Жизнь и приключения Мартина Чезлвита

— А вы обязаны ради всех нас особенно заботиться о вашем пищеварении, мистер Чезлвит, дорогой мой, — сказал доктор, выпив стакан вина и причмокивая губами, — поверьте, о нем стоит позаботиться. Оно должно быть в прекрасном состоянии, сэр, работать совершенно как хронометр, иначе ваше настроение не будет таким превосходным: «Живительные силы меня как будто носят по земле, — я радостен и весел целый день» [126] , — как говорит в пьесе этот, как его там… Я бы желал, между прочим, чтобы эта пьеса оказывала хоть сколько-нибудь справедливости нашей профессии. В ней выведен аптекарь, сэр, а ведь это низкий сюжет, сэр, вульгарный сюжет, решительно не соответствующий натуре!

126

«Живительные силы меня как будто носят по земле, — я радостен и весел целый день». — Шекспир, «Ромео и Джульетта» (акт V, сц. 1-я).

Мистер Джоблинг оправил плоеную манишку тонкого полотна, как будто хотел сказать: «Вот что я называю натурой в медике, сэр!» — и поглядел на Джонаса, дожидаясь ответа.

Джонас, не чувствуя склонности поддерживать разговор на эту тему, взял ящик с ланцетами, стоявший на столе, и открыл его.

— А! — сказал доктор, — откидываясь на спинку стула. — Я всегда вынимаю их из кармана перед едой. Карманы у меня довольно тесны. Ха-ха-ха!

Джонас взял один из блестящих маленьких инструментов и уставился на него таким же острым и холодным взглядом, как и его сверкающее лезвие.

— Хорошая сталь, доктор, хорошая сталь. А?

— М-да, — ответил доктор сдержанно и скромно, как подобает законному владельцу. — Этим можно довольно ловко вскрыть вену, мистер Чезлвит.

— Он, должно быть, вскрыл много вен в свое время? — сказал Джонас, глядя на ланцет с возрастающим интересом.

— Немало, уважаемый, немало. Он применялся… можно сказать, порядком применялся на практике, — ответил доктор, покашливая, вероятно оттого, что материя была слишком суха и специальна. — Порядком применялся на практике, — повторил доктор, поднося к губам второй стакан вина.

— А можно перерезать человеку горло такой штукой? — спросил Джонас.

— О, разумеется, разумеется, если точно наметить место, — ответил доктор. — Все зависит от этого.

— Там, где сейчас ваша рука, да? — воскликнул Джонас, нагибаясь посмотреть.

— Да, — сказал доктор, — это яремная вена.

Джонас, в своем оживлении, неожиданно сделал взмах рукой так близко от яремной вены доктора, что тот даже весь побагровел. После чего Джонас, все так же неестественно оживленный, разразился громким, неприятным смехом.

— Нет, нет, — сказал доктор, качая головой, — это игра с огнем; с режущими орудиями не шутят! Кстати, мне вспомнился пример весьма искусного применения режущих орудий. Один случай убийства. Боюсь, что это убийство совершил человек нашей профессии, такое он проявил искусство.

— Ну? — сказал Джонас. — Как же это было?

— Да вот, сэр, — отвечал Джоблинг, — все это можно рассказать в двух словах. Одного джентльмена нашли утром на какой-то малолюдной улице лежащим в дверях — скорее даже не лежащим, а сидящим на пороге и, следовательно, подпирающим двери. На его жилете оказалась всего одна-единственная капля крови. Он умер и уже остыл, и, по-видимому, был убит, сэр.

— Всего одна капля крови! — повторил Джонас.

— Сэр, этого человека, — ответил доктор, — убили ударом в сердце. Ударом в сердце. И так искусно, сэр, что смерть произошла мгновенно и сопровождалась внутренним кровоизлиянием. Предполагают, что некий знакомый ему медик (на которого пало подозрение) вовлек его в разговор под каким-то предлогом, очень возможно, взял его за пуговицу, как это бывает в разговоре, другой рукой потихоньку исследовал пациента, точно наметил место и, совсем приготовившись, извлек инструмент…

— И проделал эту штуку, — подсказал Джонас.

— Совершенно верно, — ответил доктор. — Это была в своем роде операция, и превосходная! Знакомый медик так и не отыскался, и, как я уже говорил вам, это дело приписали ему. Он убил или не он, не могу вам сказать. Но так как я имел честь быть приглашенным на вскрытие вместе с двумя или тремя собратьями по профессии и присутствовал при самом тщательном исследовании раны, то скажу не колеблясь, что она сделала бы честь любому хирургу; а если это был профан, то ее надо считать или произведением высокого искусства, или результатом необычайно счастливого и благоприятного стечения обстоятельств.

Его слушатель был так заинтересован этим случаем, что доктор продолжал объяснять дальше, водя большим и указательным пальцами по своему жилету, а также взял на себя труд отойти в угол комнаты и изобразить сначала убитого, потом убийцу, что он и проделал с большим успехом. После того как бутылка была выпита и история рассказана, Джонас был все в таком же приподнятом настроении и так же непохож на себя, как и тогда, когда садились за стол. Если, как рассуждал Джоблинг, причиной тому было хорошее пищеварение, он, должно быть, не уступал в этом отношении страусу.

Но и за обедом его настроение нисколько не изменилось, и после обеда также, хотя вино пили в изобилии и ели всякие пряные кушанья. И в девять часов вечера оно оставалось совершенно таким же. В карете был зажжен фонарь, и Джонас, поклявшись, что возьмет с собой карты и бутылку вина, спрятал их под плащом и направился к двери.

— Прочь с дороги, мальчик с пальчик, ложись спать!

С этим приветствием он обратился к мистеру Бейли, который, также в сапогах и в плаще, стоял у подножки, чтобы помочь ему сесть в карету.

— Спать, сэр? Я тоже еду, — сказал Бейли.

Джонас быстро соскочил на землю и, схватив мистера Бейли за шиворот, потащил его обратно в прихожую, где Монтегю закуривал сигару.

— Вы ведь не собираетесь брать с собой эту обезьяну?

— Собираюсь, — сказал Монтегю. Джонас встряхнул мальчика и грубо отшвырнул его в сторону. Это движение больше напоминало прежнего Джонаса, чем все его поведение сегодня; однако он тут же рассмеялся и, ткнув доктора пальцем, в подражание знакомому медику, которого тот изображал, снова вышел и сел в карету. Его спутник немедленно последовал за ним. Мистер Бейли вскарабкался на запятки.

— Ночь будет бурная! — воскликнул доктор, когда они тронулись с места.

Глава XLII

продолжает рассказ о предприятии мистера Джонаса и его друга.

Предсказание доктора насчет погоды не замедлило оправдаться. Хотя погода и не была его пациенткой и никакое третье лицо не просило его поставить диагноз, это быстрое подтверждение слов доктора как нельзя лучше свидетельствовало о его профессиональном такте: если бы ночь не грозила бурей так ясно и бесспорно, мистер Джоблинг, дороживший своей репутацией, не стал бы высказывать никакого мнения по этому вопросу. Он слишком успешно применял данное правило в медицине, чтобы забывать о нем в обыкновенных житейских делах.