Жизнь и приключения Заморыша

Барынька с усиками спросила:

– А Поль де Кока у вас нет? Я вам пришлю "Жоржетту". Пусть читают. Какой чудный писатель этот Кок!

Важный господин сказал:

– Гм... Гм... Уж лучше тогда оды Державина. Это будет больше соответствовать духу заведения. Особенно ода "Бог": "О ты, в пространстве бесконечный, живый в движеньи вещества..."

Тут что-то зазвенело, и в зал быстро вошел военный с закрученными вверх светлыми усами. Все на нем так и сияло: и золотые пуговицы, и золотые погоны, и шашка, и серебряные шпоры-колокольчики.

– А, вот и наш главный попечитель!
– закричали барыни.
– Здравствуйте, капитан!

– Здравия желаю, волшебницы, здравия желаю, прекрасные феи!

– сказал блестящий, зазвенел шпорами и тоже принялся целовать барыням руки.

Я первый раз видел живого офицера и смотрел на него во все глаза.

Отец шаркнул ногой и так затанцевал вокруг капитана, что тот даже сказал:

– Послушайте, любезный, вы же мне на сапог наступите.

Вслед за офицером приехала старая барыня в мягких матерчатых туфлях. Она шла и припадала то на одну, то на другую ногу.

Потом еще приехало с десяток разных господ и барынь. От всех от них пахло духами.

А потом прикатили на извозчиках священник с широкой и желтой, как веник, бородой, черный, как жук, дьякон и певчие. От этих пахло только ладаном. Я заметил, что отец хотел было потанцевать и около священника, но потом раздумал, наверно, вспомнил попа Ксенофонта, и обыкновенным шагом пошел на кухню за чашкой с водой для кропления стен. Дьякон взял кадило, а священник надел золотую ризу и затянул козлиным голосом молитву.

Народу в зал набилось столько, что отец из-за тесноты больше уже ни перед кем не танцевал, а только крестился и кланялся. Тут были и торговки с базара, и нищие-калеки, и обтрепанные мужчины в опорках. Один такой обтрепанный, с красным носом и слезящимися глазами навыкат, стал рядом с певчими и все время подпевал им, но только слова у него были совсем другие.

Например, когда певчие пели: "Многая лета, многая лета, многая лета", он пел: "Ехала карета, ехала карета, ехала карета". Отец даже погрозил ему пальцем, но он только подмигнул и продолжал свое. Кончилось тем, что городовой взял его за шиворот, вывел на улицу и дал коленом пинка. После молебна священник покропил стены святой водой и больше уже не пел, а заговорил обыкновенно:

– Православные миряне, возлюбленная паства наша! Алкоголь есть великое зло, порождение диавола.

Он растлевает душу и тело. Пусть же бог благословит городскую управу, нашего добрейшего городского голову (важный господин в черном сюртуке поклонился), почтеннейших попечительниц ваших (барыни тоже наклонили головы) и всех тех, кто, внемля воле благочестивейшего государя императора и самодержца нашего, несут вам, миряне, благоденствие во трезвости.

Но тут красноносый оборванец, который незаметно вернулся в чайную, сипло сказал:

– Я извиняюсь, батюшка, только это татарам и туркам запрещено употреблять вино, а христианам можно. Его же и монаси приемлют. Сам Иисус Христос сотворил чудо и на горе, эх, забыл, как она называется, превратил воду в вино. Или на чьей-то свадьбе.

Священник покосился на него и недовольно сказал:

– В меру не возбраняется.

– Я ж и говорю - в меру. Душа меру знает. Вот уж где народ выпил вволю, на свадьбе этой!

Городовой опять вцепился в воротник оборванца, но тот начал отбрыкиваться и ругаться. И священник больше уже ничего не говорил, а снял свою ризу и, сердитый, поехал домой. За ним уехали и все важные господа с барынями.

А люди, которые набились в оба зала, расселись за столами и принялись пить чай с сахаром. И выпили весь котел, потому что в этот день всех, кто ни заходил, поили даром.

ГОРИМ

Утром следующего дня отец раскрыл двери чайной и расставил всех по местам. У дверей стал с полотенцем через плечо половой Никита, парень лет двадцати, в красной рубахе и белых парусиновых штанах. Он должен был подавать посетителям чай. Почему такие люди назывались деловыми, я так никогда и не узнал. Понятней было другое их название - "шестерка": в месяц им платили шесть рублей. Маша стала у эмалированной чашки, чтобы мыть посуду. Витя отправился" в "тот" зал следить, чтобы кто не унес газету или книжку. Сам отец занял место за буфетной стойкой и поставил меня рядом с собой учиться буфетному делу. А мама должна была подливать в котел воду и подбрасывать в печку уголь. В таком положении мы стали ждать посетителей. Но они так долго не показывались, что Никита даже задремал на ногах.

Наконец у двери что-то завозилось, и в зал, грохоча сапогами, ввалился огромный детина с бычьей шеей и красными глазами. Он тяжело опустился на заскрипевшую табуретку и ударил кулачищем по столу.

– Половой, стакан водки!

Никита затоптался на месте, не зная, что ему делать.

– Здесь водкой не торгуют, - строго сказал отец. Здесь общество трезвости.

– Что-о?
– взревел детина.
– Ты откуда взялся, шкелет нечастный? Вот я возьму тебя за ногу и...

В это время с улицы донесся стук колес. Детина заглянул в окно и со звериным воем бросился к двери.

И мы увидели, как он одной рукой схватил с воза огромный куль, положил его себе на плечо и скрылся в толпе.

Никита перекрестился.

– Пронесло, - сказал он побледневшими губами.
– Ох, Степан Сидорыч, вы ж не знаете, кто это был. Это ж сам Пугайрыбка, грузчик с порта. Такой громила, что его даже полиция боится.

– А, черт!
– с досадой выругался отец.
– Первый посетитель - и тот разбойник.

После Пугайрыбки зашел лысый старик с топором за поясом, видно, дровосек.

– Та-ак, - протянул он, усаживаясь за столом.
– С открытием, значит. Хорошее дело. Ну что ж, побалуемся чайком. Неси-ка, милый, чайничек.

– Извольте подойти к буфету и взять чек, - сказал Никита.

– Чего это?
– не понял старик.

– Чек возьмите в буфете. Заплатите деньги, тогда получите чай.

– Да ты что?
– уставился на Никиту старик.
– Боишься, что я убегу?

Никита развел руками.

– Такой порядок.

Старик похмыкал, но все-таки к буфету подошел и выложил на стойку медяки. Отец выдал ему чек и объяснил, что этот чек он должен отдать половому. Никита взял у насупившегося старика листочек и принес его обратно отцу. Отец проверил, тот ли это чек, и нанизал его на стальную наколку. Потом всыпал в маленький чайник ложечку чаю, а на розетку положил два кусочка пиленого сахару. Со всем этим Никита пошел на кухню и принес оттуда стакан с блюдцем, розетку с сахаром, заварной чайничек и большой чайник с кипятком.

– Вот это порядки!
– покрутил старик головой.
– Настоящая бухгалтерия с канцелярией.

Пришел нищий на костылях и с котомкой за плечами. Он принес с собой селедку и потребовал тарелочку, "косушку" и пару чаю.

– Никаких "косушек", - сказал Никита.
– Это тебе не трактир с музыкой, а обчество трезвости. Иди к буфету,, плати деньги, а мне неси чек, тогда и чай подучишь.

Нищий долго сидел и размышлял. Потом надел котомку и заковылял из чайной.

Долго никого не было. Никита опять начал дремать.