Жизнь и приключения капитана Майн Рида

Пишущая эти строки никогда не забудет памятное плавание моего мужа и меня самой в октябре 1870 года и последующие события.

Чарлз Олливант и наш добрый друг Аргайл Уотсон из Нью-Йорка провожали нас до палубы парохода; доктор Уотсон передал моего мужа заботам корабельного врача «Спенса», рассказав ему о физическом и душевном состоянии Майн Рида и о том, что тот нуждается в постоянном присмотре.

Мы попрощались; наш друг Чарлз Олливант оставался в Нью-Йорке, и вскоре после прощального рукопожатия берега исчезли за нами.

Мистер Олливант так прочувствованно пишет об этом прощании:

«Отплытие состоялось 22 октября. Я хорошо помню наше прощание на палубе. Я тогда решил не возвращаться в Англию, а связать свое будущее с Америкой, которую полюбил, как и Майн Рид, а ему моя помощь в качестве секретаря больше не была нужна. Расставание было печальным, потому что я не знал, когда мы снова увидимся.

Я стоял на пристани и смотрел, как медленно исчезает вдали корабль, и горе мое казалось невыносимым. Я почувствовал себя очень одиноким».

Было что-то странное в том, что на борту корабля пассажирами в каютах были только мы с мужем и еще один человек. «Сайберия» пришла из Бостона и задержалась в прибытием в Нью-Йорк. Поэтому все ее пассажиры отплыли на кораблях, ушедших раньше.

По тому вниманию, с которым относились к нам с мужем, можно было подумать, что мы сняли весь корабль. Даже моему маленькому мексиканскому пуделю Тотти позволили сопровождать хозяйку, хотя на кораблях линии Кунадр существует правило, запрещающее перевозить собак. Нам отвели каюту на палубе, и по приказу капитана Гаррисона корабельный врач и первый помощник заняли каюты напротив нашей, потому что мой муж испытывал странные галлюцинации и не всегда отвечал за свои поступки.

Незнакомцу могло показаться патетическим зрелище хрупкой молодой женщины, на плечи которой легла вся ответственность за мужа в то время и позже.

После беспокойного плавания по бурному морю мы наконец прибыли к цели своего назначения – гавани Квинстаун. Однако погода была против нас, и нам пришлось плыть в Ливерпуль. Но и здесь море было таким неспокойным, что тендер не мог причалить к пароходу. После многочисленных усилий, поняв, что они ни к чему не приведут, первый помощник взял меня на руки и перепрыгнул на борт тендера. Ту же самую услугу другой моряк оказал моему мужу и еще одному пассажиру. Конечно, перенесли и Тотти.

На следующий день мы на пароходе отплыли из Ливерпуля в Белфаст.

Плавание принесло Майн Риду мало пользы; он был беспомощен, как ребенок, и даже не мог ходить один. И вот снова он ступил на берег родной земли, своего дома. Тот, кто приезжал сюда как герой войны, сейчас стал банкротом, лишенным средств и здоровья!

Старый дом, в котором родился Майн Рид, был цел, но как изменились его обитатели! Старые строения исчезали, и их место занимали современные здания.

Во время недолгого пребывания в Ирландии – беспокойный дух Майн Рида требовал постоянных перемен – мы жили в гостеприимном доме зятя моего мужа преподобного Т.Кроми из Армага. Здесь Майн Риду посоветовали испытать лечение в «Водной лечебнице» Смидли в Метлоке, Дербишир. И вот мы снова плывем по бурному морю. Майн Рид «смотрел, как холмы родной земли исчезают за волнами». Больше он никогда их не увидит.

В Ирландию мы прибыли в ноябре 1870 года, а уже следующий месяц застал нас в сумасшедшем доме Смидли – не могу никак по-другому назвать это заведение в Метлоке, Дербишир.

Никогда не забуду отчаяние, почти ужас, которые охватили меня и моего больного мужа при первом появлении в мрачный декабрьский день в водолечебнице Смидли. Казалось, у входа в лечебницу написано: «Оставь надежду всяк сюда входящий» [46] .

В отведенной нам комнате стояли две жесткие неудобные кровати; предполагалось, что на них мы будем спать. Два деревянных стула, диван, крытый черным, туалетный столик, умывальник и комод составляли всю мебель; очаг совершенно черный; это была скорее печь, огонь которой совершенно не виден. В комнате нет звонка, такое удобство считалось излишним.

46

Надпись у входа в Дантов ад. – Прим. перев.

Взгляд моего мужа упал на похоронную постель, и на лице его отразилось отчаяние. Я попыталась выглядеть бодрой.

После обеда в столовой мы прошли в соседнюю комнату и увидели лежащих на кушетках других больных, некоторые прижимали к животу подушки. Считалось, что это улучшает пищеварение. На стенах и дверях большими буквами были написаны различные тексты, вроде такого: «Слово «кризис» во время еды произносить не разрешается».

Майн Рид бросил отчаянный вопрошающий взгляд на больных.

– Это инквизиция, которая терзает наши тела и души, – прошептал кто-то ему на ухо.

Когда мы вернулись в свою комнату, нам объявили, что мою маленькую собачку нельзя держать в «заведении». Ее следует «выселить». Я попыталась сохранить мужество и позволила унести маленького Тотти, который с рождения со мной не разлучался. При виде моего отчаяния к мужу отчасти вернулась его прежняя храбрость; накинув пальто, он сказал мне:

– Пойдем, дорогая, мы вернем Тотти; я не позволю, чтобы со мной так обращались! – Мы побрели по снегу и с торжеством принесли Тотти назад. Женщина, которая обещала заботиться о собаке, рассказала, что та совсем отказалась от еды и питья; радость, которую выразила Тотти, увидев меня, была совсем человеческой.

На следующий день мы решили покинуть лечебницу Смидли; нам сказали, что водолечебница Мэтлок-хаус, расположенная выше по холму, гораздо приятней и цивилизованней. Там мы провели девять недель; обращались с нами очень любезно и оказывали всестороннюю помощь. Однако состояние Майн Рида не улучшалось. Он продолжал видеть галлюцинации. Ему казалось, что он не сможет даже подписаться, и мне приходилось вести всю его корреспонденцию.

Средства наши истощались, здоровье моего мужа не улучшалось, поэтому я уговорила мужа оставить Дербишир и уехать в Лондон, на встречу с доктором Расселом Рейнолдсом, с которым я хотела проконсультироваться о состоянии здоровья Майн Рида. Майн сказал мне, что «не смеет пускаться в путешествие», но я постаралась развеять его страхи, хотя всю дорогу в поезде до Лондола мне пришлось держать его за руку; он все время пытался открыть дверь вагона, настаивая на необходимости выпрыгнуть. Тем временем Тотти лаем выражал неодобрение поведением хозяина.

Доктор Рейнолдс посоветовал Майн Риду ежедневно понемногу работать, не поддаваясь галлюцинациям; он рекомендовал усиленное питание, чтобы подкрепить мозг; в результате этот мозг, до недавнего времени затуманенный, обрел былую силу, и Майн Рид с прежним огнем взялся за перо. Можно сказать, что он, подобно фениксу, «восстал из собственного пепла», судьба в очередной раз ему улыбнулась; и хотя периоды депрессии возобновлялись, в целом он постепенно выздоровел.

«Долгая болезнь, сделавшая меня беспомощным, как ребенок, в то же время не затронула силы моего ума, и теперь, с быстро восстанавливающимися физическими силами, я берусь за перо с новым рвением, потому что уже не надеялся, что мне это удастся», – писал Майн Рид Чарлзу Олливанту, который все еще был в Америке.

Написав несколько коротких очерков для журнала «Иллюстрированные путешествия» Касселя, писатель переработал «Перст судьбы» и «Уединенное жилище»; оба романа были напечатаны в двух томах лондонском издательством «Чепмен энд Холл». Второй из этих романов, как уже упоминалось, был написал Майн Ридом в Нью-Йорке.

В мае 1872 года Майн Рид закончил новый роман, который назвал «Смертельный выстрел». Этот роман был напечатан в «Пенни Иллюстрейтид Пейпер» и очень увеличил тираж журнала. Позже его в трех томах напечатало издательство «Чепмен энд Холл» в Лондоне и «Бидл энд Адамс» в Нью-Йорке. «Сан» таким образом отозвался о новой работе писателя и его восстановившейся работоспособности: