Жизнь и смерть сержанта Шеломова

За работой время до обеда пролетело незаметно, а потом сказали, что в госпитале будет работать комиссия из округа, будет обход и все должны лежать по койкам.

Кроме Мити, в палате лежало еще одиннадцать человек. Заправлял всем в палате лохматый, а длинный, оказывается, давно выписался и просто приходил в гости.

Когда Митя раздевался, заглянул Костя и выставил большой палец: «Все здорово, деньги отдал». Митя с удовольствием залез под простыню и натянул ее до глаз. От усталости ломило спину, но предвкушение пира было настолько приятным, что он невольно улыбался.

Пришел врач. Обход он начал с Мити: расспросил о самочувствии, пощупал бока.

— Селезенка в норме, а печень немного увеличена. Завтра еще возьмем анализы, и, если ничего не высеется, через недельку я тебя выпишу.

Митя заволновался, успеют ли они обменять деньги.

— А диагноз с тифом не подтвердился? Лейтенант, который сюда направлял, говорил, что у меня подозрение на тиф, — голос у Мити задрожал.

— Какой тиф? У тебя совершенно чистые анализы. Палочка не высеивается. Пока что мы у тебя даже дизентерии не нашли. С тифом люди загибаются, а ты, я смотрю, цветешь, поправляешься, щеки отъел, — врач потрепал Митю по щеке и поднялся. — Хватит на койке валяться. Пора, друг, службу тянуть.

Осмотрев всех, врач вышел. Как только дверь за ним закрылась, Кузя длинно выругался.

— Ты его, козла, не слушай, они на нас специально экономят. С тифом отпуск положен, а они пишут окончательный диагноз «дизер» и зажимают отпуска, иначе воевать некому будет. Здесь все больные: попьешь из арыка, вот тебе и палочка. А он все одно твердит: нету палочки, нету. — Кузя сплюнул с досадой. — Все равно в Союз уеду!

Митя закрыл глаза, чтобы немного успокоиться. Спать не хотелось, и он засунул руку под подушку, пытаясь нащупать листочки «Медного всадника». Их там не было. Митя повернулся на бок, отогнул матрас с одной, с другой стороны. Листочки пропали. В висках застучала кровь, накатила тяжелая злоба.

— Кто взял листочки у меня из-под подушки? — громко спросил Митя, стараясь придать голосу спокойный тон. Все приподняли головы, даже заснувшие уже было чижики продрали глаза.

— Я взял твои бумажки, — Кузя смотрел на него пристально, не мигая, и даже из другого конца палаты Митя увидел Кузины невидящие, налитые кровью глаза с широкими пустыми зрачками. — Мне в сортир не с чем было сходить.

Митя понял, что дальнейший разговор бессмыслен, и отвернулся к окну.

— Нет, ты погоди, погоди, не отворачивайся. Ты скажи мне, глупому черпаку, зачем голос стал повышать, в бутылку полез?

Митя пожалел, что сорвался, но отступать было поздно.

— Обидно, я не успел прочитать.

— Ой-ой-ой, стало ему жалко каких-то бумажек для благородного дела.

По палате прокатился смех. Митя затрясся: «Таких душить надо!»

— Раз ты меня, молодой, обломал, не дал потащиться, — сказал Кузя, — то велю я тебе к вечеру сыскать на пару косяков, а не найдешь, пеняй на себя.

Митя почувствовал, что еще немного, и он набросится на Кузю. Он откинул одеяло, поднялся, напялил на себя пижаму, нацепил шлепанцы и двинулся к выходу. Делал он все нарочито медленно, стараясь успокоиться.

Митя долго сидел на ступеньках у входа в корпус и тянул сигарету за сигаретой.

Костя на просьбу Мити насчет двух косяков сказал, что из баграмского госпиталя до анаши дотянуться трудно и скорей всего придется пенять на себя, хотя он бы лично дал Кузе, этому чморю и наркоше, по морде в укромном месте. В конце концов решили попробовать достать анашу через повара, Костиного земляка.

Повар Вася, добродушный маленький толстячок, сказал, что он все может, но только за деньги, и Костя со вздохом достал из полиэтиленового пакетика, приколотого к трусам булавкой, несколько бумажек.

А вечером счастливый Кузя валялся на кровати, пел песни и кричал между куплетами: «Митя — друган! Все друганы мои! Брательники! Братаны, не продавайте шакалам!» Митя впервые видел человека в таком состоянии после анаши.

На следующий день Кузя мучился, ругал себя за то, что пожадничал и ничего не оставил, просил Митю достать хоть крошечку. Митя пообещал, но сам твердо решил, что никакой анаши больше доставать не будет, и ушел на забор.

Когда он вернулся, Кузя уже не страдал, а, напротив, покачиваясь на койке, лежал, свистел и прямо-таки светился от радости.

— Что с ним? — спросил Митя у одного из чижиков-полотеров.

— Гепатитчика нашел, вот и радуется, — шепнул чижик.

— Это как?

— Нашего призыва парнишка заболел желтухой, а Кузя его заставил мочу за себя сдать. Теперь лежит — ждет результатов анализов.

— Так все равно врач раскусит.

— Ниче не раскусит. Нашего час назад в Союз отправили, а Кузя сгущенки с солью нажрался, и у него теперь печенка увеличена.

Митю передернуло: он представил себе вкус соленой сгущенки.

— Эх, мне бы так! Кабы знать наперед, так я бы и сам с Никой договорился. Вот еще бы сгущенки достать.

— Завидуешь, что ли, Нике своему?

— Зави-идую, — протянул чижик. — Мы с ним в карантине вместе службу тащили, а теперь я здесь шуршу, а он в союзном госпитале в потолок плюет и рассказывает, как в рейды ходил, духов бил, а сам ни в одном рейде не был, как приехал, через три недели заболел.

— Нашел чему завидовать. У него теперь на всю жизнь больная печенка.

— А мне бы так лучше больную печенку, чем домой в цинке.

Чижик до краев наполнился обиды и зависти, засопел и начал яростно тереть шваброй линолеум.

У Мити на душе стало неприятно, будто он проглотил тухлый кусок свиного сала. Он вспомнил, что именно про такой способ симулирования гепатита ему рассказывал Вовка.

Обед не лез в горло. «Все правдами и неправдами сматываются в Союз, а я с тифом сижу здесь и хлопаю ушами». Теперь, после слов Кузи, Митя был твердо уверен в том, что первоначальный диагноз, поставленный лейтенантом, был верен, а в госпитале «закосили» и сделали из него козла отпущения.

Митя сквозь зубы, чтобы не попал мусор, вытягивал из стакана компот, когда в столовую вошел Костя. Левый глаз у него заплыл, в ноздрях застряли черные сгустки крови. По его виду Митя понял, что случилось — отобрали деньги. Он выскочил из столовой, даже не убрав за собой посуду. Они зашли за корпус, и там Костя все рассказал.

Старики засекли повара Васю, что он ходил к забору и покупал чарс на афгани. Они приперли его к стенке, и он раскололся, сказал, чьи деньги. Дальше — дело техники. Сначала просили мирно, обещали отпущение грехов, потом стали бить. Обыскали и нашли в трусах пакетик. Они ему пообещали, что он живым из госпиталя не уедет. «Пойду к врачу, буду просить, чтобы выписал. Скажу: поноса нет, температуры нет, анализы хорошие, надоело на койке валяться, все бока отлежал». Митя посоветовал Косте идти сейчас же. Он-то знал, что по вечерам, когда поблизости нет начальства, на стариков находит бзик садизма, и тогда лучше не попадаться им на глаза.