Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

Крепкая брань вдруг огласила дикие горы Джур-Джура. Так браниться мог только Тишка. И верно, это был он.

— Петр Иванович, батюшка! — закричал он. — Что же это за наказание на такой скотине ездить! Собаки камчатские и то сподручней. Лучше пешком добежим до Петербурга.

Но Рикорд, который ехал впереди на олене и мучился так же, как Тишка, и даже больше, так как не умел ездить верхом даже на лошадях, ни на что не обращал внимания и только кричал проводнику:

— Поспешай, друг, поспешай!

Одна мысль: как можно скорее попасть из Охотска в Петербург и лично доложить государю о вероломстве японцев и о том, что случилось на острове Кунашире, просить у царя кораблей, чтобы освободить пленников и отомстить за них,— одна эта мысль день я ночь гнала его через тундры и горы, через бескрайную тайгу Сибири.

Он не знал покоя и не желал никакого отдыха. От него не отставал и Тишка, которого он взял с собой как опытного и преданного слугу своего друга. И Тишка оправдал его надежды.

В пути и на стоянках он служил Рикорду так же заботливо, как самому Василию Михайловичу, и был верным спутником в этом опасном путешествии.

В одну зиму им предстояло проехать двадцать тысяч верст до Петербурга и обратно звериными горными тропами, по рекам и трактам.

За Якутском путь стал немного легче. Пересели на лошадей.

Мохнатые якутские лошадки бежали быстро, не в пример тунгусским оленям. Но я их деревянные седла, приспособленные скорее для вьюков, чем для человека, причиняли страшные мучения Рикорду. Некованые лошади часто падали в горах на наледях.

Ночевать приходилось в снегу, под защитой каменных утесов, я порой поднявшийся ночью буран засыпал лошадей по самые уши.

А все же иногда делали в сутки по девяносто верст. Полуживой Рикорд явился, наконец, в Иркутск к губернатору. Тот радушно принял его, но в подорожной до Петербурга отказал. Узнав еще ранее от начальника Охотского порта Миницкого о предстоящем выезде Рикорда из Охотска, губернатор заблаговременно послал в Петербург нарочного с просьбой выдать разрешение для Рикорда на поездку в столицу, чтобы он лично мог сделать доклад государю.

Но вместо этого последовало высочайшее повеление: Рикорду в Петербург не ездить, а возвратиться в Охотск.

Этим же повелением царя Рикорд назначался начальником экспедиции к берегам Японии для освобождения капитана Головнина и других русских моряков.

Однако экспедиция, как полагал губернатор, не могла состояться с открытием ближайшей навигации. Следовало действовать осторожно, как того желали в Петербурге.

Это весьма огорчило Рикорда. Чтобы быть поближе к своему другу и не сидеть без дела в Охотске, он попросил губернатора позволить ему все же отправиться со шлюпом к южным Курильским островам, дабы продолжить научные исследования Головнина и проверить все, что было им сделано в прошлое плавание. Это дало бы ему возможность зайти на остров Кунашир и попытаться что-нибудь узнать об участи пленников.

Получив такое разрешение, Рикорд в сопровождении Тишки немедленно отправился обратно в Охотск и начал деятельно готовиться к экспедиции.

В середине июня 1812 года «Диана» и приданный к ней бриг «Зотик» (под командой бывшего гардемарина, а теперь мичмана Филатова) были уже готовы к отплытию и вышли в море, держа курс на остров Кунашир.

На борту «Дианы» находились шестеро японцев, потерпевших крушение у русских берегов. Их возвращали на родину. Однако в случае надобности Рикорд предполагал использовать их для сношения с японскими властями.

В конце августа русские корабли показались у южных берегов Кунашира, и японцы, сидевшие в крепости, снова увидели «Диану», ее белые паруса и стройные мачты. Корабль медленно плыл в виду берегов и возвращался обратно, лавируя против ветра. Так орел или иная птица, потерявшая птенцов» кружит близ места их гибели.

Тотчас же по горным тропам побежали из крепости посланные японцами гонцы в Матсмай и Эддо сообщить, что русские вернулись к берегам Кунашира. Тогда-то буньиос и стал особенно ласков к пленникам и приказал как можно больше заботиться об их здоровье.

Меж тем Рикорд ввел корабли в залив Измены, как назвал он Кунаширскую бухту, где были вероломно схвачены Головнин и его товарищи. Как только суда бросили якоря, Рикорд тотчас же высадил на берег одного из привезенных им японцев с письмом, в котором просил сообщить, жив ли Головнин и другие русские и где они находятся. Японец на шлюп не вернулся.

Стояла тихая лунная ночь. По заливу от самой «Дианы» луна высеребрила широкую дорогу к крепости, по-прежнему укрытой полосатой тканью. Казалось, что там было все спокойно.

На русских же кораблях спокойствия не было. На «Диане» и на «Зотике» пушки были заряжены ядрами или картечью и фитили курились в жаровнях. Команда отказалась спать внизу и оставалась в растянутых на палубе сетках. Часовые перекликались, и над затихшим заливом неслись их протяжные крики:

—При-ме-чай!

— Слу-шай!

Офицеры дремали на стульях в кают-компании. Корабли были готовы в любую минуту вступить в бой.

Днем с кораблей были посланы на берег шлюпки за водой, но японцы помешали им подойти, дав из крепости несколько залпов.

Весь день Рикорд провел в напрасном ожидании посланного им на берег японца.

Наступила вторая ночь, столь же тихая и столь же тревожная.

Рикорд всю ночь ходил по палубе. Неизвестность тревожила его. Он не мог представить себе, какими путями удастся ему узнать об участи его друга и всех русских узников. А без этого он принял решение не оставлять Кунашира, хотя бы позднее из-за ветров ему пришлось бы итти не в Охотск, а в Кадьяк, в Ситху или даже на Сандвичевы острова.

С утра Рикорд послал на берег второго японца с запиской. Он думал, что и этот посланный не вернется. Но японцы возвратили посланца обратно, не приняв от него записки и даже не позволив ему переночевать среди своих соотечественников.

Тогда Рикорд вызвал к себе в каюту старшего офицера Рудакова, который ныне был уже лейтенантом, и сказал ему:

— Составим малый военный совет, Павел Ильич. Что нам теперь предпринять?

— Пошлем еще одного японца, как Ной послал из своего ковчега голубя, — посоветовал Рудаков. — У нас их еще четверо.

— Попробуем, — согласился Рикорд.

Наутро послали на берег третьего японца с требованием, чтобы кто-либо явился на шлюп для переговоров.

Однако и этому посланцу японцы объявили, что пусть начальник русских кораблей сам съедет на берег для переговоров. Затем безжалостно выгнали и этого японца за ворота крепости как чужака.