Большинство дезертиров назначены были в пополнение корабельных команд. Собственных судов не хватало, половина моей торговли шла на зафрахтованных - что, знаете ли, не всегда удобно. Два корабля, под тысячу тонн каждый, строились на английских верфях. Можно бы и готовые купить, только вот кого на них поставить? Британские подданные не годятся, потому как планы по использованию флотилии не сопутствуют видам их правительства. Расчеты на неаполитанцев, вопреки всем усилиям Луки Капрани, тоже не оправдались. В тех краях матросов вербуют среди жителей рыбацких деревень, кои малолюдны. Почему не в самом Неаполе? На первый взгляд, кандидатов в моряки много. Из четверти миллиона городских жителей, добрая половина не отягощена никаким имуществом, способным удержать человека на суше. К несчастью, тамошнее бедное сословие составляют большею частью лаццарони - ленивая, покрытая лохмотьями сволочь, гораздо более склонная воровать или попрошайничать, нежели трудиться. Иногда они подряжаются на поденную работу - но редко обходится, чтоб наниматель не проклял тот день и час, когда связался с этими разбойниками. Вот и я, после нескольких драк с поножовщиной, произошедших на моих судах, решительно от них отказался. В общем, рекруты, убежавшие от Миниха, в Уилбуртауне оказались более чем кстати.
Лиха беда начало: спустя недолгое время через раскольничьи каналы весть о привольном и безопасном убежище докатилась до тех людей, на которых заранее никоим образом нельзя было рассчитывать. Прибыла депутация с Кубани, от казаков-некрасовцев. Не от самого атамана - напротив, без его ведома. Насколько удалось понять, с началом войны крымский хан потребовал службы от неверных бунтовщиков, нашедших приют в его землях. Поскольку же за минувшие двадцать пять лет в таманские
городки сбежалось изрядно всякого народу, в том числе совершенно невоинственного и взыскующего лишь спокойной жизни и вольности в вере, - произошел новый раскол. Старых казаков Игнат Некрасов удержал в повиновении, а новопоселенцы выбились из-под его власти и теперь блуждали на распутье: то ли царице Анне Иоанновне пасть в ножки и просить дозволения вернуться в Россию, то ли отдаться в службу графу Читтанову, про которого всякие сказки бают - и дурные, и хорошие. Одни говорят, что чернокнижник и с дьяволом накоротке, другие мало что не святым рисуют. Послали бывалых людей, чтобы разведать. Через Молдавию, Трансильванию и Польшу пробрались оные в Кенигсберг, а оттуда мой приказчик переправил их в Британию. При встрече эти послы имели дерзость не только крестное знамение сотворить, но и обрызгать меня святой водою - и лишь узрев, что сия жидкость не причинила вреда испытуемому, бухнулись на колени с мольбой о прощении. Вот дурачье суеверное! Кстати, такие шутки могут быть опасны: если бы кому-то, сведущему в науках, потребовалось провести подобное испытание с заранее определенным результатом, то добиться этого нетрудно. Надо всего лишь святую воду подменить слегка разбавленной купоросной или селитряной кислотою.Раскольничьего попика, который прыгал предо мною со склянкой, разумеется, моментально скрутили. По смиренному фатализму его поведения внятно было, что дурень решился "пострадать за опчество", вызвав на себя графский гнев. Собственно, главная часть испытания только начиналась. Ходоки с колен не подымались, а глазами зыркали: насколько крут и суров окажется будущий хозяин, и стоит ли под него, такого, идти. Прикажет отходить долгогривого кнутом - значит, жесток чрезмерно. Розгами, или еще каким детским средством - стало быть, слаб. Такому возможно сесть на шею и ездить, как на осляти. Зная досконально мужицкие нравы и деревенские хитрости, я выбрал (учитывая место нахождения), английскую "cat-o-nine-tails": пускай гадают, с чем знакомым соотнести заморское дранье, и насколько оно в меру вины оскорбителя.
На том сей нелепый акцидент и окончился. Посланцев, как приказано было, провели по всему городку, показали и коттеджи мастеров, и казармы временных рабочих, дали поговорить с людьми. Полагаю, что самым острым их впечатлением стало смешение вер. Тут тебе и старообрядцы всех толков, и никониане, и "латины", и совсем уж неведомые квакеры, - все живут мирно, дружелюбно, никто свои догматы силой не навязывает. Все сыты, только мера богатства разная. Старожилы, как правило, много зажиточнее новиков, главный же корень различий лежит в степени мастерства и полезности работника.
Мужики, однако, держались скрытно. Ничем не выказывали своих чувств. Понятно, что будущее решение подлежало еще обсуждению на сходе (с горячими спорами, а возможно, и с мордобоем) - но я со своей стороны сделал все, что было уместно, для приведения послов к полезному согласию. Возможность получить в свое распоряжение еще несколько сотен душ значила много. Тем более, перевоз их с Тамани мог стать весьма легким и дешевым - если использовать прикормленных мною греческих контрабандьеров. Ну, а императрица всероссийская должна быть только благодарна опальному графу: сманив людей у Игната Некрасова, он сократит число изменников, готовых сражаться против русских войск заодно с турками и татарами.
Даже без этих пасынков России, переселенцев в Уилбуртауне скопилось уже изрядное число, причем некоторые из них вписывались в сложившееся при заводе сообщество совсем плохо. Раскольники вообще отличаются пониженной уживчивостью: не поголовно все, но в значительной части. Вырвав же оных из-под власти суровых начетчиков, я еще не успел наложить на их волю достаточно крепкую узду собственного изготовления. Мои средства поддержания порядка оставались весьма ограниченными: казнить никого нельзя (по крайней мере, открыто), и даже наказания на теле могли применяться лишь в тех пределах, в которых наказуемые согласны были терпеть их добровольно. Почуяв свободу, многие из крестьян вовсе забыли долг повиновения и христианские правила. Скорее всего, "старая вера" служила для таких лишь удобным предлогом, чтобы дать деру от слишком крутых владельцев. Были среди них и расчетливые хитрецы, которые бойко и напористо преследовали свои цели. С последней партией ветковцев прибыла многочадная семья (душ пятнадцать, половина детей уже взрослые), возглавляемая мелким козлобородым старикашкой, коий лукавством пролез ко мне на прием и спросил, а нельзя ли им прямо сейчас отправиться в "егорьеву землю", если он наперед оплатит перевоз деньгами. Прикидывались нищими, и нате вам! Участившиеся стычки переселенцев и старожилов показывали, что для сохранения надлежащего спокойствия в городке не стоит чрезмерно увеличивать число "гостей", катающих тачки на плотине. А что делать с такими, как этот плюгавый патриарх со всею его фамилией? Спровадить бы за море поскорее, да ведь на голый берег с малыми детьми не высадишь!
Собственно, пионерная партия переселенцев была готова, и включить в нее всех потенциальных смутьянов возможность имелась. Предварительная договоренность об отправке корабля с Бенджамином Мартином, непременным секретарем Попечительского совета колонии Георгия, ни к чему обе стороны не обязывала, но что могло бы ее уничтожить, когда основатели колонии искали по всей Европе, кого бы еще завлечь в свое предприятие? Принимали любых еретиков, вплоть до антитринитариев, воззрения коих лишь с изрядной натяжкой могут быть признаны христианскими. Тем большим оказалось мое удивление, когда при следующей встрече секретарь, помявшись, сообщил, что Попечительский совет отказал в допущении моих людей, причем именно под религиозным претекстом!