Жизнь и смерть Маноэла дос Сантоса Гарринчи
Шрифт:
Гарринча сначала пришел в клуб «Васко да Гама», не имея ни письма, ни знакомств, ни даже бутс. Заплатанные штаны, застиранная рубашка. Никто не обратил на него внимания. Так же безуспешно он побывал в «Флуминенсе» и «Сан-Кристобане». К тому же его ноги — одно колено выше другого — сразу бросались в глаза, вызывали иронические улыбки. Огорченный, он решил навсегда остаться прядильщиком и играть только в команде своей фабрики.
Но вмешался случай. Игрок резервного состава «Ботафого» Арати в один из выходных дней обедал у друзей в Пау-Гранде и был приглашен судить матч на фабричном стадионе. Арати стал свидетелем игры, в которой правый крайний забил четыре мяча. Не дав Гарринче даже отдышаться, он тут же повез его в клуб «Ботафого» на знаменитый стадион «Генерала Севериано», что рядом с казино «Урка» и известным во всей Бразилии
«Ну, покажи, парень, что ты умеешь, — добродушно встретил его тренер. — Вот тебе мяч», — и с этими словами высоко подбросил его над Гарринчей. Не дав мячу коснуться земли, Мане ловко подкинул его себе на грудь, затем опустил на колено, снова — на грудь, на плечо, на голову. Это не было для Кардозо неожиданностью: жонглировать мячом в Бразилии умеет каждый подросток. Но скорость, с которой он выполнял все движения, удивила бывалого тренера. Жестом он направил Гарринчу на поле, где игроки «Ботафого» проводили разминку.
Там Мане сразу заметил своего кумира Нилтона Сантоса. Мелькнула дерзкая мысль: пробросить у него мяч между ног. Вскоре удобный момент представился, и, к удивлению очевидцев, Гарринча в мгновение ока обыграл знаменитого защитника. Этот трюк ему удался еще дважды. Когда игроки, закончив тренировку, покидали поле, Жентил Кардозо трижды звонко свистнул в свисток вдогонку Нилтону Сантосу. В ответ футболист, лукаво взглянув на Гарринчу, произнес: «Если этот малый окажется в другом клубе, я не смогу спать спокойно. Если же он закрепится у нас, тогда не будут спать защитники других клубов». Жентил Кардозо, услышав эти слова, снял кепку и шутливо протянул руку Нилтону Сантосу: «Похоже, что ты стал разбираться в футболе».
На другое утро, 30 июня 1953 года, Гарринча не пошел на фабрику. Десятью днями позже он выступал за команду дублеров «Ботафого» и забил три гола отвергшему его клубу «Сан-Кристобан».
20 июля газета «У Глобу» во всю ширину спортивной страницы поместила заголовок: «Гауличо завоевал „Ботафого“». Накануне вся фешенебельная торсида «Ботафого» наблюдала за его игрой против команды «Бонсусессе», завершившейся победой 6:3.
Тот матч молодой футболист запомнил надолго. «Ботафого» сначала проигрывал 0:1. Гарринче поручили пробить пенальти после того, как почему-то отказались бить более опытные игроки. Счет сравнялся. Затем он забил еще два гола с игры и показал такие замысловатые финты, каких завсегдатаи стадиона никогда не видывали. Гарринча уходил в раздевалку под радостный гул трибун.
Первое время в Рио-де-Жанейро никто толком не знал его имени. Иногда на трибунах новичка называли Гауличо, по кличке известного в Бразилии торговца лошадьми, иногда Гаррича, пропуская букву «н».
Прозвище Гарринча присвоили ему еще в детстве товарищи. Маноэл страстно любил ловить птиц. Целыми днями он пропадал в лесах. Наиболее распространенная птаха в Пау-Гранде называлась гарринчей. Он их ловил десятками. Сестра Тереза как-то сказала: «Ты ловишь столько птиц, что и сам скоро станешь гарринчей». Умел он и подражать птичьему щебету. В округе вместо «щебетать» часто говорили «гарринчать». Так и стал он Гарринчей, Мане Гарринчей.
Тренировки в «Ботафого» для игроков основного состава не были изнурительными. Кардозо полностью доверял им и серьезно работал с командой только накануне игр. В остальные дни футболисты не спеша бегали, били по воротам, проделывали один-два трюка с мячом, и на этом тренировка заканчивалась. Затем потехи ради на поле разыгрывались легкие матчи. Защитники играли против нападающих, чернокожие против белых.
Один Гарринча поступал по-своему. Он появлялся на стадионе по вторникам, хорошо отдохнувший после воскресного матча. Сначала много бегал по полю, отрабатывал стремительные рывки с мячом, многократно повторял свои замысловатые элементы обводки. Делал он это с таким рвением, будто нарочно хотел себя измотать. Гарринча неизменно участвовал и в легких играх, поочередно выступая то за черных, то за белых, то за нападающих, то за защитников. В его манере играть проявлялось столько театрального, что на стадион в часы, когда футболисты тренировались, любители футбола приходили специально, чтобы посмотреть на Гарринчу.
Он обводил, бил из разных положений,
с разных точек, даже с линии ворот. И попадал! На тренировках он никогда не отдыхал. Не хотел бездействовать как некоторые: полулежа на траве, лениво следя за перемещениями товарищей. Он постоянно стремился быть в средоточии игровых событий. Иногда, пользуясь размеренным ритмом тренировочных матчей, он подолгу держал мяч, обводя одного за другим всех игроков — и своих и чужих. Как-то Нилтон Сантос, которому надоело стоять без дела среди поля, пока Гарринча показывал свои трюки, ввел в игру под дружный хохот футболистов второй мяч. Гарринча тут же отправил свой в ворота и бросился отнимать новый мяч.Порой он не приезжал в клуб по нескольку дней, и многие думали, что он уже не вернется. Но накануне матчей Гарринча всегда появлялся как ни в чем не бывало. Такая практика в «Ботафого» была новостью. Но тренеры выжидали и не делали ему замечаний.
Обеспокоенный отсутствием Гарринчи, Макс Риберо, редактор печатного 16-страничного бюллетеня, который издается в клубе, не раз посылал кого-нибудь в Пау-Гранде разузнать, в чем там дело. Посланцы часто возвращались вместе с Гарринчей, и он привозил из родного городка какую-нибудь забавную историю, оправдывавшую его отсутствие. Несколько раз ездил туда и фотограф Мауриньо Сантос. Однажды он сделал в Пау-Гранде несколько снимков, запечатлевших Гарринчу в кругу друзей на рыбалке, на стадионе, у входа в бар Доди. В одной из газет поместили фотоочерк Мауриньо с описанием местной текстильной фабрики «Америка фабрил», построенной в начале тридцатых годов, поселка, состоявшего из нескольких зеленых улиц, клуба, где по воскресеньям показывали кинофильмы и хронику (восемьдесят процентов населения Пау-Гранде не умело ни читать, ни писать, а фильмы являлись основным источником информации «из большого мира»). Главное внимание, разумеется, фотограф спортивной газеты уделил стадиону, где гоняли мяч мальчишки, где делал первые шаги в футболе Гарринча.
Благодаря очерку Мауриньо игроки и болельщики «Ботафого» познакомились с маленьким Пау-Гранде, затерявшимся среди синих гор в департаменте Маже близ Петрополиса.
На фабрике работали многие жители городка и окружающих его селений. Дети, внуки, правнуки бывших рабов, населявшие район, шли на фабрику семьями. Уходить в Рио-де-Жанейро ради случайного заработка многие побаивались. Рабочие руки требовались и на фазенде, в большой помещичьей усадьбе, но там платили меньше. К тому же фабрика была производством с определенным рабочим днем, определенной зарплатой, что имело преимущество перед сельскохозяйственными работами от зари до зари. Да и всем казалось, что на фабрике работаешь «для себя», а на фазенде — на помещика. А подневольный труд был ненавистен.
Вместе с тремя приятелями, Свинге, Пинселом и Малвино, Гарринча, когда приезжал в Пау-Гранде, по утрам ходил на плотину ловить рыбу. Ловили на удочку, благо вдоль берега росло много бамбука и тростника и срезать длинное, крепкое удилище не представляло труда. Взрослые на ночь иногда ставили сети, и тогда озорники, придя пораньше, руками выбирали попавшуюся рыбу, жарили ее на костре.
За этим занятием и застал всю компанию Мауриньо. Ребята сначала испугались, увидев в таком глухом месте фотографа. Разговор в первые минуты не клеился. Но вот Гарринча снял с головы соломенную шляпу, закрывавшую от солнца смуглое лицо, и, приняв строгую позу, замер перед фотообъективом. Однако Мауриньо не спешил делать снимки. Ему сначала хотелось поговорить о футболе, о «Ботафого», поклонником которого он был с детства, выяснить, как относится к этому клубу и к футболу вообще этот чудак Гарринча.
«Люди добрые, — начал Мане, — давайте здесь ловить рыбу и не говорить о серьезных делах». — Он протянул фотографу початую бутылку кашасы, предлагая отпить из нее глоток.
Мауриньо все же сделал несколько фотографий, которые и стали основой первого газетного фотоочерка о Гарринче.
Отец Гарринчи Амаро Франциско дос Сантос, уроженец штата Алагоас, на досуге мастерил гитары. Он был первым сторожем на «Америка фабрил». Амаро слыл веселым человеком. Ему нравились праздники, для которых он имел обыкновение приготовлять крепкий напиток из кашасы с лимоном и медом. Называл его «пау де канела» или «качимбо», в зависимости от состава приправ. Обычно отец отпивал первый глоток, и затем бутылка шла по кругу, попадая и в руки сыновей. Гарринча лет в десять уже испробовал «качимбу».