Жизнь не сможет навредить мне

Тем не менее я продолжал работать, и после 1700 подтягиваний у меня начали болеть предплечья, а когда я сгибал руки, у меня защемило и бицепсы. Я помнил эти ощущения с первого подхода. Это было начало судорог, поэтому между подходами я пил таблетки соли и ел два банана, и это снимало мышечный дискомфорт. А вот ладони продолжали болеть.

Через сто пятьдесят подтягиваний я почувствовал, как они расходятся по центру под перчатками. Я знал, что должен остановиться и попытаться решить проблему, но также знал, что это может привести к тому, что мое тело напряжется и отключится. Я боролся с двумя пожарами одновременно и не знал, куда ударить первым. Я решил не останавливаться на достигнутом, а в промежутках экспериментировать с различными решениями. Я надел две пары перчаток, потом три. Я прибегнул к своему старому другу - клейкой ленте. Не помогло. Я не мог обмотать планку подушечками, потому что это противоречило правилам Гиннесса. Все, что я мог сделать, - это попробовать все и вся, чтобы остаться в борьбе.

Через десять часов попыток я уперся в стену. Я опустился до трех подтягиваний в минуту. Боль была мучительной, и мне требовалось облегчение. Я снял правую перчатку. Вместе с ней сошли слои кожи. Моя ладонь была похожа на сырой гамбургер. Мама позвонила подруге-врачу Регине, которая жила неподалеку, и мы вдвоем отправились в подсобку, чтобы дождаться ее и попытаться спасти мою рекордную попытку. Когда Регина появилась, она оценила ситуацию, достала шприц, наполнила его местным анестетиком и погрузила иглу в открытую рану на моей правой руке.

Моя рука во время второй рекордной попытки подтягивания

Она оглянулась. Мое сердце колотилось, пот пропитал каждый сантиметр моей кожи. Я чувствовал, как остывают и напрягаются мои мышцы, но я кивнул, отвернулся, и она глубоко вонзила иглу. Было очень больно, но я сдержал свой первобытный крик. Мой девиз - не показывать слабости, но это не означало, что я чувствовала себя сильной. Мама стянула с меня левую перчатку, ожидая второго укола, но Регина была занята тем, что осматривала опухшие бицепсы и выпуклые спазмы в предплечьях.

"Похоже, у вас рабдомиолиз, Дэвид", - сказала она. "Вам не следует продолжать. Это опасно". Я понятия не имел, о чем она говорит, поэтому она объяснила мне, в чем дело.

Существует явление, которое происходит, когда одна группа мышц работает слишком интенсивно и слишком долго. Мышцы испытывают недостаток глюкозы и разрушаются, в результате чего миоглобин, волокнистый белок, который хранит кислород в мышцах, попадает в кровь. Когда это происходит, почки должны отфильтровать все эти белки, и если они оказываются перегруженными, то отключаются. "Люди могут умереть от рабдо, - сказала она.

Мои руки пульсировали от мучительной боли. Мышцы сводило, а ставки не могли быть выше. Любой здравомыслящий человек бросил бы полотенце, но я слышал, как из динамиков доносится "Going the Distance", и знал, что это мой 14-й раунд, момент "Режь меня, Мик".

Забудьте о рациональности. Я поднял левую ладонь и попросил Регину вонзить иглу. Волны боли пронеслись сквозь меня, а в голове расцвел небывалый урожай сомнений. Она обернула обе ладони слоями марли и медицинской ленты и надела на меня свежую пару перчаток. Затем я снова вышел на пол тренажерного зала и принялся за работу. Я был на отметке 2 900, и пока я оставался в борьбе, я верил, что все возможно.

Я выполнял сеты из двоек и троек по минуте в течение двух часов, но мне казалось, что я хватаюсь за раскаленный плавящийся прут, поэтому я перешел на использование кончиков пальцев для захвата штанги. Сначала я использовал четыре пальца, потом три. Я смог сделать еще сто подтягиваний, потом еще сто. Шли часы. Я подбирался все ближе, но с моим телом в состоянии рабдо срыв был неизбежен. Я сделал несколько подтягиваний с висящими над перекладиной запястьями. Это кажется невозможным, но я справлялся, пока обезболивающие средства не перестали действовать. Тогда даже сгибая пальцы, я чувствовал себя так, будто режу себя острым ножом.

Преодолев отметку в 3200 подтягиваний, я подсчитал и понял, что если я смогу сделать 800 подтягиваний, то на побитие рекорда уйдет тринадцать часов с мелочью, и я просто побью часы. Я продержался сорок пять минут. Боль была слишком сильной, и атмосфера в зале перешла от оптимистичной к мрачной. Я по-прежнему старался не показывать слабости, но волонтеры видели, как я возился с перчатками и хватом, и понимали, что что-то резко пошло не так. Когда я во второй раз зашел в подсобку, чтобы перегруппироваться, я услышал коллективный вздох, похожий на обреченность.

Регина и моя мама размотали пленку на моих руках, и я почувствовал, что моя плоть шелушится, как банан. Обе ладони были разрезаны до дермы, где находятся нервы. У Ахиллеса была своя пятка, и когда дело дошло до подтягиваний, моим даром и моей гибелью стали руки. Сомневающиеся были правы. Я не был одним из тех легких, изящных парней, которые подтягиваются. Я был силен, и сила исходила от моего хвата. Но сейчас мои руки больше напоминали физиологический манекен, чем что-то человеческое.

Эмоционально я был опустошен. Не только из-за физического истощения или из-за того, что я не смог поставить рекорд, но и потому, что столько людей пришли помочь. Я захватил спортзал Нандора и чувствовал, что разочаровал всех. Не говоря ни слова, мы с мамой выскользнули через заднюю дверь, словно сбежали с места преступления, и, пока она ехала в больницу, я не переставал думать: "Я лучше, чем это!

Пока Нандор и его команда разбивали часы, отвязывали баннеры, сметали мел и сдирали кровавую ленту с турника, мы с мамой опустились на стулья в приемной скорой помощи. Я держала в руках то, что осталось от моей перчатки. Она выглядела так, словно ее сняли с места преступления О. Джея Симпсона, словно ее замариновали в крови. Она посмотрела на меня и покачала головой.

"Ну, - сказала она, - я знаю одну вещь..."

После долгой паузы я повернулся к ней лицом.

"Что это?"

"Ты собираешься сделать это снова".

Она прочитала мои мысли. Я уже проводил вскрытие в реальном времени и собирался составить полный отчет на бумаге, как только позволят мои окровавленные руки. Я знал, что в этих обломках есть сокровища, которые можно использовать в своих интересах. Мне нужно было только собрать все воедино, как пазл. И тот факт, что она поняла это без моих слов, очень меня взбодрил.

Многие из нас окружают себя людьми, которые говорят о нашем стремлении к комфорту. Люди, которые предпочтут скорее залечить боль наших ран и предотвратить их дальнейшее повреждение, чем помочь нам огрубеть и попробовать снова. Нам нужно окружать себя людьми, которые скажут нам то, что мы должны услышать, а не то, что мы хотим услышать, но в то же время не заставят нас чувствовать, что мы сталкиваемся с невозможным. Моя мама была моей самой большой поклонницей. Когда у меня что-то не получалось в жизни, она всегда спрашивала, когда и где я снова возьмусь за дело. Она никогда не говорила: "Ну, может быть, этому не суждено случиться".

Большинство войн мы выигрываем или проигрываем в собственной голове, а когда мы находимся в окопе, мы обычно не одни, и нам нужно быть уверенными в качестве сердца, разума и диалога человека, залегшего рядом с нами. Потому что в какой-то момент нам понадобятся слова, придающие силы, чтобы не потерять концентрацию и не погибнуть. В той больнице, в моем личном окопе, я плавал в сомнениях. Мне не хватило 800 подтягиваний, а я знал, что такое 800 подтягиваний. Это долгий день! Но не было никого другого, с кем бы я предпочел оказаться в этом окопе.