Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Я настоял, чтобы Тамара, как и Оля, вставила «что-то», предохраняющее от беременности, и теперь спокойно общался с моими «малогабаритными» дюймовочками. Чтобы не совершать «челночных» рейдов между Таганкой и Ленинским проспектом, я стал приводить Тамару домой. Оля была недовольна и не уступила нам широкое «брачное» ложе.

С молчаливой и замкнутой Тамарой-маленькой Оля общего языка так и не нашла. Она просто терпела ее, раздражаясь по каждому случаю, а как то всерьез заявила Тамаре, что она тут не «прописана». Та же ей возражала, что с московской пропиской она имеет право находиться, с согласия жильца, в любой квартире города Москвы. Так мои дамы соревновались в знании бюрократического жилищного кодекса.

Однажды у нас в квартире произошла интересная встреча, после которой я решил все-таки приходить к Тамаре домой самостоятельно. К Оле в гости приходили разнообразные типы и типчики. Однажды заявилась «сладкая парочка» голубых, пассивная компонента которой, некто Сергей, давно уже был нашим общим знакомым.

Весьма представительный, интеллигентный и красивый парень, вызывал большой интерес девушек. Он же сам их терпеть не мог, относился к ним даже с брезгливостью.

Как-то я с Сергеем ехал в автобусе, и некая, очень интересная девушка толкнула его при повороте машины. Девушка с очаровательной улыбкой извинилась, но Серега, весь взбешенный, стал кричать на нее, и, главное, спешно тереть и чистить то место на своем костюме, которого коснулась девушка. Та — чуть ни в слезы, но я подмигнул ей и предложил толкнуть меня: «Мне это будет только приятно!» — сообщил ей я. Девушка хитро заулыбалась.

Так вот, «сладкая парочка», уже выпившая, расположилась за столом на кухне. Там же располагалась Оля, когда мы с Тамарой пришли и тоже присели за стол. Активная компонента парочки — Мишка, совсем еще юнец прыщавый, безумно любил и ревновал своего Серегу, ну а тот был непрочь пофлиртовать.

— Я — черная моль, я — летучая мышь…, — завлекающим голосом пел Серега, строя мне глазки. Тамара с интересом наблюдала эту сцену, видно было, что она видит такое впервые. Сергей был очень красив, и я невольно залюбовался им.

Тут вышедший из себя юнец Мишка, не спускавший глаз со своей любви, взревновал, вскочил и стал кричать на меня:

— Что ты так смотришь на него? Бери, бери — я дарю его тебе! Я же вижу, что ты кадришь его!

Мы еле усадили нашего Отелло.

— Мишенька, почему ты так легко даришь меня ему? — томно произнес Серега, указывая на меня изнеженным, усталым жестом. — Ты что, уже не любишь меня больше? — и Серега в очередной раз подмигнул мне.

Мишка упал на грудь Сереге и, обняв его, зарыдал. Серега гладил его по голове и приговаривал:

— Не пойду я ни к кому от тебя, потому что я — твой навек!

Забегая вперед, скажу, что родители Мишки настояли-таки, чтобы их сына забрали в армию, оторвав его от любимого. Ну, а пока они были в апогее любви. Хочу только признаться, что слово «апогей» использовано мной здесь лишь случайно, и оно не имеет ничего общего со словом «гей».

«Друзья» попросили оставить их на ночь, и мы положили их на нашу с Тамарой узкую тахту. Сами же мы — я, Оля и Тамара улеглись втроем на «брачное ложе». Но это был не сон, а мученье. Я лежал между моими дюймовочками и не знал, как себя вести.

Тамара спала, а Оля вся напряженная, как струна, следила за каждым моим движением. Лежать на спине мне надоело, но как только я начинал поворачиваться набок к Тамаре, то меня хватали «за грудки» и возвращали на прежнее место. Не мог я свободно распоряжаться ни своими руками, ни ногами.

— Я не потерплю в нашей квартире разврата! — грозно прошипела мне на ухо Оля, чем вызвала мой гомерический хохот, разбудивший не только Тамару, но и спавшую в соседней комнате «сладкую парочку». Так вот, чтобы не приучать Тамару к «разврату» в нашей с Олей квартире, я отпустил ее жить к себе, и наведывался туда, предварительно позвонив по телефону. Я настоял, чтобы Тамара ушла из этого ресторана, откуда она уже начала приходить подшофе, и устроилась в НИИ, хотя там платили немного.

И еще — Тамара одержала над собой важную победу — бросила курить. Одномоментно и навсегда, сделавшись яростной противницей этого вредного и неэстетического занятия. Это был первый на моей памяти случай успешного отказа от курения.

Одни ЧП

Оля знала телефон Тамары; знала она и то, когда я бывал там. Поэтому часто звонила туда, в основном, когда не могла разгадать кроссворд. Оля решала эти кроссворды сотнями, причем аккуратно складывала и прятала уже заполненные. Она думала, что это когда-нибудь пригодится — продать, например, их в другую газету.

Поэтому я не удивлялся ее звонкам даже в очень позднее время — обычно «заклинивал» кроссворд.

— Ты должен знать, — звонит в полночь Оля, — «физик, изобретатель барометра», наверное «Гей-Люссак»? Если считать тире за букву — подходит!

— Оля, во-первых, это — Торричелли; во-вторых, ты должна знать сама, что врачи не советуют прерывать половой акт, а ты меня вынуждаешь делать это, когда звонишь ночью; в третьих, почему тебе в голову лезут одни «геи»? Что, сексуально нормальных физиков, как, например, твой бывший муж, тебе мало? — поучал я любительницу кроссвордов.

Но сегодняшний звонок последовал сразу же после моего прихода к Тамаре, и у Оли был очень взволнованный голос.

— Звонила из Курска Лиля, твоя первая жена. Она сказала, что Леван пропал из части, где служил. Георгий Дмитриевич (мой дядя) уже в курсе дела, а Лиля будет в Москве утром, чтобы полететь в Ташкент.

Я немедленно оделся и выехал на Таганку. Леван недавно пошел в армию, и его, как физически весьма сильного, забрали в узбекский город Карши, откуда обычно солдат посылали в Афганистан, где тогда была война.

Звонок дяде ничего не прояснил — Лиля получила телеграмму из части, что рядовой такой-то ушел в «самоволку» тогда-то и в случае его появления дома следует немедленно сообщить в часть. Утром Лиля прибыла прямо к дяде, и мы встретились. Я дал ей денег на самолет, а сам решил встречать все поезда, прибывающие из Ташкента.

Дядя организовал у себя дома целый штаб из знакомых в Узбекистане. Даже «знаменитый» первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Рашидов занимался поисками Левана. Дядя был лично знаком с Рашидовым и звонил ему.

Прошла почти неделя, а о Леване ни слуху, ни духу. Военные из дядиного «штаба» сообщили ему статистику — если после исчезновения солдата проходит неделя и он нигде не объявился, то шансов, что он жив, очень мало.

Я уже с утра запил на кухне, как вдруг в дверь позвонили. Оля пошла открывать, и я слышу ее радостный крик: «Ты посмотри, кто пришел!» В дверях стоял Леван в военной форме; он смущенно улыбался и бормотал: «Я, кажется, что-то не так сделал!».

Я, как завороженный, стоял перед Леваном и только повторял исконно русскую фразу, образно определяющую нашу с ним степень родства. Наконец, Оля прервала меня, и мы затащили Левана в квартиру. Он рассказал нам, как нашел наш дом и квартиру. Оказывается, проезжая на автобусе с Курского вокзала, когда я провожал его на самолет в Узбекистан, я указал ему на дом с большой трубой у подъезда и сказал, что сейчас живу там, на первом этаже. Обладая очень цепкой зрительной памятью, Леван сумел найти этот дом и пришел к нам, обходя вездесущие патрули.