Жизнь побеждает (с иллюстрациями)

— По призыву партии на помощь Красной Армии поднимается весь наш многомиллионный народ. В Москве, Ленинграде и других городах создается народное ополчение. Отдадим же и мы, товарищи колхозники, все силы, вою волю делу разгрома врага. Пусть одна мысль — мысль о фронте — владеет нами в это тяжелое время. Пусть каждый почувствует себя бойцом, ответственным за свою работу.

Эти задушевные слова дошли до каждого сердца. Женщины еще яснее осознали опасность, грозившую Родине, почувствовали, что личное горе не должно заглушать заботу о стране.

Родилось горячее желание ответить на призыв партии самозабвенным трудом. Выпрямились согнутые спины. Потухшие глаза заблестели. Женщины с небывалой силой взялись за порученное им дело. Они быстро, продуманно распределили обязанности.

Прежде чем отправляться за реку, Надя заходила к новому председателю колхоза. Это была их соседка Феня, молодая энергичная женщина. Она обстоятельно рассказывала Наде, о чем спросить отца. «Тут в записке всё есть. Если ему некогда будет писать, пусть скажет тебе. Только не перепутай, смотри!»

Надя запоминала и добросовестно исполняла поручения. Она радовалась, что может быть полезной колхозу.

В один дождливый, ветреный день Надя с трудом отвязала лодку. Едва успела вскочить в нее — ветер подхватил и понес вниз по течению. Девочка испугалась, но мысль, что отец ждет ее, заставила победить страх. Напрягая все силы, она повернула лодку и гребла, ни на минуту не оставляя вёсел; всё же ее сильно снесло. Крепко привязав лодку к дереву, она прямо через луг побежала к условленному месту. Мешала идти трава — густая, выше головы. Надя боялась, что отец не сможет дождаться ее, уйдет. Поднявшись на пригорок, заметила удаляющуюся фигуру.

«Папа, папа!» — кричала девочка, догоняя его. Отец остановился: «Я думал, ты уже не придешь!». — «Ве-ветер ме-шал!..»

Запыхавшись, она не могла говорить. Молча подала записку Фени. Павел Иванович пробежал ее глазами. Что-то быстро написал на другой стороне. Торопливо взглянул на часы: «Мне надо возвращаться… Надюша, ты больше не приходи сюда. Нас здесь не будет…»

Надя испуганно смотрела на отца. Она не могла, не хотела верить, что видит его в последний раз.

«Прощай, дочка! Ты уже большая, сильная… Помогай матери. Береги сестру и брата. А если сама не будешь знать, как поступить, — иди в райком. Там старшие товарищи укажут, помогут советом».

Павел Иванович крепко поцеловал девочку и быстро пошел вперед. Надя будто очнулась. Бросилась за ним. Он обернулся и серьезно сказал: «Ты — пионерка! Будь мужественной!».

Девочка остановилась. Она молча смотрела вслед уходившему. Вот он скрылся в низинке… Опять его видно: поднимается на горку… Остановился, машет ей… Надя закричала сколько есть мочи: «До сви-данья, па-па-а!..»

Долго стояла девочка среди поля. Думала: «Может, еще увижу!».

Дождь давно прекратился. Затих ветер. Лучи заходящего солнца пробежали по спокойным деревьям. Еще белее стали стволы берез…

С фронта шли тревожные вести: немцы продвигались в глубь страны.

Колхоз, где жила Надя, стоял в стороне от железной дороги. Первые дни здесь редко нарушалась тишина. С приближением врага всё резко изменилось. Жители поселка и соседних деревень ушли рыть окопы. По реке плыли баржи с эвакуирующимися. На проселочных дорогах в тяжело нагруженных телегах ехали женщины и дети. Прифронтовое население уходило в тыл.

Большими стадами гнали скот. Ржанье лошадей, мычанье коров наполняло деревенскую улицу. Проходили стада, — и тишина ненадолго возвращалась.

— Мне тогда очень хотелось, Татьяна Васильевна, понять, что происходит. Одна я осталась. Папы не было, маму я целыми днями не видела. Она была поглощена работой в колхозе. Я собиралась повидать Анну Николаевну, но тетя Феня сказала: «И не думай! Ее поймать нельзя. Она за весь район отвечает. Дела-то сколько!..»

Но Анна Николаевна заехала и в наш колхоз. Она распорядилась, чтобы девушки и бездетные женщины немедленно погнали лошадей, коров и мелкий скот в глубь страны.

Выходя из правления, она заметила меня и подозвала к себе.

«Прощай, Надюша! Скоро и вас эвакуируют. Не забывай меня, пиши. Впрочем, куда писать?» — задумчиво сказала Анна Николаевна и обняла меня на прощанье.

«Эвакуируют… Какое непонятное слово!» — думала я.

Мама сказала, что скоро мы уедем. «Куда, мамочка?» — «Еще не знаю. Видишь, сколько народу переселяется. Куда-нибудь направят и наш колхоз». — «А как же хлеб на полях? А наш сад?..» — «Забудь об этом, дочка. Война ни с чем не считается. А хлеб мы подожжем, не оставим врагу!»

Бомбили уже соседние деревни. Внезапно зашатался наш дом.

Раздался сильный удар. Прижав к себе Геню и Валю, мама с ужасом смотрела в распахнувшуюся дверь. Я выбежала во двор. Там метались куры, выла собака. А сада узнать было нельзя! Землю засыпали незрелые яблоки и вишни. Торчал голый, почерневший ствол самой большой яблони. Ее вершинку как ножом срезало и забросило на грядки с огурцами.

«Проклятые, проклятые фашисты!» — твердила я, и такая злоба во мне вспыхнула! Я подбежала к кусту крыжовника. С остервенением срывала ягоды и топтала их ногами: «Ничего, ничего не оставлю фашистам!».

Снова загудел мотор. Самолет летел неторопливо, словно высматривая добычу. Послышались глухие удары. В деревне за Шелонью поднялось несколько черных столбов дыма. С криком: «Заречье горит!» — я побежала домой.

У крыльца стояла телега. Мама и тетя Феня торопливо укладывали в нее вещи. Посадив ребят, мама передала мне вожжи. Сама еще раз подошла к двери, дернула ее за ручку, как бы проверяя — хорошо ли заперла. Постояла немного на крылечке и медленно вернулась к телеге.

«Отправляйтесь скорее! Давно пора», — торопила тетя Феня. Она пошла проверять в других дворах, все ли с детьми выехали.

Колхозные телеги шли медленно, гуськом. Мелькнула голубая полоска реки. Мама печально глядела на разгоравшийся в Заречье пожар. «Дотла выгорит!.. Спасать некому; оттуда все выехали». — «А бабушка? Она с нами поплывет?» — «Нет, дочка! Бабушка не хотела бросить колхозных коров. Ушла с молодежью гнать стадо».

Тихая, спокойная лежала Шелонь. У берега виднелась большая баржа. Лошади пошли к ней прямо полем. Давили созревающую рожь. Я смотрела на помятые, затоптанные стебли и думала: «Как папа учил нас беречь каждый колосок! А сейчас?.. Пусть всё, всё затопчут! Только бы врагу ничего не осталось!». И будто в ответ на мои мысли над западным краем поля поднялись клубы черного дыма. Это колхозники зажгли рожь…