Жизнь наизнанку

Вечерняя группа. Все готовы к работе. До занятия осталось несколько минут. Встала у доски и, поздоровавшись, задала один вопрос:

– Внимательно посмотрите на меня. Чем, на ваш взгляд, я отличаюсь от вас?

Голос с первой парты:

– Лидия Львовна, конкретизируйте вопрос, а то я сейчас найду много отличий.

– Я была сегодня на комиссии у глазников. Отличие касается глаз.

Все молча рассматривают меня. Улыбаются, потому что понимают, что вопрос с подвохом. Наконец сдаются: отличие не найдено.

Я торжественно разворачиваю справку и зачитываю диагноз: «Косоглазие». Всего одно слово! Но какое!

Прошло более двадцати лет. Время от времени я смотрю в зеркало, а вдруг диагноз начал проявляться?

Собутыльницы

Это было лет сорок назад. Мне предстояла челюстная операция. В то время это было серьезное событие. И ничего приятного, и ничего веселого в этих историях нет. Только не в моем случае. Встреча с людьми в белых халатах всегда выливается в какие-то приключения.

Приемный покой позади. Всех развели по отделениям, разместили по палатам. Минут через тридцать заходит главврач, женщина лет семидесяти, маленькая, худенькая, интеллигентного вида. Окинула нас всех взглядом. Я оторвала глаза от книги, посмотрела в ее сторону: зачем-то ведь она зашла к нам. Я не знала, что это ее дежурство, и она будет делать операцию. Обращаясь ко мне, она спрашивает:

– Сильно боишься? Ты белехонька.

Я кивнула головой. Она повернулась к выходу и через плечо бросила:

– Шагай за мной.

В палате еще одна трусиха. Она спрашивает:

– А мне можно?

Врач посмотрела на нее и жестом показала «пошли». Мы следом за ней вышли из палаты. Я-то точно не понимала, куда и зачем топаю. Дошли до ординаторской. Врач сказала:

– Стойте, ждите, – и скрылась за дверью.

Через тридцать секунд она вышла с пузырьком, протянула его мне. Моей напарнице дала две медицинских рюмки (в них по утрам таблетки разносят). Мы прошли в палату, разлили содержимое пузырька по данным нам емкостям. Поделили поровну. И ахнули! Залпом! Глаза на лоб! Во рту, в горле – пожар! А вода в другом конце коридора. Ближе раковины нет! Лететь со скоростью курьерского поезда затруднительно: шлёпки слетают, они не предназначены для спортивных мероприятий! Долетели! Выпили Бог весть сколько воды, пока пожар утих! Плетемся обессиленные в свою палату через все отделение. В дверях ординаторской стоит наша благодетельница. Жестом показывает: встали! Мы подчинились. Она молча какое-то время нас рассматривает, потом тихонько спрашивает:

– Вы что, пузырек пополам поделили?

Я киваю. Врач покачала головой и констатировала факт:

– Все за пятьдесят лет моей работы видела, но чтобы месячную норму успокоительного на все огромное отделение! Две пациентки! Поделили пополам и жахнули! Нет, такого еще не было.

Доползли до палаты. Бухнулись на кровати. О чем думает моя подруга по несчастью, моя собутыльница, не знаю. В моей голове лениво ползают мысли:

– А сказать, а объяснить, что ты даешь, зачем нам это, как ЭТО пить, можно было? Или мы так часто оказываемся в отделении челюстной хирургии?

Жаль, что моих вопросов не слышала главврач.

Дань

Начало перестройки. Я собралась в Турцию. Надо самой к учебному году приодеться, мужа и сыновей порадовать обновками. Попала в бизнес-группу из Екатеринбурга. Не знаете, что такое бизнес-группа? Я до этой поездки тоже не знала. Это новоявленные бизнесмены, то есть инженеры, врачи, учителя и прочие, и прочие, и прочие, то есть те, кто не побоялся и начал привозить товар, реализовывать и кормить семью.

Самолеты летали по какому-то им одним известному расписанию. Приехали в аэропорт, а самолета нет. На все наши вопросы ответ один:

– Следите за объявлениями.

Что делаю я, понятно: радуюсь, что никуда не надо торопиться, можно почитать. Что делает группа? Режется в карты. Между делом комментируя ход игры на чисто русском языке. На весь зал. В эмоциональном запале русский литературный человек порой забывает. Но тут ГРУППА!

Так сложилось, что с этой группой я летала в Турцию еще несколько раз. Однажды за нами Россия не отправила борт. А на дворе 29 декабря! Мы шестнадцать часов просидели в накопителе, нас с него выдворили, выдали багаж, а куда ехать? Гостиница уже заселила другую группу. Руководитель не отходила от телефона, созваниваясь с турагенством. Наконец, нас посадили в автобус и повезли в гостиницу. Повезло: теперь мы знаем, чем отличаются гостиницы для англичан от тех, в которых селили нас. Но кормить-то нас никто не собирается! Да если бы и собрались, денег ни у кого практически нет. А сколько ждать борт, тоже непонятно. Но я не бизнесмен, поэтому у меня есть валюта. Как можно за границей остаться без денег? А мало ли что… Вот в ситуацию «мало ли что…» мы и попали. Обнародовала, что я с деньгами. С хорошими деньгами. Озолотила кого на пятьдесят, кого на сто долларов.

На следующее утро – нас снова в аэропорт. Снова таможенный досмотр. Снова пограничники. Снова в накопитель. Снова через шестнадцать часов из него. Снова автобус. Снова гостиница для англичан.

Утро 31 декабря. Руководитель объявила, что борт пришел. Автобус. Таможенный досмотр. Пограничники. Накопитель. Мы в самолете.

В Кольцово мои мужчины наблюдают картину: ко мне идут со всех сторон люди и протягивают мне валюту. Сын не выдержал и спросил:

– Мам, ты что, всех пассажиров данью обложила?

– Нет, не всех, только часть.

Дома, когда меня спросили, а как я ориентировалась в суммах, которые мне передают, я поняла, что я не записывала, давая: не боялась, что кто-нибудь обманет. Доверие к этим людям было безусловное.

Прошло полгода. Шагаем с младшим сыном-студентом. Навстречу две молодых пары. Мужчины – члены бизнес-группы. Понятно, что с ними жены. Поздоровались, представились с девочками. Марина говорит:

– Спасибо вам.

– Марина, за что?

– За наших мужей. Они больше не ругаются матом. Мы с ними намучались. Отучить не могли.

Я развернулась к Валерию и Антону:

– Ребята, разве я вам хоть раз делала замечание?

Они заулыбались. Валерий говорит:

– Нет, вы ни разу этого не сделали. Но мы все помним, как вы появились в нашей группе. Кивок головы в знак приветствия и за книгу. Но если по ходу игры у кого-нибудь из нас вырывался мат, вы медленно поднимали голову, медленно, очень медленно поворачивались в нашу сторону, находили взглядом «нарушителя», смотрели ему в глаза и так же медленно возвращались к книге. Ни разу не было, чтобы вы не отреагировали и пропустили свой ритуал. И группа… Каждый раз, когда раздавался мат, все вздрагивали и поворачивались в вашу сторону. Вы нас как будто не видели, ваш взгляд всегда доставался одному человеку. И так каждую поездку! Мы сами не заметили, что начали прикусывать язык еще до того, как мат сорвется с него. Теперь в группе никто не ругается.

Школьная столовая

Это только мне так не повезло или есть еще желающие поведать, что такое школьная столовая, предостеречь всех желающих поставить детей на школьное довольствие?

Я человек брезгливый. Очень брезгливый. Это следствие воспитания мамы. Привычка ко всему стерильному дает себя знать всю жизнь: попробуй что-то тебе неположенное – и сразу стоматит. Неприятностей это и нелепых ситуаций в жизни только добавило.

По этой причине школьная столовая не для меня изначально. Может, поэтому директор школы и закрепила за мной эту обязанность. Считается, что это поручение школьного завуча формально. Ага. Но только не в моем случае. Бог, как только понял, что это мне вменили, стал помогать всеми доступными способами. Сама-то я там не ем и сыновьям раз и навсегда донесла, что безопаснее в буфете булочку и чай взять. НО поручение выполняла честно. Захожу в подсобное помещение кухни с той стороны, которая только для служебного пользования, рассудив, что эта дверь и для меня. Посреди комнаты стоит огромная, на пару ведер, кастрюля. Перед ней Надя, повариха, рукой с закатанным по локоть рукавом размешивает что-то, чего я пока не вижу. Поэтому я делаю пару шагов вперед. Теперь вижу. В кастрюле сваренные макароны. В это время с противоположной стороны заходит заведующая столовой. Увидев меня, она сначала растерялась, а потом как закричит на повариху: