Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)

Ваш Качаз».

«14 марта

Дорогая мамочка!

Ведь совсем скоро, всего года через два, наш сын так будет звать тебя, разреши же мне сегодня обратиться к тебе с этим ласковым словом.

Итак, скоро суд. Каким бы ни был его исход, мы сумеем держать себя на суде с достоинством и смело встретим ожидающую нас участь. Единственная моя мечта — увидеть вас на суде. Сейчас этот вопрос меня, занимает больше, чем все ухищрения прокурора. Раз открытый суд, то мы больше не будем отрицать все то, что совершали, — прежде всего это было бы бессмысленной тратой времени и дало бы продажным газетам повод изобразить нас трусами. Мы сами выступим на суде грозными обвинителями. Пусть боятся предатели, нам же бояться нечего, мы только честно исполнили свой долг, а как успешно — пусть об этом судит рабочий класс, Франция, наша партия.

Вчера получил записку от Сюзанны; оказывается, она тоже находится здесь, в женском отделении, и увидела меня во время прогулки. Где Жан, она не знает. Бедняжка Сюзанна, позабыв об ожидающей ее участи, всячески уговаривает меня быть мужественным. Как меняются люди! Кто мог ожидать от нежной, всегда занятой собой и своим Жаном Сюзанны такой выдержки! Читая ее записку, я был искренне тронут.

Я вполне здоров и чувствую себя бодро. Вот уже второй день мы репетируем с Суреном, как должны держать себя на суде.

Марк заучивает наизусть свою речь, составленную в духе лучших классиков испанской литературы. Он утверждает, что с французской буржуазией у него еще старые счеты: это они закрыли франко-испанскую границу и обрекли республиканскую армию на поражение, а затем в течение двух лет держали республиканцев за колючей проволокой, под открытым небом. Что же, и я могу предъявить счет правителям Франции от имени своего народа. Не раз и не два французская буржуазия на словах защищала армян, живущих в Турции, а на деле была причиной тех кровавых боен, которые организовывали турки еще совсем недавно. Спровоцировав армян, живущих в Киликии, на восстание, они палец о палец не ударили, чтобы помочь им, а после войны, когда французские войска заняли Сирию и Ливан, они из соображений колониальной политики начали покровительствовать верхушке арабского и турецкого населения, и те продолжали безнаказанно убивать и грабить армян. Да разве можно перечесть все их подлости!

Однако, кажется, я отвлекся и позабыл на время, где я нахожусь.

Прошу передать мой искренний привет и лучшие пожелания всем друзьям.

Любящий вас Качаз».

«17 марта

Милая Жюли!

Наконец-то нам удалось установить имя предателя — проговорился следователь. Это француз по кличке «Поль». Прошу тебя, срочно найди Латана и передай ему, что мы заклинаем его найти способ наказать этого подлеца до нашего суда. Этот акт справедливости пусть послужит уроком для других.

Я очень тороплюсь. Суд назначен на 20 марта, и в связи с этим тюремное начальство принимает строгие меры. Нас совершенно изолировали. Возможно, это мое последнее письмо, но ты не беспокойся: нами приняты меры и наши товарищи по заключению будут вас информировать обо всем.

Обнимаю тебя крепко-крепко. Благодарю тебя за то счастье, которое ты подарила мне. Будь мужественной. Воспитывай нашего сына и сделай из него стойкого борца. Извини меня за те огорчения, которые я невольно причинил тебе. Я хорошо знаю свою Жюли и уверен: что бы ни случилось, она не упадет духом, — недаром она потомок славных коммунаров.

Целую тебя, моя незабвенная подруга.

Твой любящий друг Качаз.

P. S. Мой дневник, написанный на армянском языке, хранится в моей старой квартире, под третьей доской от окна. Очень прошу тебя, достань его оттуда и при первой возможности перешли моему брату Мураду Саряну в Бейрут; напиши ему от моего имени, чтобы он отправил его на родину — в Советскую Армению.

Мне кажется, что каждый человек должен давать отчет о своей жизни перед народом. Я не смогу этого сделать сам: скоро меня не станет. И я крепко надеюсь, что мой дневник расскажет людям о честной жизни, отданной за свободу и счастье.

Напиши Мураду теплое, хорошее письмо, он вполне заслуживает твоего уважения. Пусть мой единственный брат не печалится и вспомнит старинную песню, которую певали в нашей долине: «Смерть неизбежна, и человек умирает только раз. Слава тому, кто принес свою жизнь в дар народу и родине своей».

Качаз».

Дальше шли пожелтевшие газетные вырезки.

Вот статья, напечатанная во французской продажной фашистской газете за несколько дней до процесса и посвященная суду над интернациональной группой борцов Сопротивления. Она явно рассчитана на то, чтобы создать впечатление, что во Франции движение Сопротивления было организовано Москвой и само движение возглавляют пришлые элементы — испанцы, армяне, поляки, чехи.

А вот вырезки из «Юманите».

«21 марта. Париж. Вчера во Дворце юстиции начался процесс интернациональной группы антифашистов, активных борцов движения Сопротивления Парижского района. На скамье подсудимых двадцать семь человек, во главе с бесстрашным руководителем, коммунистом, товарищем Качазом, по кличке «Арап».

Устроители этой судебной комедии — французские предатели — и ее режиссеры, немцы, ставили перед собой цель: доказать, что движение Сопротивления во Франции организовано иностранцами. Они надеялись встретить перед собой испуганных людей, готовых на все, чтобы спасти свою жизнь. Напрасные надежды! С первых же слов подсудимых выяснилась тщетность этих надежд, и роли переменились. Подсудимые начали выступать в роли обвинителей, а судьи — только защищаться.

Несмотря на объявление, что суд состоится при открытых дверях, доступ в зал для желающих попасть туда был невозможен, даже близкие родственники подсудимых не были допущены. Все места были заняты лишь угодной для полиции публикой. Улицы, ведущие во Дворец юстиции, патрулировались усиленной охраной полиции и войск.

Первым был допрошен товарищ Качаз. Под перекрестным огнем судьи и прокурора, стремившихся провокационными вопросами запугать его, этот мужественный борец до конца сохранил хладнокровие.

На вопрос судьи: «Признаете ли вы себя виновным?» — товарищ Качаз ответил:

— Смотря в чем. Если выполнение своего долга перед Францией стало считаться виной, то в таком случае я безусловно виновен.

— Скажите, какое вам дело до Франции? Вы же иностранец! — с иронией спросил судья.

— Мне кажется, уместнее было бы мне задать вам такой вопрос: какой вы француз, если вы служите врагам Франции?

На это последовал грозный окрик судьи:

— Здесь задаю вопросы я! Отвечайте: почему вы осмелились вмешаться в дела Франции?

— Такого вопроса мне не задавали тогда, когда посылали защищать Францию против немцев и когда я почти два года сидел в окопах.

Видя беспомощность судьи, за допрос взялся прокурор:

— Скажите, подсудимый: сколько вам платили московские большевики за вашу деятельность здесь, во Франции?

— Прежде всего, господину прокурору должно быть известно, что коммунисты не торгуют своими идеями; кроме того, московским большевикам, которых, к своему великому сожалению, я не имел счастья знать, незачем было нам платить, ибо каждый из нас, сидящих здесь, готов отдать свою жизнь, свою кровь капля за каплей за торжество их справедливого дела, ибо это, в свою очередь, означало бы торжество всего демократического человечества, в том числе славного французского народа, временно порабощенного немецкими фашистами.