Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

Он снова присел к столу, но вдруг задумался и пера в руки не взял. Воспоминания, как этот ветер, неожиданно посетили его и взволновали так же, как запах смолы, воды и корабельного каната.

Он вспомнил любимую «Диану», бурное плавание, и бегство ее от англичан, и Курильские острова, и японский плен, и тюремный журнал из ниток.

Но не эта, столь богатая пережитыми приключениями жизнь взволновала его сейчас.

Он думал о другом: сохранил ли он среди грозивших ему опасностей верность своему народу и отечеству, его славе, его, науке, его просвещению, как и просвещению своего века? Был ли он в самом деле ученый?

Он мельком посмотрел на свою книжную полку я тотчас же отвел свой взгляд.

«Мало, мало еще сделано...» — подумал он с сокрушением.

Но Василий Михайлович был чересчур взыскателен к себе.

Его основные труды уже вышли в свет и доставили многим ученым морякам, географам и исследователям новых земель, да и прочей, более широкой публике великое удовольствие.

В ученом мире он снискал себе немалое уважение.

Опубликованные им записки о плавании на «Диане», описание Курильских островов, замечания о Камчатке и Русской Америке и особенно его книга «В плену у японцев» принесли ему известность, столь широкую, что простиралась она далеко за пределы отечества.

Не далее, как вчера, в Адмиралтействе один старичок, весьма почтенный человек и большой ценитель наук я художества, остановил его на лестнице и, пожав ему руку, сказал:

— Рад, рад за вас, Василий Михайлович, не посрамили вы русской науки и словесности. Получил письмо из Лондона от приятеля. Пишет: читают тут вашего Головнина, записки его о японском плене не токмо ученые и моряки, но и английские школьники.

Василия Михайлович только плечами пожал:

— Лестны мне эти слова, но неведомо, справедливы ли? Все же малы еще мои труды...

Он я сейчас, сидя за письменным столом, думал так же. Но, взглянув в открытое окно, откуда все тянуло на него с речного простора запахом влаги, смолы и весеннего утра, он улыбнулся.

«Ну, что же, — промолвил он про себя,— ведь еще не кончилась моя дорога. Не кончились и мои труды... А на сегодня, в самом деле, хватит... Надобно и ее повидать».

Он взглянул на часы и быстро поднялся.

Было ровно двенадцать. Глухо бухнула пушка с верков Петропавловской крепости.

Василий Михайлович вышел из дому, подозвал проезжавшего мимо извозчика и приказал везти себя в Летний сад.

Остановившись у ворот со стороны Инженерного замка, Головнин отпустил извозчика и пошел пешком боковой аллеей вдоль Лебяжьей канавы.

Здесь почти никого в эту пору не было — все гуляющие фланировали в средних аллеях, и потому было ему не так страшно попасться на глаза той чудесной девушке, встречи с которой он сейчас искал и одновременно боялся.

Знаменитый мореплаватель, автор интереснейших записок, переведенных и англичанами, и французами, и голландцами, капитан второго ранга Головнин, не боявшийся ни морских бурь, ни неприятельских пушек, теперь робел, как мальчик.

Он снова взглянул на часы: было как раз время, когда она обычно гуляла с кем-нибудь из родных в саду. Она была там, в средней аллее, он чувствовал это, страстно хотел видеть ее, но боялся, что, встретив его, она догадается, ради кого пришел он в сад, и, быть может, обвинит его в навязчивости. И он медлил с этой встречей.

В канаве плавали парами белые лебеди. Привыкнув получать подачки от гуляющих, завидев Головнина, в нерешительности остановившегося вблизи, они стали собираться в стаю в ожидании кормежки.

К сожалению, у Василия Михайловича не было при себе ничего, кроме кошелька с табаком.

Вывел его из затруднения парнишка, до смешного похожий лицом и ухватками на Тишку гульёнковских дней. У парня на широком ремне, перекинутом через шею, висела огромная корзина с санками, прикрытая белой занавеской.

— Извольте, ваше сиятельство, — обратился парень к Василию Михайловичу, раскрывая перед ним корзину с товаром.

Головнин взял пышную сайку и, разламывая ее на кусочки, стал бросать птицам, наблюдая за тем, как изящно, неторопливо, не толкаясь и не ссорясь между собой, с полным соблюдением своего птичьего достоинства, лебеди подбирали бросаемые ям куски.

Невольно увлекшись этим занятием, Василий Михайлович принялся уже за вторую сайку, когда за спиной его раздался веселый, звонкий смех и возглас:

— Вот никогда бы не помыслила, что у вас столь чувствительное сердце!

Василий Михайлович быстро, испуганно обернулся и сунул взятую им сайку обратно в корзину продавца. Перед ним стояла совсем юная девушка, лет шестнадцати-семнадцати, в светлосерой мантилье, украшенной черными шелковыми лентами, в шляпе с широкими, загнутыми к подбородку полями, завязанными бантом из таких же широких лент.

— Что вы тут делаете? Как вы сюда попали? Отчего же никогда раньше я не видела вас здесь? — говорила она, протягивая руку смущенному, взволнованному и обрадованному этой встречей Головнину. — Ма тант,— обратилась она к сопровождавшей ее тетушке, — поглядите, чем занимается знаменитый капитан «Дианы»!

— Я весьма почитаю сих птиц. Я здесь проходил случаем, Евдокия Степановна, совершенным случаем... — как бы оправдываясь, отвечал Головнин.

— Представьте себе, я почему-то была в уверенности, что мы встретим вас здесь сегодня. А вы не мыслили встретить меня на променаде? — поглядывая веселым, немного плутоватым взором на своего смущенного собеседника, спрашивала Евдокия Степановна.

— Нет. То-есть да... Вы как-то сказывали, что променадируете здесь ежедневно.

Он умолк, чувствуя, что запутался.

Чтобы вывести из затруднения столь смущенного своего собеседника, девушка сказала:

— Я прошу вас быть с нами во время прогулки.

Головнин бросил в корзину булочника несколько серебряных монет и последовал за дамами. В эту минуту, с восторгом глядя на идущую рядом с ним юную девушку, слушая ее звонкий смех и веселую болтовню, он вдруг вспомнил о предложении, недавно сделанном ему министром, и впервые в жизни почувствовал раздвоение в мыслях и желаниях.

Неудержимо стремясь к новым плаваниям, к новым опасностям, он в то же время жаждал тихого семейного счастья, которое могла принести ему эта чудесная девушка с высоким чистым лбом, с нежным взглядом больших глубоких глаз. В эту минуту он сам не знал, чего хочет сильнее.

— Кончили работу о сигналах? Что вы делали сегодня утром? Были уже на докладе у министра? Что он думает и что думает по поводу этой новой морской экспедиции государь? — сразу задала девушка несколько вопросов.

При этом взор ее больших серых глаз стал серьезным и внимательным, словно и ее каким-то образом касались все эти морские дела в экспедиции.