Жизнь ненужного человека

– Это - кто?

Маклаков подошёл к нему, взял за руку.

– Успокойтесь, Елизар, это свой.

– Вы его знаете?

– Скотина!
– раздался раздражённый возглас Саши.
– Тебе лечиться надо...

– Вас под вагон конки толкали? Нет? Так вы погодите ругаться...

– Вот, смотрите, Маклаков...
– заговорил Саша, но человек продолжал с яростным возбуждением:

– Вас ночью били неизвестные люди? Ага! Вы поймите - неизвестные люди! Таких людей, неизвестных мне, - сотни тысяч в городе... Они везде, а я один.

Успокоительно прозвучал мягкий голос Соловьева и утонул в новом взрыве слов разбитого человека. Он внёс с собою вихрь страха, Климков сразу закружился, утонул в шёпоте его тревожной речи, был ослеплён движениями изломанного тела, мельканием трусливых рук и ждал, что вот что-то огромное, чёрное ворвётся в дверь, наполнит комнату и раздавит всех.

– Пора идти!
– сказал Маклаков, дотронувшись до его плеча.

На улице, сидя в пролётке, Евсей угрюмо и тихо заметил:

– Не гожусь я для этого дела...

– Почему?
– спросил Маклаков.

– Я - боязливый...

– Это - пройдёт!

– Ничего не проходит!
– быстро сказал Евсей.

– Всё!
– возразил ему Маклаков спокойно.

На улице было слякотно, холодно, темно. Отсветы огней лежали в грязи, люди и лошади гасили их, ступая ногами в золотые пятна.

Евсей, без мысли глядя вперёд, чувствовал, что Маклаков рассматривает его лицо.

– Привыкнете!
– заговорил Маклаков.
– Но если есть другая служба уходите сейчас же. Есть?

– Нет...

Шпион пошевелился, но не сказал ни слова. Глаза у него были полузакрыты, он дышал через нос, и тонкие волосы его усов вздрагивали.

В воздухе плавали густые звуки колокола, мягкие и тёплые. Тяжёлая туча накрыла город плотным тёмным пологом. Задумчивое пение меди, не поднимаясь вверх, печально влачилось над крышами домов.

– Завтра воскресенье!
– негромко произнёс Маклаков.
– Вы в церковь ходите?

– Нет!
– ответил Евсей.

– Почему?

– Не знаю. Так...

– А я - хожу. Люблю утренние службы. Поют певчие, и солнце в окна смотрит. Это хорошо.

Простые слова Маклакова ободрили Евсея, ему захотелось говорить о себе.

– Петь - хорошо!
– начал он.
– Мальчишкой я пел в церкви, в селе у нас. Поёшь, и даже непонятно - где ты? Всё равно как нет тебя...

– Приехали!
– сказал Маклаков.

Евсей вздохнул, печально глядя на длинное здание вокзала, - оно явилось перед глазами как-то сразу и вдруг загородило дорогу.

Прошли на перрон, где уже собралось много публики, остановились, прислонясь к стене. Маклаков прикрыл глаза ресницами и точно задремал. Позванивали шпоры жандармов, звучно и молодо смеялась стройная женщина, черноглазая, со смуглым лицом.

– Запомните эту, которая смеётся, и старика рядом с ней!
– внятным шёпотом говорил Маклаков.
– Её зовут Сарра Лурье, акушерка, квартирует на Садовой, дом - семь. Сидела в тюрьме, была в ссылке. Очень ловкая женщина! Старик тоже бывший ссыльный, журналист...

Вдруг он точно испугался кого-то, быстрым движением руки надвинул шапку на лоб и ещё тише продолжал:

– Высокий, в чёрном пальто, мохнатая шапка, рыжий - видите?

Евсей кивнул головой.

– Это - писатель Миронов... Четыре раза сидел по тюрьмам в разных городах...

Чёрный, железный червь, с рогом на голове и тремя огненными глазами, гремя металлом огромного тела, взвизгнул, быстро подполз к вокзалу, остановился и злобно зашипел, наполняя воздух густым белым дыханием. Потный, горячий запах ударил в лицо Климкова, перед глазами быстро замелькали чёрные суетливые фигурки людей.

Евсей впервые видел так близко эту массу железа, она казалась ему живой, чувствующей и, властно привлекая к себе его внимание, возбуждала в нём враждебное и жуткое предчувствие. В памяти его ослепительно и угрожающе блестели огненные глаза, круглые, лучистые, вертелись большие красные колёса, блистал стальной рычаг, падая и поднимаясь, точно огромный нож...

Раздался негромкий возглас Маклакова.

– Что?
– спросил Евсей.

– Ничего!
– с досадой ответил сыщик. Щёки у него покраснели, он закусил губы. По его взгляду Евсей догадался, что он следит за писателем. Не спеша, покручивая ус, писатель шёл рядом с пожилым, коренастым человеком в расстёгнутом пальто и в летней шляпе на большой голове. Человек этот громко хохотал и, поднимая кверху бородатое красное лицо, вскрикивал:

– Ехал, ехал...

Писатель снял шапку, кому-то кланяясь, - голова у него была гладко острижена, лоб высокий, лицо скуластое, с широким носом и узкими глазами. Это лицо показалось Климкову грубым, неприятным, большие рыжие усы придавали ему что-то солдатское, жёсткое.

– Идёмте!
– сказал Маклаков.
– Они, должно быть, поедут вместе. Нам надо быть поосторожнее, приезжий-то бывалый человек...

На улице он нанял извозчика, сказав ему:

– Поезжай за тем экипажем!

И долго молчал, согнув спину и раскачиваясь всем телом. Потом тихо пробормотал:

– В прошлом году летом был я у него при обыске...

– У писателя?
– спросил Евсей.

– Да. Поезжай дальше, извозчик!
– быстро приказал Маклаков, заметив, что передний экипаж остановился.

Через минуту он соскочил с пролётки, сунул извозчику деньги, сказал Евсею: "Подождите!" - и скрылся в сырой тьме. Был слышен его голос:

– Извините - это дом Яковлева?

Кто-то глухо ответил:

– Перцева.

Прислонясь к забору, Евсей считал замедленные шаги Маклакова и думал:

"Просто это - следить за людями..."

Шпион подошёл и недовольным голосом заговорил:

– Нам здесь делать нечего. Завтра с утра вы оденетесь в другое платье и будете наблюдать за этим домом.

Он зашагал по улице, и в уши Климкова застучала его речь, быстрая, точно дробь барабана.

– Запоминайте лица, костюмы, походку людей, которые будут приходить в эту квартиру. Людей, похожих друг на друга, - нет, каждый имеет что-нибудь своё, вы должны научиться сразу поймать это своё в человеке - в его глазах, в голосе, в том, как он держит руки на ходу, как, здороваясь, снимает шапку. Эта служба прежде всего требует хорошей памяти...

Евсей чувствовал, что сыщик говорит со скрытою неприязнью к нему.