Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043
Шрифт:
Дойдя до места, где была припаркована лодка, мы вновь остановились. Микола сползал к воде на разведку, и, вернувшись, сказал, что увиденное его поразило. Ну, раз нечто удивило даже Миколу, то сам бог велел на это посмотреть! И мы, спустившись вниз по склону, выглянули из-за деревьев.
Метрах в ста от берега находился небольшой, поросший осокой и камышом, островок. Рядом с ним из воды торчал плоский камень красного цвета. Красным он был от крови. На камне лежали, судя по всему, человеческие внутренности, а бывшие обладатели этого ливера висели, распотрошённые, на ветках близстоящих деревьев, как пальто, переброшенные через руку. И почти все, штук двадцать, были одеты в солдатскую форму. Выше трупов, на деревьях, с обожравшимся видом, сидели какие-то лысые мрачные птицы, и смотрели то на нас, то на стаю шакалов на том берегу.
– То-то я и думаю, почему пиндосы
А я снова уловил знакомый запах тлена, и мне сделалось дурно. Мужики хотели умыть меня из озера, но я попросил их этого не делать, а дотащить меня до ближайшего ручейка. Вода в озере мне представлялась морем крови, и после вчерашних событий и ранения на меня накатывала дурнота.
– Да-а! – протянул Микола. – Погранцы тут – что надо. Не бывший ли мой начкар Гена тут трибуналом командует? Хотя, индейцы его бы отсюда за жестокость выгнали.
Мы шли весь день, но так и не добрались до цели. Если бы не моя нога, двигались бы мы, конечно, быстрее. Так что я предложил мужикам меня добить. Шутку оценил только Микола. В итоге вновь пришлось переночевать среди камней во мху.
Когда стемнело, мы выбрали местечко поукромнее, потыкали палками вокруг, расшугали змей и многоножек, попили из ручья, и решили устроить привал. Ночью по склону горы идти было небезопасно во всех отношениях.
– Солнце спряталось за ели, значит – моряки поели! – устало сымпровизировал старпом, вытягивая ноги и морщась от боли в коленях. – Жаль, что мы не коровы. Травы – пароход, а ларька с пивом и сосисками – ни одного! Не-ет, Америка мне и раньше не нравилась, а теперь я её вообще видел на корню! Как тебе пляж с красотками, Володя?
Будь на моём месте прежний Я, он бы сразу запричитал, заплакал, обвинил во всём маму, бога, президента, каждые пять минут жаловался бы на голод, боль и усталость. Но я чувствовал, что от прежнего меня действительно остались только стёртые тапки, да и жаловаться – только самого себя травить. А так – зубы стиснул, протерпелся, отшутился – оно, вроде, и себе легче, и окружающим не в напряг. Поэтому я присел на здоровой ноге, неуклюже завалился на траву задницей, и процедил:
– Вы не в моём вкусе, девушки! Жуйте свою траву и мычите тише, пока скальпы на месте!
Эту шутку оценил уже Сергей. Он глянул на Миколу, покачал головой и уважительно прошептал:
– КГБ! Это тебе не в тапки ссать! Ладно, спокойной ночи всем!
Он тут же уснул, а я снова уставился в небо. Нога болела, рана токала и начинала чесаться. Я уложил ее, как мог, боль стала понемногу стихать, но уснуть сразу было не судьба. Тут я увидел, что Микола, этот заросший под Карла Маркса гений чистой красоты с клешнями вместо рук и двустволкой вместо глаз, тоже смотрит в небо, проглядывающее сквозь пальмы.
– Микола, не спишь? А расскажи мне про твоего начкара Гену? Чёт прям заинтриговал.
Микола улыбнулся внутри бороды, и стал рассказывать:
– Я как на южную границу пришёл салабоном – попал на заставу к Гене. Мы там наркокурьеров ловили по горам да по долам. За день километров тридцать-сорок по горам на жаре протопаешь, караван поймаешь, а Гена потом пленных отпускал. Приводим на заставу духа. Он от нас отстреливался, камни с высоты кидал, товарища ранил – а Гена с ним побеседует вежливо, головой своей обожжённой в броневике покивает, потом говорит: "Уважаемый! Мы вас больше задерживать не имеем права. Иначе это нарушение международного закона номер восемь дробь одиннадцать, пункта третьего. Товар конфискуем, а сами вы свободны. Пойдёмте, я вас провожу". Меня такая обида брала! Провались ты, думаю, со своим пунктом третьим! Мы под пулями ходим, а он этого врага за ручку проводит, через пять минут возвращается, и как ни в чём ни бывало рапорт начальству строчит. Так он с дедами мне полгода лапшу вешал, пока не сказал, чтоб я вместе с ним не пошёл очередного бабая проводить. Довёл того до тропки, вперёд пропускает, мол – только после вас. И только за спиной оказался – штык-нож достаёт – и в темя тому – тресь! Голова – не поверишь! – как арбуз спелый развалилась. Никогда бы не подумал, что нож в голову по рукоятку можно засандалить! Я, говорит, удары разные нарабатываю. И тебе советую. Где ещё так потренируешься? Ты теперь у нас уже не салабон, товарищ Понедельник, а карась. Так что начинай тренироваться, чтоб, когда дедом станешь – рубил этих сволочей, как товарищ Будённый – польских панов. Сперва страшно было. Втроём тыкаем его ножами, а он
визжит на весь аул. Скандал вышел. Местные сказали, что мы можем тут свинину кушать, если хотим, но чтоб резали поросят в другом месте. С тех пор я всех душить стал. Чтоб международный пункт третий не нарушить. Хошь – пальцами, хошь – локтем, хошь – ногами. Тихо, культурно, кровь потом не отстирывать. Не то, что Гена – живодёр. Кстати, он вышел на пенсию, сейчас работает под Иркутском физруком в сельской школе. Написал мне в чате, что когда бычков в ноябре забивает – вся деревня смотреть приходит. Врёт поди!Рассказ меня успокоил так, что я уснул лишь под утро. Всё думал о превратностях судьбы, и понял, что жизнь приспичит – и соловьём запоёшь, и локтями душить научишься. И ещё подумалось: "Странно, что я ещё жив! И ведь жив только благодаря "Ругеру", который подарил мне американец Бэнкс. Чудны дела твои, Господи!"
Только на другой день к обеду мы вышли на опушку леса. Горная цепь понижалась, и уходила левее. Справа, заслоняя собой океан, стояли жилые дома и какие-то ангары. Оказывается, всё это время мы шли вдоль пригорода Сан-Диего, который плавно переходил в мексиканский город Тихуана. Линия границы представляла собой километровую полосу отчуждения с рядами колючей проволоки и вышками с двух сторон. С той и другой стороны стояли палаточные городки. Только здесь был цыганский табор, а там – строгие ряды зелёных, выгоревших на солнце однотипных армейских палаток. Сразу за ними – ещё ряды колючки, за которыми начинались жилые малоэтажные кварталы. (Что-то типа наших дачных посёлков, до которых ещё можно добраться на рейсовом автобусе, но большинство уже предпочитает электричку.) Вблизи я разглядел несколько машин с пулемётами, а вдали, в мареве горячего шевелящегося воздуха, на фоне пригорода Тихуаны, стояли вкопанные по башни бронетранспортёры и танки с зелёно-бело-красными флагами на броне.
– Вот не думал, что наступит день, когда я буду так хотеть в Мексику! – заметил старпом. – Как же нам туда пробираться? Шлагбаум вижу только один. Может, есть ещё где-то? Только граница тут – три тысячи вёрст. Идти проверять – как-то долго может получиться. Если нас тут собаки ждут, то около него мы и вляпаемся. В шаге от цели. Обидно будет!
– Я сгоняю в разведку! – предложил Микола.
– Нет, сидите тут, и не высовывайтесь. У тебя морда больно приметная. А у седого – нога. Так что пойду я. Через час не вернусь – действуйте тогда сами!
Он вышел из-за кустов, и неторопясь направился под гору мимо джипов к палаточному городку. Возле палаток толклись люди, валялись велосипеды, стояло несколько гражданских автомобилей. Сергей дошёл до городка, и потерялся среди пёстрой толпы.
– Господи, помоги старпому! – прошептал я, а потом обратился к Миколе: – Слушай, чего вы меня в седого окрестили. Я же не седой! Просто башка грязная. Клички – это для тюрьмы хорошо.
– Извините, товарищ майор! Виноват! У нас на флоте часто по кличкам зовут. Никто и внимания не обращает на такие мелочи.
– Да ну тебя! – махнул я рукой.
В лагере ничего интересного не происходило. Между сотней разномастных палаток и автофургончиков сновал туда-сюда народ. Вонь, мухи, несчастные лица. Со стороны города подъехал грузовик. Мы, было, напряглись, но из грузовика начали выгружать упаковки с водой и консервами, мешки, бочонки. Люди встали в очередь, кто-то выкрикивал имена, где-то началась ругань. Из одного джипа с пулемётом вылез солдат. Я глянул на него повнимательнее и спокойно вздохнул: этот был не в бандане, а в каске, сутулился, потел, снимал каску, вытирался платочком, потом аккуратно складывал платочек вчетверо и убирал в нагрудный карман. Всё его существо излучало неуместную интеллигентность, годы сидения за монитором, полный пофигизм и усталость. Он просто ждал конца смены, а не сидел в засаде с пальцем на курке. Поэтому, когда в десяти метрах мимо него в обратном направлении прошёл старпом, солдат на него даже не посмотрел.
– Идёт! Ура! – я ткнул бородатого в рёбра.
По довольной морде старпома за версту было ясно, что наши неприятности остались позади. Он ещё издалека помахал нам рукой, и мы пошли навстречу.
Пока втроём мы пробирались к шлагбауму через лагерь беженцев, Сергей сообщил, что на той стороне нас давно ждут. Оставшиеся в живых китайцы с мексиканцами добрались-таки до границы и предупредили коменданта, что сзади идут ещё бойцы с американским империализмом. Наша группа тоже благополучно прибыла в Тихуану, и благодаря заботам мексиканских сокамерников, не кормит мух перед границей, и не отправилась в фильтрационный лагерь, как это делают со всеми белыми, а живёт в приличной гостинице, и ждёт нас.