Жизнь и приключения Заморыша (с илл.)

– Здорово хорошо! – крикнул и наш батюшка. – Что там рабочие! Среди учителей – и то появились вольнодумцы! Можете представить, детям о французской революции рассказывают. Да как! Прямо смакуют. Забыли и свое клятвенное обещание служить царю верой и правдой, и Священное писание, где прямо говорится: «Несть власти, аще не от бога».

– Здорово хоросо – тоже не хоросо, – отозвался Анастасэ. – Надо их потихонька на коленка ставить. – Он выдвинул из стола ящик, покопался в нем и положил на стол две колоды карт. – Стукалка? – спросил он.

Душа у меня ушла в пятки.

«Заметил!» – мелькнуло у меня в голове. Я еще не успел отпрянуть, как услышал ответ нашего батюшки:

– Покер.

– Какой же покер втроем? – спросил Дука. – Стукалка!

– Ну, стукалка так стукалка, – согласился батюшка.

Дука сдал карты и бросил на стол монету.

– В банке пять рублей.

Наш батюшка отвернул полу рясы, пошарил в кармане:

– Рубль.

Дука укоризненно покачал головой:

– Все жадничаете! Анастасэ, четыре свободных.

– Четыре, – кивнул патер.

Дука еще несколько раз сдавал карты, потом постучал по столу и сказал:

– Стучу.

Я вернулся к столу и дописал сочинение. Но заснуть еще долго не мог: внизу все стучали и стучали. А под конец стали топать ногами и петь:

Пезо ке гело,Сена поли агапо! [26]

Пришел Нифонт, лег на свою кровать и захрапел. Такого страшного храпа я еще никогда не слышал. Потом на крыше стали возиться и кричать коты. И котов таких горластых я раньше не слышал.

26

Играю и смеюсь,

Тебя крепко люблю! (греч.)

Заснул я только под утро.

Мы выбрасываем царя в мусорный ящик

На другой день все шло до четвертого урока обыкновенно, а на четвертый вместо Алексея Васильевича пришел почему-то Лев Савельевич. Мы сказали:

– У нас сейчас история.

– У вас сейчас будет русский, – ответил Лев Савельевич. – Тарасов, чем выражается подлежащее?

Тарасов встал, но от неожиданности не мог сказать ни слова.

– Кто скажет? – спросил Лев Савельевич.

Никто руки не поднял.

– Да вы что, остолопы! – крикнул Лев Савельевич. Он, когда сердился, то всегда выражался подобными словами.

Я вспомнил, что говорил вчера батюшка в комнате Анастасэ, и у меня заныло сердце. Я поднял руку.

– Ну? – сказал Лев Савельевич.

Но, вместо того чтобы ответить, чем выражается подлежащее, я спросил учителя:

– Где наш Алексей Васильевич?

Учитель нахмурился, кашлянул и пробормотал:

– Не знаю…

Тогда встал Андрей Кондарев и прямо сказал:

– Нет, вы знаете, только скрываете. У нас история сейчас, а не русский.

И пошел из класса, не спросив разрешения.

За ним пошел Илька, за Илькой – я. А за нами – все остальные ребята.

Лев Савельевич выскочил из класса и что-то закричал нам вслед, но мы даже не обернулись. С топотом и гиканьем мы уже спускались по лестнице, когда дорогу нам преградил сам инспектор училища Михаил Семенович, самый страшный человек из всего училищного начальства. Меж собой мы звали его Михаилом Косолапым. И он действительно своей дородностью, маленькими глазками и вывернутой в сторону ступней одной ноги был похож на медведя.

– Стоп! – рявкнул он. – Кто отпустил?

Мы замерли.

– Почему гвалт? Кто отпустил, я спрашиваю!

Подбежал Лев Савельевич:

– Никто не отпускал, Михаил Семенович. Сорвались как бешеные и понеслись. Точно нечистая сила в них вселилась.

– Зачинщики? – выкрикнул инспектор.

Все молчали. Лев Савельевич немного выждал и со злорадством ткнул пальцем сначала в Андрея, потом в Ильку и, чуть поколебавшись, в меня.

– Вот они, зачинщики, вот!

– Шапки! – приказал инспектор.

Это означало, что мы трое остаемся «без обеда» и должны отнести свои фуражки в учительскую.

– Марш по местам!

Мы понуро вернулись в класс.

Лев Савельевич сел за стол, погладил бороду, запустил кончик ее в рот. Покусал и спросил:

– Нуте-с, так чем выражается подлежащее? Кто скажет?

Но и на этот раз никто не поднял руку. Видя, что ничего не получается, Лев Савельевич принялся объяснять какое-то склонение. Его никто не слушал. Даже не смотрели на него.

Когда прозвенел звонок, он встал, с грохотом оттолкнул стул и быстро вышел.

Училище опустело, затихло. Слышно было только, как где-то в другом классе сторожиха шаркает метлой.

Андрей, Илька и я сидели рядышком и молчали.

– Как думаете, где Алексей Васильевич? – первым заговорил я.

– Спрашиваешь! Известно где: в тюрьме, – сказал Илька.

Я и сам подозревал это, но от такого решительного ответа у меня будто оторвалось что-то в груди.

– Откуда ты знаешь? – попробовал я поспорить.

– Знаю, – загадочно ответил Илька.

– За что?

– За французскую революцию [27] .

– Так ведь про французскую революцию и в нашей «Истории» напечатано.

– Напечатано, да не так.

Андрей больше все молчит, а тут он заговорил:

– Нашему царю тоже надо голову отрубить, как Людовику. Пусть не расстреливает людей.

Илька присвистнул.

– А другой царь будет лучше?

Мы опять помолчали.

– Как думаешь, Илька, кто на Алексея Васильевича донес? – спросил Андрей.

– Известно кто – батюшка.

27

Великая французская революция (1789–1999) – крупнейший социальный переворот Нового времени, в результате которого был уничтожен Старый порядок. Франция из монархии стала республикой. Девиз – Свобода, равенство, братство. Короля Людовика XVI и его супругу королеву Марию-Антуанетту судили и казнили в 1793 году.

– Наверно, он, – сказал и Андрей.

– Он, я знаю, – вырвалось у меня.

Илька повернулся ко мне и подозрительно спросил:

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, – ответил я.

Илька посмотрел на меня и вздернул плечом.

– Тебя не поймешь. За Алексея Васильевича стоишь, а с попами компанию водишь. Ты ж сам говоришь, что донес поп.

– А ты мне все говоришь? – с укором спросил я. – Ты тоже от меня все скрываешь.

– Я! Разве я имею право тайну выдавать?! Да пусть меня тоже в тюрьму посадят, пусть мне палач руки-ноги ломает – я все равно смолчу.