Жизнь охотника за ископаемыми

Состояние раздробленности, в котором я нашел скелет, помешало мне тогда же установить, насколько он полон и какое значение имеет. Но теперь, когда я смотрю на отличный снимок собранного образца — единственного собранного образца наозавра в мире (рис. 26 а) я могу сказать, что та поездка действительно увенчалась успехом, несмотря на отчаяние, которое я временами испытывал.

Рис. 26. a — Скелет тонкоспинного ящера (Naosaurus claviger). Найден Ч. Штернбергом в пермских отложениях Тексаса зимой 1896 г. b — Тонкоспинный ящер (Naosaurus claviger). Реставрация Осборна и Найта (с модели в Американском музее естественной истории).

После открытия наозавра мне доводилось проводить за работой недели без всякого толка; я все более приходил в уныние, потому что сам был совершенно уверен, что дальнейшие поиски бесполезны. Но профессор Коп был убежден, что между пермскими и триасовыми отложениями имеется пласт, содержащий ископаемые и богатый представителями совершенно новой фауны. Он решил, что этот воображаемый пласт должен залегать к северо-западу от уже известного продуктивного пласта, в той самой местности, которую я прошел уже так тщательно для Гарвардского музея сравнительной зоологии в 1882 году и нашел тогда бесплодной. Я поэтому сколько мог противился предпринимаемой поездке, но он настоял. Итак, я осужден был провести месяц в чрезвычайно утомительной работе в верховьях речки Извилистой (Крукт-крик) и других, к северо-западу от известных мне продуктивных слоев.

Там были тысячи гектаров обнаженных обрывов красной глины, изрезанных самым причудливым образом, часто похожих на старинные соломенные ульи или полуразрушенные башни и укрепления. Насколько мог видеть глаз, они тянулись вдоль водораздела, принимая самые изменчивые формы. Порода легко разрушалась в порошок, образуя красную грязь. Конкреций в ней не было, хотя она была переполнена концентрическими кружками, состоявшими из круглой белой сердцевины с краевым ободком. Узкие прожилки, прорезавшие толстые отложения глины, были наполнены пористым гипсом. Ниже глины залегал пласт красного и белого песчаника и плотной, богатой конкрециями, породы. Ископаемых в них не было.

Но уныние, вызванное моими безуспешными поисками, было только одним из испытаний, с которыми мне пришлось бороться в ту зиму. Прежде всего погода была против меня. Непрерывно шел снег или дождь, так что земля почти никогда не бывала сухой; я носил на сапогах по несколько кило красной глинистой грязи. К тому же я слег в сильнейшем приступе гриппа. Вдобавок возница мой, он же и повар, не взлюбил почему-то печку, которая, была сделана под моим личным наблюдением и всегда хорошо работала у других моих служащих и вел стряпню вне палатки, в особой вырытой им яме. Из-за его упрямства я терял тепло, которое мог бы иметь.

Проф. Генри Ферфильд Осборн.

Каждое утро я поднимался с постели с ломотой в костях и пускался в долгие скитания. Сначала я едва был в силах двигаться, но постепенно, согреваясь работой, я двигался все свободней. Увлекшись по обыкновению, я заходил так далеко, что невозможно было бы вернуться в лагерь к обеду, не затратив на это больше времени, чем было у меня положено; поэтому я обходился без обеда. Проработав до тех пор пока не начинало темнеть, я возвращался в свой неудобный лагерь, чтобы на следующий день начать все сызнова.

В довершение моих несчастий все жители почтовой станции захворали злокачественным воспалением глаз и, хотя я снабдил их лекарствами, отнеслись к этому беззаботно. Сварливый старик, которого я нанял в качестве возницы и повара, причинял мне также немало беспокойства; одно время он грозился бросить меня одного в пустырях.

Я проработал несколько недель согласно указаниям Копа, хотя это было так же бесполезно, как таскать кирпичи с одного конца двора на другой и обратно. Потом, усталый и отчаявшийся, я вернулся к отложениям, где было найдено хоть немного окаменелостей. Притом же я решил оставить работу у Копа, когда кончится срок нашего договора, и вернуться домой. Я написал ему об этом, прося освободить меня по окончаний срока, так как я нуждаюсь в отдыхе. Вот тогда-то я и получил письмо, которое дало мне почувствовать его уверенность в том, что дело моей жизни не может быть оценено деньгами ^[51] .

51

Вот перевод письма проф. Копа Чарльзу Штернбергу:

Дорогой м-р Штернберг!

Я получил оба ваши письма — от 9 и 11 марта. За это время вы получите мое. Радуюсь, что вы отыскали ископаемые при устьи Восточной Кофейной речки, и надеюсь, что вас ждет большая удача.

Ваше последнее письмо весьма мрачно. Но вы должны помнить, что неудача — не ваша вина: вы ничего не нашли, когда следовали моим указаниям. Право же, у вас нет оснований быть мрачно настроенным, так как вы выполняете весьма важный план в механизме развития человеческого знания. Очень немногие люди ведут жизнь более полезную, чем ваша, и если бы пришлось отдавать отчет, вам нечего стыдиться. Я лично с величайшим уважением отношусь к вашему стремлению к науке…

Наша наука такого рода, что не дает больших доходов при жизни, но через некоторое время, когда нас уже не будет, наш труд окажется очень нужным.

Искренно преданный вам Е. Д. Коп.

Это письмо дало мне ту бодрость, в которой я тогда всего больше нуждался. Получив его, я решил остаться еще на месяц в тамошних пустых местах, хотя перед тем я совсем выбился из сил от истощения и тоски по дому. Коп обещал, что никогда больше не пошлет меня на изыскания наперекор моему собственному заключению. Когда же я начал снова работать на избранном мною пути, я имел счастье прибавить к коллекции много новых образцов.

Как всегда случалось в моей жизни, я был вознагражден за многие дни бесплодной работы открытием далеко протянувшихся отложений, которые некогда представляли собой ил на дне большого водоема; об этом свидетельствовала их яркая окраска, получившаяся от железа, скопленного роскошной сочной растительностью. Древнее болото, очевидно, служило обиталищем для бесчисленных амфибий и, открыв его, я больше сделал за последний месяц пребывания в Тексасе, чем за все остальное время, не принимая, конечно, в расчет тонкоспинного ящера.

Рис. 27. Череп гигантской ископаемой амфибии (Diplocaulus magnicornis). Найден Ч. Штернбергом.

С удовольствием показываю читателям (рис. 27) вид великолепного черепа (сверху и со стороны нёба). По определению Бройли, это череп одной из разновидностей амфибии, которую Коп называл длиннорогим диплокаулусом (Diplocaulus magnicornis). Глазницы сильно выдвинуты в передней части морды; позади них — широкая кость с выпуклостями, которая оканчивается двумя длинными «рогами»; расстояние между их верхушками — тридцать пять сантиметров; они представляют собой просто сильно вытянутые углы задней части черепа. На небном своде имеются три ряда мелких зубов и пара затылочных отростков. Позвонки снабжены двойным рядом отростков по обе стороны средней линии, ниже нее. Все тело было длинным и гибким, со слабыми конечностями. Голова составляла б'oльшую половину этого существа. Этот вид наиболее обычен среди видов, открытых мною в пермских отложениях. Профессор Коп обыкновенно называл эти образцы «грязные головы», потому что они почти всегда были покрыты тонким слоем окременелой грязи, который счищался с большим трудом. Почти все кости, найденные в той области, заключены были в твердой красной оболочке.

Весною 1897 года я снова работал в пермских отложениях Тексаса для профессора Копа. Он чрезвычайно заинтересовался древней фауной этой области, и я отсылал ему все лучшие образцы скорыми поездами; так я придумал делать в последние два года.

Числа пятнадцатого апреля я стоял лагерем на речке Индейской, только что вернувшись из долгой и утомительной поездки в полтораста километров по Малой Вичите и обратно. В пути мы попали в сильнейшую бурю, которая грозила сорвать нашу палатку; мы стояли лагерем в лесу и пережидали непогоду. Я только что улегся в постель, как приехал человек в мундире, который, оказывается, гнался за мной весь день. Он подал мне письмо от миссис Коп, которая извещала, что профессор скончался двенадцатого апреля.

Мне случалось терять друзей, я знал, каково хоронить близких, потому что схоронил первенца-сына, но я никогда не был опечален глубже, чем в ту минуту, при известии, что скончался величайший натуралист Америки в полном расцвете блестящих интеллектуальных достижений, в то время, как все силы отдавал изучению и описанию чудесной фауны пермских отложений Тексаса, оставив незаконченной работу. Смерть всегда ужасна, но она кажется особенно жестокой, когда уносит людей, которые стоят на высших ступенях умственной жизни и каждый день пополняют сокровищницу человеческого знания.

Восемь лет я был помощником Копа в полевой работе. Хотя мы не всегда соглашались друг с другом, но я считаю работу, которую выполнял для него, самой ценной для науки. Мне часто выпадала удача — доставить ему какое-нибудь важное недостающее звено в цепи развития позвоночных. Таковые были знаменитые роды амфибий — диссорофус (Dissorophus) и отоцелус ^[52] (Otocoelus) со спинным панцырем, который указывает на генетическую связь черепах и амфибий. Таков верблюд из слоев Джон-дэй с раздельными костями плюсны и пясти. Мне случалось снабжать его большим количеством других форм, которые вместе с материалом, доставляемым другими коллекторами, помогали ему приобрести то, что д-р Осборн метко назвал «точное знание каждого типа».

52

Диссорофус и отоцелус — синонимы одного и того же рода панцырноголовой амфибии, с сильно развитым спинным панцирем. Указание Штернберга на генетическую связь с черепахами нуждается в проверке.