Жизнь и реформы

Разослав тезисы по Политбюро, я на несколько дней съездил на Байконур, где познакомился с работами по созданию и запуску системы «Буран» мощнейшей ракетой-носителем. Еще раз убедился в огромных возможностях нашей науки и техники, в том, какие перспективы могут перед нами открыться, если подкрепить их сильной экономикой.

14 мая состоялось развернутое обсуждение тезисов на заседании Политбюро. Неожиданностей не произошло, не было недостатка в высоких и даже восторженных оценках. Рыжков, Лигачев, Талызин, Воротников и другие выступали в роли рецензентов и критиков. Впрочем, поскольку автором документа считался генсек, критика носила сдержанный характер и даже несогласие по принципиальным вопросам подавалось как частные замечания.

Лигачев, не углубляясь в вопросы экономической реформы, вдруг пустился в поучения о том, что перестройку не следует сводить к демократизации — это лишь ее рычаг, а цель — укрепление социализма. Высказался за смягчение критических оценок прошлого.

Ельцин отметил глубину и новизну документа, высказался за усиление раздела о партийной работе. Он ведь руководил столичной парторганизацией, а, как известно, «у кого что болит, тот о том и говорит».

Подводя итоги дискуссии, я акцентировал на том, что важен перелом в отношении реформы со стороны партии.

— Движение началось, но есть и сопротивление. Многие действуют вяло, кое-кто опаздывает. Еще раз убедила в этом поездка в Казахстан. Не забуду голоса из толпы: «Когда же наконец перестройка дойдет и до нас?»

От наших усилий зависит, быть ли перестройке ползучей, поверхностной или коренной, революционной. Поспешность, кавалерийский наскок не нужны, но нельзя и медлить, выжидать. Мы обязательно должны войти в 13-ю пятилетку с новым механизмом.

Противоречия нарастают

А как складывалась работа над пакетом правительственных документов? Вначале в Политбюро был представлен проект постановления о мерах по улучшению государственной статистики, затем о реформе финансово-кредитной системы и ценообразования. Была разослана записка Рыжкова о финансовом положении страны. Пожалуй, впервые на Политбюро встала в открытом виде проблема бюджетного дефицита.

Гостев, в частности, сообщил, что привлечен 21 миллиард рублей кредитных ресурсов для сбалансирования бюджета. А всего прореха составляла 80 миллиардов рублей. Неясно было, откуда взять недостающие 60 миллиардов. Сейчас эти вопросы обсуждаются на каждом перекрестке, а тогда они были откровением, потому что использование кредитных ресурсов в качестве доходной статьи бюджета делалось втихомолку, никто об этом практически ничего не знал. Это был основной источник инфляционных процессов в народном хозяйстве.

У Гостева четко прослеживалась фискальная линия: как бы кого прижать в финансовом смысле, чтобы покрыть дефицит, а не создавать условия для самоокупаемости и самофинансирования предприятий. Я уловил это и сказал:

— Хозрасчет всегда в себе таит потенциальное столкновение интересов предприятий и госбюджета. Финансовый контроль — да, но смотря для чего. Если водить за руку и тем более прижимать — это одно, а если помогать, как эффективно вести хозрасчет, как добиться, чтобы каждый наращивал доход и Минфину отдавал положенное, это — посложнее. Но в этом-то и состоит задача. Собрал бы ты, Борис Иванович, людей, растолковал, что такое самофинансирование. Оглушили народ законами, а поработать с людьми, настроить их — этого нет.

Затем разговор перешел на проблемы ценообразования. Главная беда старой системы цен состояла в том, что они, как правило, устанавливались по уровню затрат. В результате мы не только не поощряли, а наказывали предприятия за экономию ресурсов. Отсюда иждивенчество, упование на дотации государства. Цены должны определяться с учетом общественно необходимых затрат и качества продукции, спроса и предложения. Надо провести пересмотр и розничных цен. Разве можно считать нормальным, что дотации только на продовольственные товары составят 56 миллиардов рублей, то есть более 45 процентов к объему их продажи. Вместе с тем я категорически высказался против попыток за счет повышения цен сокращать дефицит госбюджета. Все, что получим, надо отдать населению через зарплату, может быть, за исключением высокооплачиваемой верхушки.

Я еще раз обратил внимание на недопустимость того, чтобы новые термины — контрольные цифры, госзаказ, нормативы, лимиты — служили прикрытием старого содержания.

О силе традиций говорит такой факт. Выступивший на Политбюро министр сельхозмашиностроения А.А. Ежевский сообщил, что снижается заказ на комбайны, Госагропром запросил 100 тысяч, а в плане значится 108 тысяч. Министр обратился с просьбой оказать воздействие на первых секретарей, чтобы те в свою очередь понудили области, республики, колхозы и совхозы заказать технику в нужном объеме. Кому нужном? Я давно знал Ежевского как толкового, болеющего за дело работника, но до чего же глубоко въелась в сознание старая система!

После перерыва Воронин — большой мастак говорить убедительно — докладывал, что к концу пятилетки 30 процентов материально-технического снабжения будет переведено на оптовую торговлю. Вспыхнула дискуссия, почему 30 процентов, ведь к началу следующей пятилетки новый экономический механизм должен полностью заработать, будет новая система ценообразования, как все это совместить с сохранением на 70 процентов старой системы «карточного» распределения ресурсов? Версия правительства состояла в том, что, дескать, оптовую торговлю надо вводить постепенно, по мере накопления ресурсов и преодоления их дефицита. Но тут все было перевернуто с ног на голову, и я просто сказал: в таком случае мы никогда не перейдем к оптовой торговле. Выстраивается порочный круг: материально-техническое снабжение нельзя якобы перевести на оптовую торговлю из-за дефицита, а фондирование порождает дефицит. Выход один — переходить к оптовой торговле по договорным ценам.

Само понимание оптовой торговли в проекте постановления было спорно; она рассматривалась как форма распределения средств производства органами Госснаба, размещающими заказы. Даже внутриотраслевые связи устанавливались министерствами и ведомствами. Та же история, что с контрольными цифрами.

На деле все объяснялось просто: не хотели упускать из рук рычаги власти. Кто определяет показатели, выделяет ресурсы, тот — царь и бог, властелин и благодетель. Сама система нуждалась в сохранении дефицита, иначе рушилась монополия с ее спутниками: подношениями, взятками, взаимными услугами и т. д.

Я был удовлетворен состоявшимся обсуждением, но как трудно, словно через тропические заросли, прорубались мы к нужным решениям. Система заставляет людей бороться за ее сохранение, поскольку это отвечает их интересам. Но я вижу и другую сторону дела: трафаретность, стереотипность мышления. Иные просто начинены штампами, под которые они подгоняют жизнь. Как-то читал про опыты наших психологов, доказывающих, что у советских людей в результате специфического догматического воспитания и образования проявляется удивительное свойство — не видеть в буквальном смысле слова того, что не соответствует либо их представлениям, либо надписи. Сюжет прямо из Козьмы Пруткова: «Если на клетке слона написано буйвол, не верь глазам своим». Ну а сочетание косности и интереса в сохранении старого дает гремучую смесь огромной силы.

В мае — июне на заседаниях Политбюро продолжалось обсуждение отдельных вопросов экономической реформы и проектов постановления. От заседания к заседанию выявлялись все более резкие разногласия. 21 мая острая полемика вспыхнула при рассмотрении проектов постановлений о совершенствовании работы Совмина, республиканских органов управления, перестройке министерств и ведомств. На сей раз Рыжков не скрывал своих намерений жестко отстаивать интересы верхушки госаппарата. А на вопрос, от каких функций министерства отказываются в новых условиях, Николай Иванович, не раздумывая, ответил: «Ни от каких». В проекте содержались предложения об укрупнении министерств, но среди них были нарочито нелепые, например, о слиянии министерств металлургической промышленности и железнодорожного транспорта. Мне пришла на память притча об обезьяне. Живописец пригласил критиков ознакомиться со своим новым, весьма спорным произведением. В углу картины ни к селу ни к городу изобразил обезьяну. Расчет полностью оправдался: все обрушились на обезьяну, стали убеждать автора ее убрать. В конце концов он согласился, и картина прошла.