Жизнь поэта

Неволю мирную шесть лет соединенья,

Печали, радости, мечты души твоей,

Размолвки дружества и сладость примиренья...

* * *

Так выглядела комната воспитанника Лицея.Фотография.

С лицеистом А. А. Дельвигом Пушкина сблизила любовь к поэзии.

Характеристику Дельвига дали педагоги вскоре после его поступления в Лицей: «Способности его посредственные, как и прилежание, а успехи весьма медленны. Мешковатость вообще его свойство и весьма приметна во всем, только не тогда, когда он шалит или резвится: тут он насмешлив, балагур, иногда нескромен... приметное в нем добродушие, усердие его и внимание к увещаниям, при начинающемся соревновании в российской истории и словесности, облагородствуют его склонность и направят его к важнейшей и полезнейшей цели».

Лицеисты посмеивались над поэтическим творчеством своего мешковатого товарища:

Ха-ха-ха! хи-хи-хи!

Дельвиг пишет стихи!..

Но Пушкин сразу познал в нем своего «брата названого», с ним «под одинаковой звездой» рожденного. И уже в первые лицейские годы «шумный встретил их восторг»: в 1814 году в журналах начали одновременно печататься стихотворения Пушкина и Дельвига.

В «Российском Музеуме» появилось стихотворение Дельвига «К А. С. Пушкину», заканчивавшееся стихами:

Пушкин! Он и в лесах не укроется:

Лира выдаст его громким пением,

И от смертных восхитит бессмертного

Аполлон на Олимп торжествующий.

Позже, в лицейскую годовщину 1825 года, Пушкин вспоминал их первые поэтические восторги:

С младенчества дух песен в нас горел,

И дивное волненье мы познали;

С младенчества две музы к нам летали,

И сладок был их лаской наш удел:

Но я любил уже рукоплесканья,

Ты, гордый, пел для муз и для души;

Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,

Ты гений свой воспитывал в тиши.

За посещение в михайловской ссылке опального Пушкина Дельвиг был уволен со службы в петербургской Публичной библиотеке...

Полтора столетия отделяют нас от тех лицейских лет, но имя Дельвига и сегодня стоит в русской поэзии рядом с именем Пушкина. И вряд ли многие сегодня знают, что романс «Соловей», положенный на музыку А. А. Алябьевым и М. И. Глинкою, написан Дельвигом, что его перу принадлежат также часто исполняемые артистами на концертах романсы и песни: «Мне минуло шестнадцать лет», «Протекших дней очарованья...», «Только узнал я тебя», «Одинок месяц плыл, зыбляся в тумане», «Когда, душа, просилась ты», «Не говори: любовь пройдет...» и другие.

Уже незадолго до смерти Дельвиг создал ставший очень популярным романс «Не осенний частый дождичек». Написанную на эти слова музыку Глинка ввел впоследствии в свою оперу «Иван Сусанин» для романса Антониды - «Не о том скорблю, подруженьки...».

Пушкин ценил «чувство гармонии», «классическую стройность», «слог могучий и крылатый» сонетов и идиллий Дельвига. Он любил Дельвига любовью нежной и трогательной, и Дельвиг отвечал ему тем же.

* * *

В садах Лицея. Рисунок Н. Кузьмина. 1935 г.

Дружеские отношения установились у Пушкина с Кюхельбекером.

Кюхля, милый Кюхля... Это была лицейская кличка Кюхельбекера, поэта и чудака, долговязого, несколько похожего по своему романтическому складу мышления на Дон-Кихота.

Директор Царскосельского лицея Е. А. Энгельгардт так характеризовал его:

«Читал все на свете книги обо всех на свете вещах, имеет много таланта, много прилежания, много доброй воли, много сердца и много чувства, но, к сожалению, во всем этом не хватает вкуса, такта, грации, меры и ясной цели. Он, однако, верная невинная душа, и упрямство, которое в нем иногда проявляется, есть только донкихотство чести и добродетели с значительной примесью тщеславия. При этом он, в большинстве случаев, видит все в черном свете, бесится на самого себя, совершенно погружается в меланхолию, угрызения совести и подозрения; и не находит тогда ни в чем утешения, разве только в каком-нибудь гигантском проекте».

Неудивительно, что эту «верную невинную душу» лицейские товарищи искренне любили, но иногда и ранили своими острыми, беспощадными, ребяческими шутками.

Кюхельбекер, например, очень обиделся на озорные пушкинские стихи:

За ужином объелся я,

А Яков запер дверь оплошно -

Так было мне, мои друзья,

И кюхельбекерно и тошно.

Но все это были лишь дружеские шутки и остроты товарищей. Все они никогда не переставали любить Кюхлю нежно и сердечно.

В лицейскую годовщину 1825 года, находясь в михайловской ссылке, Пушкин очень тепло вспоминал Кюхельбекера, и в стихотворении «19 октября» выразил душевную красоту, большое благородство и высокое поэтическое вдохновение своего лицейского товарища и друга:

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво:

Но юность нам советует лукаво,

И шумные нас радуют мечты...

Опомнимся - но поздно! и уныло

Глядим назад, следов не видя там.

Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,

Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук

Не стоит мир; оставим заблужденья!

Сокроем жизнь под сень уединенья!

Я жду тебя, мой запоздалый друг -

Приди; огнем волшебного рассказа

Сердечные преданья оживи;

Поговорим о бурных днях Кавказа,

О Шиллере, о славе, о любви.

Стихи были написаны Пушкиным за два месяца до восстания 14 декабря, которое закончилось для Кюхельбекера десятилетним заключением его в царских крепостях и тюрьмах. Пушкин никогда не забывал друга и пользовался всякой возможностью посылать ему на каторгу письма и получать ответы...

* * *

Со многими лицейскими товарищами Пушкина связывали добрые, дружеские, но не столь близкие отношения.

С И. В. Малиновским, сыном первого директора Лицея, Пушкина связывала любовь к проказам.

В «Пирующих студентах» Пушкин писал:

А ты, повеса из повес,

На шалости рожденный,

Удалый хват, головорез.

Приятель задушевный...

Вспоминая в стихотворении «19 октября» 1825 года о посещении его в михайловской ссылке Пущиным, Пушкин обращался к Малиновскому со стихами, впоследствии изъятыми поэтом из беловой рукописи: