Жизнь и реформы

К сожалению, процесс объединения двух немецких государств сейчас сильно опережает общеевропейский процесс. Видимо, мы вместе с вами должны подумать, как сообща гармонизировать эти два процесса. Наше правительство выражает свою твердую волю — быть надежным и предсказуемым партнером. Для нас представляет очень большой интерес сохранение и расширение экономических отношений с Советским Союзом. Переход к новым формам хозяйствования сопряжен с большими трудностями. Нам важно иметь надежных партнеров, заказчиков с советской стороны. 35 процентов всех занятых в производственной сфере работает над выпуском продукции для Советского Союза. Видите, какая это большая доля.

Важно уже сейчас договариваться о возможности трехсторонних переговоров, то есть с участием ФРГ, прежде всего по экономическим вопросам.

ГОРБАЧЕВ. О таком треугольнике уже я говорил по телефону с Колем. История взаимоотношений наших стран отягощена мировыми войнами. К счастью, кажется, мы вышли теперь на такой уровень отношений, который учитывает тяжелые уроки прошлого. Это надо ценить, ни в коем случае не подрывать наметившегося восстановления доверия. Прямо скажу, если возникнет ощущение, что с немецкой стороны проявляется неуважение к интересам советского народа, то реакция будет острой. Возникнут серьезные осложнения, Надеюсь, мы избежим такого регресса. Здесь на первое место выступает человеческий аспект межгосударственных отношений. С этим нельзя не считаться, иначе может быть отброшено далеко назад все то позитивное, доброе, что созидалось совместными усилиями.

Но есть и другие важные аспекты, которые затрагиваются процессом объединения. Нашим самым большим торгово-экономическим партнером среди всех стран СЭВ является ГДР.

А самым крупным партнером среди западных стран — ФРГ. Если будет нарушено взаимопонимание, то возникнут трудные проблемы для всех трех стран. Таким образом, есть что обсуждать в рамках треугольника.

Словом, речь идет о современном понимании отношений между Россией и Германией. Из моих бесед с Колем вытекает, что он понимает важность сохранения рынка, который создан экономическими связями между Советским Союзом и ГДР. Но дело, конечно, не только в его понимании этого вопроса. Решать принципиальные и практические экономические вопросы в рамках треугольника надо уже в ближайшие месяцы. Это дело безотлагательное».

Нейтралитет или союз?

Директивы для Шеварднадзе на встрече «2 + 4», которая должна была собраться в начале мая в Париже, обсуждались 3 мая на Политбюро. Все были едины относительно нашей позиции. Министру давалось поручение настаивать на «нейтралитете» объединенной Германии, в крайнем случае — на ее вхождении в оба блока, НАТО и ОВД. Но по этому пункту мы оказались в единственном числе.

В конце мая 1990 года я отправился с визитом в США. Уже в первой беседе 31 мая при обсуждении повестки дня переговоров Буш заявил: — У нас нет расхождений насчет того, что Германия не должна быть источником угрозы для кого-то. Она должна быть привержена демократическим принципам, дать гарантии, что прошлое не повторится… Мы по-разному смотрим на военно-политический статус будущей Германии, но и у вас, и у нас есть беспокойство за будущее. Германии можно доверять. Она заплатила свои долги.

Основная дискуссия развернулась во второй беседе в тот же день вечером. Я настаивал на постепенном, поэтапном решении вопроса о германском объединении в органичной связи с преобразованием ОВД и НАТО, направленным на ослабление и снятие конфронтационной сути этих военно-политических союзов. Буш, видимо, уже имея договоренность с Колем и ссылаясь на встречу «2 + 4» в начале мая, категорически не соглашался. Ваши опасения можно понять. Американские жертвы не идут в сравнение с 27 миллионами русских жизней, принесенных в жертву вооруженной борьбе с нацистской Германией. Тем не менее нельзя игнорировать 50-летний опыт демократии на немецкой земле. И все же, как мне кажется, наш подход к Германии более перспективен и лучше просчитан во времени. Ведь процессы объединения разворачиваются быстрее, чем кто-либо из нас мог себе представить, и нет силы, которая может их затормозить. Поэтому подозрительность, обращенная в прошлое, здесь особенно плохой советчик.

Мне кажется, наш подход к Германии как к близкому другу более прагматичен и конструктивен, хотя, скажу откровенно, его разделяют далеко не все и на Западе. Некоторые западные европейцы, как и вы, не доверяют ни ФРГ, ни немцам в целом. Однако все мы на Западе едины в целом: главная опасность в том, чтобы выделить Германию из сообщества демократических стран, навязать ей какой-то особый статус и унизительные условия существования. Как раз такое развитие событий могло бы привести к возрождению немецкого милитаризма и реваншизма, которых вы опасаетесь.

…Я, конечно, понимал, в чем причина настойчивого желания Соединенных Штатов включить объединенную Германию в НАТО. Буш и его коллеги боялись, и в какой-то степени обоснованно, что, окажись такая мощная сила вне НАТО, судьба этого блока будет предрешена. А вместе с ним, как они считали, потеряет основу и военное присутствие Соединенных Штатов в Европе.

С нескольких заходов, используя разную аргументацию и ссылаясь на прежние свои заявления, в том числе публичные, я убеждал Президента США в том, что СССР не заинтересован в «уходе» американцев из Европы.

Полемика была довольно жесткой, причем обе стороны упрекали друг друга в том, что они боятся немцев, боятся, что Германия опять поставит под угрозу мир в Европе, а значит, и во всем мире.

«ГОРБАЧЕВ. Вы утверждаете, что мы не доверяем немцам. Но почему же тогда мы дали добро их стремлению к объединению? Зажечь красный свет мы могли — механизмы у нас были. Однако предоставили им возможность сделать свой выбор демократическим путем. Вы же говорите, что доверяете ФРГ, а тянете ее в НАТО, не позволяете самой определить свою судьбу после окончательного урегулирования. Пусть она сама решает, в каком союзе ей состоять.

БУШ. Вы согласны с нашим исходным тезисом, что объединенную Германию нельзя ставить в особое положение?

ГОРБАЧЕВ. Соглашусь, если… за этим последует реформа самих блоков в органической увязке с венским и общеевропейским процессом. Страшные жертвы, которые мы понесли в ходе Второй мировой войны, — это тоже психологическая и политическая реальность сегодняшнего дня. И никто, ни мы, ни вы, не может ее не учитывать.

БУШ. И все же мне трудно вас понять. Может быть, потому что я не испытываю страха перед ФРГ, не вижу в этой демократической стране агрессивной державы. Если вы не поломаете своего психологического стереотипа, нам будет трудно договариваться. А договоренность возможна, ведь и мы, и Коль хотим сотрудничать с вами во всех областях.

ГОРБАЧЕВ. Тут не должно быть неясности. Мы никого не боимся — ни США, ни ФРГ. Просто мы видим необходимость изменения отношений, ломки негативной и создания конструктивной модели в отношениях блоков».

Весь этот драматический разговор завершился все-таки согласием, и выглядело это следующим образом:

«БУШ. Если Германия не захочет оставаться в НАТО — ее право выбрать иную участь.

ГОРБАЧЕВ. Давайте сделаем публичное заявление по итогам наших переговоров: Президент США согласился, что суверенная объединенная Германия сама решит, какой военно-политический статус ей избрать — членство в НАТО, нейтралитет или что-то иное.

БУШ. Выбирать союз — право каждой суверенной страны. Если правительство ФРГ — я рассуждаю чисто гипотетически — не захочет оставаться в НАТО, даже предложит нашим войскам убраться, мы примем этот выбор.

ГОРБАЧЕВ. Значит, так и сформулируем: Соединенные Штаты и Советский Союз за то, чтобы объединенная Германия по достижении окончательного урегулирования, учитывающего итоги Второй мировой войны, сама решила, членом какого союза ей состоять.

БУШ. Я бы предложил несколько иную редакцию: США однозначно выступают за членство объединенной Германии в НАТО, однако если она сделает другой выбор, мы не будем его оспаривать, станем уважать».