Жизнь после жизни
Шрифт:
Приехав в усадьбу, она даже не нашла в себе сил вывести на прогулку Подружку. Просто разделась и рухнула в постель как подкошенная.
Глава 13
Утро было пасмурным и тяжелым, как настроение после похорон. Настя долго пыталась проснуться, но потом бросила эту пустую затею и решила спать, сколько влезет.
Влезло не очень много, в половине десятого она все-таки поднялась. Бегорский все еще находился в усадьбе, поэтому на завтрак светила перспектива овсянки. Настя поморщилась при мысли об этом и решила в кафе не ходить, а выпить пустой кофе в номере и поехать в город, где устроить себе «неправильный» завтрак в каком-нибудь общепите. «А как же Подружка! — спохватилась она. — Собака ждала тебя весь вечер, а ты ее обманула и не пришла. И сегодня с утра она снова тебя ждет, и грустит, и не понимает, то ли ты ее разлюбила, то
Радость Подружки при виде Насти невозможно было описать, она виляла хвостом, бросалась на решетку вольера и глухо лаяла, а ее темные блестящие глаза излучали любовь и восторг.
— У меня даже ничего вкусненького для тебя нет, — пристыженно говорила Настя, надевая ошейник и пристегивая поводок, — я вчера не сумела ничего купить. Ты уж меня прости.
«Мне ничего не нужно! — было написано на морде у собаки. — Только ты приходи, только не бросай меня, не забывай!»
Гулять было тяжело, дул пронизывающий влажный ветер, от которого слезились глаза и мерзло лицо, но Настя мужественно выдержала отведенные для прогулки полчаса, после чего отправилась искать место, где можно с удовольствием позавтракать. Водитель посоветовал ей маленькое заведение на углу Майской площади и Федеративной улицы, совсем рядом со зданием мэрии и в двух шагах от отдела внутренних дел.
— У них всегда продукты свежие и повара хорошие, — сказал он со знанием дела. — Там же народ из мэрии питается, и прокурорские, и судейские, и менты. Они с семи утра открываются, там завтракают те, кто сутки дежурит.
Заведение оказалось на удивление уютным, с маленьким, но достаточно разнообразным меню. Почти все столики были заняты, но Насте удалось найти очень симпатичное место у большого окна, выходящего на Майскую площадь. Уже через две минуты она поняла, почему такой, казалось бы, удобный столик оставался свободным: от окна нестерпимо дуло, и ей пришлось накинуть на плечи куртку, а колени прикрыть сложенным в несколько раз длинным шарфом. Она с аппетитом поглощала творожную запеканку с вареньем, ела хрустящие теплые круассаны, намазывая их медом, пила ароматный кофе и смотрела на громоздкое здание бывшего Дома политпросвещения, ныне концертного зала, того самого, где без малого год назад проходил творческий вечер известной актрисы, после которого убили Галину Ильиничну Корягину. Где-то здесь, на этой площади, прогуливался Ленечка Вешняк, ожидая, когда закончится концерт. Наверное, он нервничал, потому что в толпе ему нужно было отыскать малознакомую женщину, которую он видел до того времени, скорее всего, не больше одного раза. Вряд ли он ориентировался на фотографию. Вероятно, он все-таки предварительно приезжал в Томилин, где по договоренности с Ритой Нечаенко посмотрел на Корягину «живьем». Впрочем, это уже не имеет никакого значения… Он стоял где-то здесь или прохаживался взад-вперед, а может быть, даже сидел в этом кафе и даже на том самом месте, на котором сейчас сидит Настя и с которого так хорошо виден вход в концертный зал. Он ждал и знал, что ему нужно найти женщину, дойти следом за ней до пустынных проходных дворов и убить. Убить быстро и тихо. Неужели он был на сто процентов уверен, что сможет, что не дрогнет? Ангелоподобный белокурый хищник, нападающий со спины…
Настя даже не сразу поняла, что кто-то стучит в стекло. Она очнулась и увидела, что на улице, прямо перед ней, стоит улыбающийся Илья Вторушин. Она приветственно махнула рукой, думая, что он просто пройдет мимо, к зданию горотдела, но Илья почему-то кивнул и направился к двери кафе.
— Здравствуйте, — он протянул ей ухоженную руку с длинными пальцами. — А я как раз собирался вам звонить. Я присяду?
— Конечно, — улыбнулась Настя. — Что-то случилось?
— Я вам нашел вашу девочку. Это оказалось совсем несложно, достаточно было нескольких телефонных звонков. Ваша Полина Солодко — сирота, тринадцати лет, живет у тетки, которая официально назначена опекуном. Вот адрес. Имя тетки — Ушакова Надежда Андреевна, разведена, воспитывает двоих детей и племянницу, работает продавцом в супермаркете. Сегодня во вторую смену.
Илья достал из сумки уже знакомый Насте ежедневник, полистал, нашел нужную страницу и с удовлетворенным видом обвел очередной пункт красной шариковой ручкой.
— Вот спасибо, — обрадовалась Настя. — Сейчас доем и поеду.
— Я вам нужен? Мне поехать с вами? — спросил капитан.
— Да нет, я сама справлюсь, там же ничего сложного.
— Вы уверены? — Лицо Вторушина стало озабоченным. — А вдруг вы правы и кто-то из этой семьи причастен к убийству?
— Илья, вы ничего не забыли? — усмехнулась Настя. — Я все-таки
не девочка с улицы.— Простите, — пробормотал он, виновато улыбаясь. — Но вы хорошо подумали? Я точно вам не нужен?
— Точно, точно, не волнуйтесь, — успокоила она его.
Вторушин ушел, а Настя допила свой кофе и отправилась по оставленному капитаном адресу.
Надежда Андреевна Ушакова была дома и занималась стиркой. Дверь она открыла с мокрыми, покрытыми по локоть мыльной пеной руками, в закатанных до колен старых спортивных штанах и в черной футболке с замысловатым рисунком.
— А Полинка в школе, — удивленно протянула Ушакова. — Но она скоро придет. А вам она зачем? Вы из опеки, что ли? Опять с проверкой пришли?
— Я не из опеки, я журналистка из Москвы, пишу про Аиду Борисовну Павлову.
— А, — Ушакова почему-то обрадовалась, — ну, это вам Полинка расскажет, она с покойницей очень дружила. Вы проходите, подождите ее. Хотите, я вам чайку согрею?
Чаю Насте совсем не хотелось, завтрак был плотным и сытным, но не отказываться же от такого бесценного источника информации, как разговор с Надеждой Андреевной!
Они уселись в маленькой тесной кухоньке, где невозможно было свободно развернуться, даже двинуть локтем лишний раз было опасно: каждый свободный сантиметр пространства был занят посудой, банками, пакетами и чем-то еще, что не умещалось в комнатах.
Ушакова поведала, что мать Полины — ее двоюродная сестра Катя — родила дочку от курортного романа, когда ей еще девятнадцать не исполнилось, была почему-то уверена, что, как только скажет любимому про ребенка, тот немедленно на ней женится. План у нее такой был: родить, потом поехать к отцу Полинки, показать ему фотографии новорожденной и торжественно вернуться в Томилин уже замужней дамой.
— Как-то это странно, — удивилась Настя. — Он что, не знал про беременность?
— Так в том-то и дело! Катька с ним на курорте познакомилась, он на пляже спасателем работал. Она не то что адреса его не знала — даже фамилию спросить не удосужилась, до того влюбилась, что память и соображалку напрочь потеряла, просто бегала к нему на пляж на свидания. А когда вернулась в Томилин, тогда и выяснилось, что она беременна. Ни написать ему, ни позвонить — ничего не может. Вот она и решила, что сперва родит, а потом поедет на тот курорт и на пляже его найдет.
— Ну, — Настя пожала плечами, — разумно. А что ей еще оставалось? И что дальше было?
А дальше Екатерина Солодко понянчила малышку, пока было молоко, а как только оно пропало через два месяца — оставила девочку своей матери Александре Кирилловне и уехала искать суженого на пляжах Черноморского побережья. И пропала. Ни слуху от нее, ни духу. В первый раз она позвонила спустя несколько месяцев, спросила, как Полинка, а про себя сказала, что отца девочки пока не нашла, но все у нее в порядке, пусть мать за нее не волнуется. И трубку повесила.
— Тетя Шура все ждала, что Катька вернется, а та только звонила, да и то раз в три-четыре месяца, потом заявила, что выходит замуж за какого-то богатого мужика и уезжает с ним не то в Сургут, не то в Уренгой. И после этого не звонила целый год. Тетя Шура прямо извелась вся от переживаний, ей все казалось, что с Катькой какая-то беда приключилась, а потом поняла, что дочка ее — обыкновенная кукушка безмозглая и что растить Полинку ей придется самой. Подождала еще годик, Катька больше не объявлялась, тогда тетя Шура пошла по инстанциям, чтобы ей права над Полинкой утвердили. Суд был, Катерину признали безвестно отсутствующей, а тетю Шуру — опекуном. Тетя Шура хорошая была, душевная, много с Полинкой занималась, рано научила ее читать, считать, приучала к самостоятельности. А когда Полинке исполнилось восемь лет, тетя Шура умерла, вот я ее и взяла, хотя у меня своих двое и мужа нет, но где двое — там и трое, верно? Не сдавать же дитя в детский дом, все-таки родная кровь. Хотя, конечно, трудно, да и тесно, — вздохнула Надежда Андреевна. — А с Аидой Борисовной Полинка очень дружила, часто ходила к ней в гости, книжки у нее брала почитать и говорила, что вырастет и станет, как бабушка Аида, следователем, а сама бабушка Аида будет как мисс Марпл. Очень ей про эту мисс книжки нравились, она их постоянно читает и перечитывает, ничего другого в руки не берет, кроме учебников, конечно. Теперь, когда Аида Борисовна умерла, Полинка больше не может брать у нее книги, но какие-то у девочки еще оставались, вот она их и перечитывает. Полинка все мечтала, что, когда вырастет, будет жить вместе с Аидой и помогать ей раскрывать преступления. Вообще она у нас такая мечтательница! Вобьет себе в голову какую-нибудь сказку и сама же в нее поверит. Смешная! Но я ее очень люблю, привязалась к ней, знаете ли. И когда с усыновлением не получилось, я даже обрадовалась.