Жизнь Ленина. Том 2

Охотился с Лениным и Ян Эрнестович Рудзутак, сын латышского батрака и сам — пастух и сельскохозяйственный рабочий, благодаря своей энергии, организационным способностям, революционному пылу и верности ортодоксальным коммунистическим принципам поднявшийся на самые верхи партийной иерархии,— с 1926 года он был членом Политбюро. «Рудзутак остался до конца кристально чистым и честным коммунистом»,— писала «Правда» 15 августа 1926 года, в 75-ю годовщину со дня его рождения. «В 1938 году, в период культа личности, он стал жертвой необоснованных репрессий», т. е., говоря попросту, был расстрелян в годы сталинского террора. Хрущев назвал имя Рудзутака в числе невинно пострадавших «верных ленинцев и выдающихся вождей партии и правительства» в своей речи на XXII съезде партии, в октябре 1961 года.

В 1920 году Рудзутак был генеральным секретарем ВЦСПС. Ленин той зимой часто сговаривался с ним поехать в праздник на охоту. В воскресение, в четыре часа утра Ленин уже будил его по телефону. «В валенках, в черной жеребковой куртке, с охотничьим снаряжением, с неизменным свертком с парой бутербродов, жестяной коробочкой с мелко наколотыми кусочками сахару и щепоткой чаю, Ильич всегда поспевал к моему подъезду, когда я вставал»,— вспоминал Рудзутак. Как-то в мороз, после неудачной охоты, они возвращался уже в темноте домой. Верстах в 60-ти от Москвы у них испортились автосани. Они решили отправиться пешком до находившейся в двух верстах железнодорожной станции. «Взвалили на плечи свою амуницию и поплелись по сугробам. Зашли в освещенное здание местного Совета в надежде переговорить с Москвой по телефону. В Совете, видимо, узнали Ильича, но, желая подтвердить свои догадки, потребовали от нас документы. Я предъявил свое удостоверение члена ВИЦК и заявил, что остальные товарищи едут со мной и за благонадежность их ручаюсь»,— пишет Рудзутак⁹⁹. Но на улице кто-то из Совета нагнал их и обратился уже с прямым вопросом: не Ленин ли это. Ленин ответил утвердительно. Член Совета взялся проводить их до станции. Из Москвы НКПС предложил прислать немедленно паровоз с вагоном. Ленин отказался, сказав, что минут через 40 должен прибыть товарный поезд, и просил устроить места там.

Ленина и Рудзутака поместили в теплушке. «Кстати, сопровождающие маршрут сейчас же обратились к Ильичу за заступничеством: из двадцати с лишним вагонов осталось всего около десяти,— остальные по дороге были в разных местах отцеплены из-за горения буксов или по разным другим причинам». На следующей остановке в теплушку пришли рабочие-железнодорожники и, пожав руку Ленину, начали разговор. Они жаловались на продотряды, конфисковывавшие хлеб в деревнях (большая часть железнодорожников занималась и крестьянским трудом).

В другое воскресение Ленин застрелил зайца и, не дождавшись конца загона, подбежал к добыче. «В это время, совсем рядом, выскочил другой заяц и благополучно скрылся в кустах. Я не выдержал:

— Эх, вы, за убитым погнались, а живого упустили.

Ильич сконфузился:

— Да, действительно, нехорошо я сделал.

И прибавил примирительно:

— В следующий раз не буду».

На привалах в крестьянских избах Ленин всегда расспрашивал хозяев «об их житье-бытье»,— пишет Рудзутак. «Он умел не только учить, но и учиться».

Иногда по выходным дням шофер Ленина Гиль возил его далеко за город. Ленин любил делать остановки в незнакомой местности и заводить разговоры со встречными крестьянами. Как-то Гиль остановил машину в деревне Богданихе. Собралась толпа: на автомобилях ездили только власть имущие. Крестьяне стали задавать вопросы и жаловаться. «Из толпы вдруг выдвинулся старый, седой крестьянин и обратился к односельчанам:

— Послушайте-ка, люди! Вот перед нами самый главный большевик — Ленин. Давайте расскажем ему про нашу беду. Кто же, как не он, поможет нам...

Много голосов заговорило сразу... Владимир Ильич остановил их:

— Так, товарищи, не годится. Я ничего не пойму, если говорить будете сразу. Выберите одного, который сможет мне толком все рассказать. А вы слушайте, и если он что-нибудь пропустит или скажет не так,— поправьте его...

Выбрали седобородого деда. Он рассказал Владимиру Ильичу о безобразии, царящем в их селе. Оказывается, что сельсовет... отобрал у бедняков весь хлеб и посевной материал. У людей не осталось ни фунта муки и ни одной картофелины»¹.

Ленин попросил изложить все это в письменном виде, не упустив ни одного факта и ни одной фамилии. «Здесь орудуют враги, стремящиеся вызвать недовольство крестьян,— сказал он толпе.— Расследуем и вздуем кого следует».

Через три часа, на обратном пути, Ленин снова остановился в Богданихе и получил письменное изложение жалобы. Он отправил его со своими замечаниями в ВЧК. Последующие события показали Ленину, если он только этого не знал еще во время описанного эпизода, что «врагом» был закон о продналоге. Если сельсовет не сдавал положенной нормы, хотя бы это и значило лишить даже бедняков последних средств к существованию, ему приходилось иметь дело с ЧК, где с «врагами» разговор был короток.

Гора, приемный сын сестры Ленина Анны Ульяновой-Елизаровой, часто ездил на охоту с Лениным, Дмитрием Ульяновым, Гилем и телохранителями^{100 101}. Они бродили по лесу часами, охотясь за дичью или зайцами. «При неудачных выстрелах или других нарушениях охотничьей этики Владимир Ильич получал от разъяренного дяди Миши» — подсобного рабочего гаража Совнаркома Михаила Плешакова, «заядлого охотника»,— «такие нахлобучки, что последний, придя после в себя, пугался своей горячности». Ленин выслушивал нахлобучку с подобающим смирением. «Особенно метким или азартным охотником Владимир Ильич, пожалуй, не был,— вспоминает Гора Лозгачев-Елизаров,— но тем не менее очень любил специфическую охотничью обстановку, дававшую отдых голове и смену впечатлений». Ленин хотел отвлечься: отвлечение было ему необходимо. Состояние его здоровья беспокоило и его самого, и товарищей, и Крупскую.

³⁰

РУССКИЙ ПРОТИВ ПОЛЯКА: ГРАНДИОЗНЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Наступил 1920 год. Прошло 784 дня с тех пор, как большевики захватили власть. Ленин, как и все в Советской России, чувствовал утомление. «Сколько вам лет?» — спросил его в 1916 году в Женеве грузинский большевик Миха Цхакая. «Я старик, старик,— ответил Ленин,— мне уже 46».

Теперь, в 1920-м, ему было 50, и он состарился. Ему оставалось всего четыре года жизни, менее трех лет работы. Его мозг надрывался под грузом непосильных проблем: разруха, голод, война, споры, разочарования заполнили эти последние годы.

В январе 1920 года Ленин в четвертый раз составил план брошюры о диктатуре пролетариата¹,— над первыми тремя он работал между октябрем и декабрем 1919 года. Чтобы написать саму брошюру, не хватало времени, а может быть, и сил. Казалось, что-то удерживало его. Может быть, он вспомнил статью, написанную им в 1895 году по поводу смерти Энгельса. Маркс и Энгельс, утверждал он тогда, «сделались социалистами из демократов, и демократическое чувство ненависти к политическому произволу было в них чрезвычайно сильно»^{102 103}. Ленин никогда не сомневался в необходимости диктатуры. Но становилось все труднее наряжать железный идол советской диктатуры в развевающиеся одежды свободы. В 1919 и 1920 годах Ленин не мог не знать о беззаконном ограничении власти Советов и других форм пролетарской демократии. В его заметках о диктатуре, написанных в 1920 году, есть такие слова: «Успехи демократизма: съезды, собрания, пресса, религия, женщины, угнетенные нации». Этими темами он надеялся заняться в своей брошюре. Он знал, что съезды и собрания манипулировались сверху, что пресса скована, что религия поругана, что женщины, наравне с мужчинами, вынуждены заниматься непосильным трудом. Правда, угнетенные национальные меньшинства действительно были освобождены. Но в проекте постановления политбюро ЦК РКП(б) от 22 июня 1922 года, который написал Ленин, агентам Москвы в Туркестане предписывалось «провести передачу власти — постепенно, но неуклонно — местным Советам трудящихся, под контролем надежных коммунистов». Коммунисты эти либо были русские, либо получали директивы из Москвы. В заключение декрета говорилось: «Общей задачей ставить свержение феодализма, но не коммунизм»¹. До демократии национальным меньшинствам было еще далеко.

От 1920 года Ленин ожидал мира. Белые были побеждены. «На нас пытаются натравить Польшу, но эти попытки провалятся и недалеко то время, когда мы заключим мир со всеми, хотя они говорят, что они нас не признают»^{104 105}. В каждой статье и речи того периода Ленин похвалялся советским мирным договором с маленькой Эстонией: «У нас уже прорублено окно в Европу...» Капиталисты всех стран «мешали заключению мира Эстонии с нами. Мы их победили. Мы заключили мир с Эстонией,— первый мир, за которым последуют другие, открывая нам возможность товарообмена с Европой и Америкой»¹⁰⁶. Эта надежда питала советских людей.