Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть первая
Шрифт:
Хорошо бы внезапно явиться пред ними и сказать или сделать что-нибудь необыкновенное, поражающее, например, вознестись на воздух или перейти, как по земле, через узкую, но глубокую реку на тот берег.
«Как это глупо», – упрекнул себя Клим и вспомнил, что за последнее время такие детские мысли нередко мелькают пред ним, как ласточки. Почти всегда они связаны с думами о Лидии, и всегда, вслед за ними, являлась тихая тревога, смутное предчувствие опасности.
Быстро темнело. В синеве, над рекою, повисли на тонких ниточках лучей три звезды и отразились в темной воде масляными каплями. На даче Алины зажгли
– Господи, какая скука! Я не переживу...
– Иди же, – сказала Лидия с явной досадой. Клим встал и быстро пошел к ним.
– Ты? – удивилась Лидия. – Почему так таинственно? Когда приехал? В пять?
Кроме удивления, Клим услыхал в ее словах радость. Алина тоже обрадовалась.
– Чудесно! Мы едем в лодке. Ты будешь грести. Только, пожалуйста, Клим, не надо умненьких разговорчиков. Я уже знаю все умненькое, от ихтиозавров до Фламмарионов, нареченный мой все рассказал мне.
С полчаса Клим греб против течения, девушки молчали, прислушиваясь, как хрупко плещет под ударами весел темная вода. Небо все богаче украшалось звездами. Берега дышали пьяненьким теплом весны. Алина, вздохнув, сказала:
– Мы с тобой, Лидок, праведницы, и за это Самгин, такой беленький ангел, перевозит нас живыми в рай.
– Харон, – тихо сказал Клим.
– Что? Харон седой и с бородищей, а тебе и до бородки еще долго жить. Ты помешал мне, – капризно продолжала она. – Я придумала и хотела сказать что-то смешное, а ты... Удивительно, до чего все любят поправлять и направлять! Весь мир – какое-то исправительное заведение для Алины Телепневой. Лидия целый день душила унылыми сочинениями какого-то Метелкина, Металкина. Опекун совершенно серьезно уверяет меня, что «Герцогиня Герольдштейнская» женщина не историческая, а выдумана Оффенбахом оперетки ради. Проклятый жених мой считает меня записной книжкой, куда он заносит, для сбережения, свои мысли...
Лидия тихонько засмеялась, улыбнулся и Клим.
– Нет, серьезно, – продолжала девушка, обняв подругу и покачиваясь вместе с нею. – Он меня скоро всю испишет! А впадая в лирический тон, говорит, как дьячок.
Подражая голосу Лютова, она пропела в нос:
– «О, велелепая дщерь! Разреши мя уз молчания, ярюся бо сказати тобе словеса душе умилительные». Он, видите ли, уверен, что это смешно – ярюся и тобе...
Задумчиво прозвучал голос Лидии:
– Ты относишься к нему легкомысленно. Он – застенчив, его смущают глаза...
– Да? Легкомысленно? – задорно спросила Алина. – А как бы ты отнеслась к жениху, который все только рассказывает тебе о материализме, идеализме и прочих ужасах жизни? Клим, у тебя есть невеста?
– Нет еще.
– Представь, что уже есть. О чем бы ты говорил с нею?
– Конечно – обо всем, – сказал Самгин, понимая, что пред ним ответственная минута. Делая паузы, вполне естественные и соразмерные со взмахами весел, он осмотрительно заговорил о том, что счастье с женщиной возможно лишь при условии полной искренности духовного общения. Но Алина, махнув рукою, иронически прервала его речь:
– Это я слышала. Вероятно, и лягушки квакают об этом же...
Клим,
не смущаясь, сказал:– Но каждая женщина раз в месяц считает себя обязанной солгать, спрятаться...
– Почему – только раз? – все так же, с иронией, спросила Алина, а Лидия сказала глухо:
– Это ужасно верно.
– Что – верно? – спросила Алина нетерпеливо и – возмутилась:
– Вам не стыдно, Самгин?
– Нет, мне грустно, – ответил Клим, не взглянув на нее и на Лидию. – Мне кажется, что есть...
Ему хотелось сказать – девушки, но он удержался.
– Женщины, которые из чувства ложного стыда презирают себя за то, что природа, создавая их, грубо наглупила. И есть девушки, которые боятся любить, потому что им кажется: любовь унижает, низводит их к животным.
Он говорил осторожно, боясь, чтоб Лидия не услышала в его словах эхо мыслей Макарова, – мыслей, наверное, хорошо знакомых ей.
– Может быть, некоторые потому и... нечистоплотно ведут себя, что торопятся отлюбить, хотят скорее изжить в себе женское – по их оценке животное – и остаться человеком, освобожденным от насилий инстинкта...
– Это удивительно верно, Клим, – произнесла Лидия негромко, но внятно.
Клим чувствовал, что в тишине, над беззвучным движением темной воды, слова его звучат внушительно.
– Вы знаете таких женщин? Хоть одну? – тихо и почему-то сердито спросила Алина.
«Да или нет?» – осведомился Клим у себя. – Нет, не знаю. Но уверен, что такие женщины должны быть.
– Конечно, – сказала Лидия.
Клим замолчал. Девицы тоже молчали; окутавшись шалью, они плотно прижались друг ко другу. Через несколько минут Алина предложила:
– Пора домой?
Лодка закачалась и бесшумно поплыла по течению. Клим не греб, только правил веслами. Он был доволен. Как легко он заставил Лидию открыть себя! Теперь совершенно ясно, что она боится любить и этот страх – все, что казалось ему загадочным в ней. А его робость пред нею объясняется тем, что Лидия несколько заражает его своим страхом. Удивительно просто все, когда умеешь смотреть. Думая, Клим слышал сердитые жалобы Алины:
– Все-таки не обошлось без умненького разговорчика! Ох, загонят меня эти разговорчики куда-то, «иде же несть ни печали, ни воздыхания, но жизнь»... скоротечная.
Алина захохотала, раскачиваясь, хлопая себя ладонями по коленям, повторяя:
– Ой, господи! Скоротечная... И смех и жесты ее Клим нашел грубыми. Опустив руку за борт, Лидия так сильно покачнула лодку, что подруга ее испугалась.
– Да ты с ума сходишь!
Лидия, брызнув водою в лицо ее и гладя мокрой ладонью щеки свои, сказала:
– Трусиха.
С одной стороны черной полосы воды возвышались рыжие бугры песка, с другой неподвижно торчала щетина кустов. Алина указала рукою на берег:
– Смотри, Лида: голова земли наклонилась к воде пить, а волосы встали дыбом.
– Голова свиньи, – сказала Лидия. Когда прощались, Клим почувствовал, что она сжала руку его очень крепко и спросила необычно ласково:
– Ты приехал на все лето?
Алина, глядя на звезды, соображала:
– Значит, завтра явится мой нареченный. Обняв Лидию, она медленно пошла к даче, Клим, хватаясь за лапы молодых сосен, полез по крутому скату холма. Сквозь шорох хвои и скрип песка он слышал смех Телепневой, потом – ее слова: