Жизнь и подвиги Антары

Выезжая на поле боя, Антара обычно восклицает: «О Абс, о Аднан, я фарис, влюбленный в Аблу!» (или: «Я рыцарь Аблы на вечные времена!»). В самом этом кличе гротескно сплетены две ипостаси Антары — племенного героя и влюбленного рыцаря. И не только Антары — многие его противники также бросаются в бой (часто обыкновенный бедуинско-разбойничий налет), «именуя дам». Время от времени бедуин-грабитель Антара ведет себя почти галантно: он даже целует руку Абле — любезность, едва ли принятая в бедуинских становищах.

В романе Антара постоянно именуется всадником или фарисом, отцом рыцарей (Абу-ль-Фаварис), рыцарем рыцарей (Фарис аль-Фурсан). Однако слово «фарис» обозначает здесь не столько рыцаря в европейском смысле этого слова, сколько бедуинского воина-героя.

Вопрос о влиянии рыцарской культуры на эпопею еще не изучен. Французский исследователь рыцарского эпоса Э. Делеклюз даже высказал предположение о том, что «Сират Антара» наряду с «Шахнаме» явилось тем источником, откуда Европа могла почерпнуть внешние черты рыцарства [10] . Французский арабист Рено, напротив, усматривает в «некотором налете рыцарства, ощутимом в различных местах этого произведения, подражание идеям и поведению европейского рыцарства» [11] . К этой точке зрения присоединяется и французский переводчик эпопеи, ориенталист Косен де Персеваль, который отмечает, однако, самобытность эпопеи, ее связь с древнеарабской поэзией и даже называет ее «своеобразной арабской Илиадой» [12] .

10

Е. J. Delecluse, Roland оu la Chevalerie,t. II, Paris, 1845, pp. 426–427.

11

Cm. Caussin de Perceval, Notice et extrait,p. 102.

12

Jbid, p. 99.

Эпико-героическое начало почувствовал в эпопее об Антаре и И. Ю. Крачковский, который использует это произведение (наряду с другими арабскими средневековыми романами-эпопеями) для доказательства несостоятельности распространенной точки зрения о «неэпичности» арабского поэтического мышления [13] .

А Ипполит Тэн в своих «Лекциях по философии искусства» прямо включает Антару в число «героев настоящего эпоса» наряду с Зигфридом, Роландом, Сидом, Рустемом, Одиссеем, Ахиллом, «идеальными созданиями», которые «родятся в изобилии только в первобытные и младенческие эпохи» [14] . Столь же высоко оценивает эпопею А. Ламартин, поставивший ее творца в один ряд с Гомером, Виргилием и Тассо, ее героя — с библейским Давидом [15] , т. е. также почувствовавший в «Сират Антара» (вернее, в переводах отрывков из него, сделанных Коссеном де Персевалем) эпическую мощь и первобытно-героическое содержание.

13

И. Ю. Крачковский, Избранные сочинения, т. III, М.—Л., 1956, стр. 22–23.

14

Н. Taine, Philosophie de I'Art,t. II, Paris, 1906, p. 297.

15

A. De Lamartine, Vie des Grands Hommes, t. I, Paris, 1856, pp. 287, 343.

Достаточно беглого знакомства с «Сират Антара», чтобы почувствовать, что «куртуазные» элементы образуют лишь внешний покров эпопеи — нечто вроде маскарадного костюма, весьма мало соответствуя как ее жизненной основе — доисламскому родоплеменному укладу, так и эпико-героическому существу ее сюжета и образов.

Несмотря на некоторые галантные сцены, рыцарские значки, символы, декларации и даже на любовные стихи и любовную основу его истории, герой эпопеи Антара все же по преимуществу остается бедуинским воином-богатырем и входит в сознание читателя отнюдь не как галантный рыцарь и томный влюбленный, а как «герой-храбрец», огромный, могучий, безрассудно отважный, неистовый, простодушный, доверчивый и во всем этом подобный множеству богатырей, в образах которых другие племена и народы воплотили свой идеал воина и человека. Поэтому не вполне правомерна также трактовка Антары как героя рыцарского эпоса [16] .

16

E. J. Delecluse, Roland ou la Chevalerie, t. II, pp. 426–427.

«Рыцарское» в Антаре либо носит декларативный и внешний характер, либо выводится из бедуинских представлений об идеальном воине — добром, благородном и великодушном.

Антаре еще ни в коей мере не свойствен односторонний пафос служения, заостряющий и обедняющий характеры героев развитого рыцарского эпоса. Напротив, Антаре в высшей степени присуща та эпическая полнота и разносторонность характера, которые составляют основу наивного реализма в образах героев архаического родового эпоса.

Антара — человек во всей наивной полноте, удивительно земной, и ничто человеческое ему не чуждо. Он ест и пьет за десятерых, у него то и дело «мутится разум» от вина, от гнева, от красоты женщин: тогда он способен и убить попусту человека, и насильно овладеть женщиной (Гамра, Мехрийя), и ввергнуть своих родичей или друзей, а то и все племя в беду. Поведение Антары обычно вытекает из земного характера героя — им движет любовь к Абле, стремление «добиться желаемого», гнев, неистовая отвага, а иногда и грубая, животная страсть. Даже когда он отправляется в поход или бросается в бой, «чтобы отомстить и стереть с себя позор», в этом больше гнева и неистовства, чем рыцарского императива чести.

В детстве Антара, как и полагается богатырю, — чудо-ребенок. Он поражает всех физической силой и доставляет окружающим немало забот своими дикими и разрушительными «богатырскими играми», с самого начала внося в племя «ссоры и раздоры». Эпический герой-богатырь самим фактом своей исключительности выделяется из эпического коллектива и в известной мере ему противопоставляется. В «Сират Антара» это противопоставление героя племени задано с самого начала в завязке эпопеи. Антаре, незаконнорожденному чернокожему рабу, приходится «добиваться желаемого», полагаясь только на свои силы и отвагу и преодолевая скрытую и открытую вражду тех, кто, защищая старинные племенные обычаи, противится принятию раба в число равноправных воинов. Для того чтобы сравняться положением со свободными всадниками и получить право на Аблу, Антара должен превзойти всех своей силой, храбростью и воинским искусством — таким образом, героическая исключительность Антары мотивируется исходной ситуацией эпопеи.

«Я покончу с превратностями судьбы своим острым мечом и достигну того, к чему стремлюсь», — любит говорить Антара. Рассказывая византийскому императору о своей жизни, Антара говорит: «Я завладел дочерью своего дяди Аблой с помощью острого меча».

Враги Антары — традиционные эпические враги героя: коварный тесть и дядя Малик, брат Аблы Амр, соперник Умара, а в начале романа и отец Шаддад — однако здесь их вражда опять-таки мотивируется защитой племенной чести от посягательств «ничтожного раба». Причем их боязнь «стать притчей во языцех среди всех арабов» имеет основание, потому что на протяжении всей эпопеи враги постоянно попрекают абситов тем, что «у них овечьи пастухи женятся на знатных девушках и присоединяются к родословной благородных арабов».

Рабская психология Антары, особенно в первых частях эпопеи, еще очень сильна. Антара ведет себя как раб, покорно пасет в племени скот и выполняет другую черную работу. Он послушен отцу, провинившись, дает себя избить и связать, боится первый заговорить с Аблой на людях, всегда помнит, что он раб, а она его госпожа.

Забиба, мать Антары, все время советует сыну знать свое место и вести себя скромно, и Антара следует ее советам. Племенные законы представляются ему незыблемыми, и он горько раскаивается, когда, охмелев, решается попросить своего отца Шаддада, чтобы он «присоединил его к своей родословной и открыто признал своим сыном». Только иногда в нем просыпается гнев и обида человека, заслуживающего лучшей доли, но это не бунт против племенных порядков, а лишь возмущение несправедливостью соплеменников, которые не желают признать его заслуги. И на протяжении всей эпопеи в Антаре, уже достигшем признания и славы, сознание своего значения — «я первый фарис нашего времени!» — уживается с сознанием бывшего раба, всегда помнящего о своем низком происхождении.

Его преданность племени неистребима. Какие бы козни ни чинили против него враги, пороча его перед царем и соплеменниками и измышляя всяческие способы погубить, он неизменно выступает как их защитник и спаситель, несчетное число раз выручает их из плена и избавляет от всевозможных опасностей, ибо «он вырос под их покровительством». Враги Антары знают о его преданности соплеменникам и даже неоднократно пользуются ею, чтобы устроить ему засаду.

Никакие действия царей Зухейра и Кайса, поступающих в угоду сохранения племенного единства несправедливо, подобно Агамемнону или королю Конхобару из «Ирландских саг», не могут поссорить Антару с родным племенем. Даже будучи изгнан из становища царем Зухейром, а впоследствии неоднократно и его сыном Кайсом, Антара, узнав о нападении врагов, неизменно приходит абситам на помощь. Однако преданность Антары царю Зухейру и его сыну Кайсу не похожа на преданность феодального вассала сюзерену. Племенной вождь, даже поступив несправедливо, остается символом единого эпического коллектива, и верность ему Антары — выражение его верности племени.

Защищая абситов от нападений разнообразных врагов и добиваясь Аблы, Антара совершает один удивительный подвиг за другим и таким образом постепенно «завоевывает» любовь и признание соплеменников. Начиная с Шаддада, который в начале романа также жаждал гибели своего сына, доблесть и благородство Антары превращает многих его врагов в верных друзей и побратимов (Урву, сына царя Шаса, а впоследствии и его боевых противников Мукри, Бастама, Мадикариба, Рабиа ибн Мукаддама, Зу-ль-Кельба и других).