Жизнь и приключения Заморыша

В алтаре Анастасэ поманил меня пальцем и сказал, что сегодня после обедни даст мне много шоколада, но если я буду спешить и петь без усердия, то оторвет мне "уси", а шоколада совсем не даст.

Время шло, а я все еще не мог ничего придумать.

Патер сделал мне знак выходить и предостерегающе погрозил пальцем.

И вот я опять перед молящимися, которые заполнили всю церковь. Я вижу толпу бородатых, усатых и бритых людей, черную группу монахов на клиросе, святых угодников, написанных яркими красками на стенах, мерцание сотен восковых свечей, но все это уголками глаз, как в тумане, по-настоящему же я вижу только одну Дэзи: она и сегодня стоит прямо передо мной, на прежнем месте, и смотрит на меня с удивлением, любопытством и радостью.

Анастасэ шипит мне что-то из алтаря, Дамиан уже какой раз взмахивает рукой, но все греческие слова из "Символа" от "пистево" до "амин" из моей головы кудато вылетели, а взамен их звенит и звенит веселая песенка. И, не помня себя, я бросил ветку мирты к ногам Дэзи, хлопнул в ладоши и радостно на всю церковь запел:

Пезо ке гело,

Сена поли агапо!

То, что произошло вслед за тем, невозможно описать: сначала в церкви все окаменели, потом задвигались, загалдели, зашумели, замахали руками. В одном месте ругались, в другом смеялись, одни кричали: "На фигис апр эдо!" ("Вон отсюда!"), в другом: "Пьяс тон!" ("Держи его!"). Но и это все доносилось ко мне будто издалека: видел я только Дэзи. Она подняла ветку и, лукаво улыбаясь, нюхала ее беленькие цветочки.

Придя в себя, я бросился вон из церкви. И вдруг почувствовал, что меня схватили чьи-то железные руки.

"Пропал!" - подумал я и в страхе закрыл глаза.

– Орео! Кала!
– услышал я и удивленно посмотрел на того, кто держал меня в своих жестких объятиях.

Это был грек Аленгоз, грузчик из порта.

– Орео! Кала!
– говорил он и гладил меня по голове тяжелой ручищей.

Через минуту я был уже в комнате Анастасэ. Я стоял перед раскрытой кладовой и разглядывал тугие штуки шелковой материи, завернутые в глянцевую бумагу с иностранными надписями. Я хотел уже выскочить из монастыря и во весь дух бежать к кузнице, чтоб все там рассказать. Но в это время чья-то тяжелая рука легла мне сзади на плечо. Я оглянулся и увидел перекошенное злобой лицо Нифонта.

– Катэргарис!..
– прошипел монах.
– О, катэргарис!..

Он схватил меня в охапку, отнес в чердачную келью и там запер.

Я лежал на своей койке, скорчившись от страха: все смешалось в моей голове. Пришел я в себя только утром, когда внизу опять заговорили. Дука кричал:

– Вы подумайте, какой сволочной мальчишка! Что он пропел в церкви нашу шансонетку, мне наплевать! Нет, зачем он, какургас, сунул свой нос в кладовую?! Если кто-нибудь узнает, что вы, патер Анастасэ, прячете тут контрабанду, заварится каша! Только на подарки полиции пойдет половина дохода.

– Каса узе варится, - плачущим голосом ответил Анастасэ.
– Кто теперь придет в насу церков? Только глупая старуха и совсем глупый старик. И то, чтоб посмеяться над бедным Анастасэ.

– Э, вы не о том толкуете! Надо мальчишку обезвредить, вот в чем сейчас дело! Но как, как?!
– Дука вдруг хлопнул себя по лбу.
– Эма! Гениальная идея! Завтра отходит пароход папиного друга Лекиардопуло в Салоники. Мы спрячем ангелочка в трюм и отправим с Нифонтом в Салоники. А от Салоник до Старого Афона, как говорят русские, рукой подать. Там Нифонт отведет малыша на гору Атос и укроет в самом крепком монастыре. Эма! Дука всегда вас выручал! Скажете, нет?

Я так и не услышал, что Анастасэ ответил Дуке.

В один прыжок я оказался на подоконнике, потом на крыше и, совершив невероятное сальто-мортале, ухватился двумя руками за ветку тополя.

Но Нифонт, видимо, не сводил глаз с крыши и, как только я совершил свой воздушный полет, бросился ко мне. Я с тополя - на крышу сарая. Он - за мной. Я с крыши - на забор. Он за мной. Я перебегал чьи-то дворы, перемахивал через заборы, падал на курятникии все время слышал позади себя топот его ног и- хриплое, частое дыхание. Вот монах схватил уже меня за плечо...

Но тут мы оба свалились с забора на собачью будку.

Кудлатый пес с визгом бросился на моего преследователя.

Воспользовавшись этим, я влетел через калитку в чей-то сад. Влетел - и замер от неожиданности: по утрамбованной красным песком площадке шла... Дэзи.

В ту же минуту в калитку ворвался разгоряченный Нифонт с оборванными собакой полами запыленной рясы.

– Дэзи!
– крикнул я в страхе.
– Спаси меня, Дэзи!..

Девочка подняла голову, посмотрела на меня, на Нифонта и вскинула над головой крокетный молоточек.

– Не смей трогать мальчика, черномор бородатый!..властно сказала она.

И - странное дело!
– монах согнулся, попятился и исчез.

– Мама!
– позвала девочка.
– Посмотри, я сейчас какого-то мальчишку спасла. Его хотел колдун унести!

– Ну какого там еще мальчишку?
– услышал я давно знакомый мне голос, и в окне дома показалась хорошенькая мадам Прохорова.
– Вечно ты со своими фантазиями.

– Дэзи, - уныло сказал я, - ты меня не узнала?

Девочка удивленно подняла на меня свои карие с золотинками глаза.

– Нет. А кто ты?

"СМЕЛО, ТОВАРИЩИ, В НОГУ!"

Кто я? В самом деле, разве Дэзи может помнить, как больше трех лет назад в босяцкой чайной щупленький мальчишка обслуживал бродяг и нищих и думал завоевать внимание красивой и богатой девочки тем, что таскал по два чайника с кипятком в одной руке?

Тогда эта девочка еще говорила ему, что из-за нее какой-то Шурик будет драться на шпагах с самим капитаном Протопоповым. Разве она может знать, что на новогоднем вечере, где ее избрали королевой бала, ей подарил чудесную книжку про "Каштанку" не гимназист Мелиареси, переодетый в нищенское платье, а этот щуплый мальчик, одетый в свое жалкое пальтишко? Правда, еще вчера она слушала его пение и даже приняла от него душистую ветку мирты, но ведь он был в шелковом белоснежном хитоне, с русыми пышными волосами и с румяными щеками, а не в этой ситцевой застиранной сорочке и не по росту коротких заштопанных брючках. Так или примерно так я думал, стоя перед Дэзи с опущенными глазами и ничего ей не отвечая.

– Ну, так кто же ты?
– спросила она опять и засмеялась, будто в чистом холодном ручье зазвенели льдинки, ударяясь одна о другую.
– Может быть, мы танцевали с тобой мазурку во дворце у короля, где я потеряла хрустальный башмачок? Уж не принц ли ты? Ну-ка, покажи, что у тебя в кармане! Мой башмачок, да?

Она села на зеленую садовую скамью и, раскачивая ножкой в зеленой туфельке, расшитой серебряными нитями, приготовилась слушать. Что ж, если Дэзи любит сказки, отвечу ей сказкой.

– Нет, я не принц. Я - волшебник. Если ты девочка храбрая, дай мне свою руку, и мы поднимемся с тобой выше облаков. Мы будем летать в голубом небе, пока не наступит ночь. А тогда набьем наши карманы звездами и вернемся на землю. Я скажу волшебное слово и превращусь в великана - с латами, с копьем, с забралом. И всю ночь буду стоять под твоим окном, охранять твой сон.

– Ма-а-ма, да он забавный!
– крикнула Дэзи в окно и, повернувшись ко мне, капризно сказала: - Я храбрая, но руки тебе не дам, потому что твои руки грязные.