Жизнь после жизни

— Мне двадцать один год, а ему сорок два, так что он меня не бросит, уж поверь.

Когда Хильда съехала, Урсула вздохнула полной грудью. Теперь она вечерами расхаживала по дому в халате, накрутив волосы на бигуди, в охотку ела апельсины и шоколад, слушала радио. Дело не в том, что Хильда стала бы возражать, — напротив, она и сама с радостью последовала бы ее примеру, но Сильви всю жизнь заставляла своих детей соблюдать приличия в присутствии посторонних, и от этой привычки не так-то просто было избавиться.

Через две недели одиночества Урсуле пришло в голову, что подруг у нее — наперечет, а те, что есть, не жаждут поддерживать с ней отношения. Милли стала театральной актрисой и все время пропадала на гастролях. Иногда от нее приходили открытки с видами таких мест, куда бы она по доброй воле никогда не поехала (Стаффорд, Гейтсхед, Грэнтем), и смешные шаржи на саму себя в разных ролях («Я — Джульетта, вот умора!»). На самом деле их дружба не выдержала испытания смертью Нэнси. От горя Шоукроссы замкнулись в себе, и, когда жизнь Милли наконец-то вошла в прежнюю колею, Урсула вела уже совсем другую жизнь. Она нередко подумывала рассказать Милли про Белгравию, но боялась разрушить последние остатки хрупкой привязанности.

Урсула работала в большой фирме, занимающейся импортом, и, когда сотрудницы рассказывали, как и с кем проводят свободное время, ей оставалось только удивляться, каким образом каждой из них удалось перезнакомиться со всеми этими Гордонами, Чарли, Диками, Милдред, Эйлин, Верами и окружить себя веселой и неутомимой компанией, которая посещала кинотеатры и варьете, каталась на коньках, ходила в бассейн и на пляж, ездила в Истборн и Эппинг-Форест. Урсуле такое и не снилось.

Она желала уединения, но тяготилась одиночеством — загадка, которая была очень далека от своего разрешения. На работе ее считали нелюдимой, будто она во всех отношениях была старше остальных, но ведь нет. Изредка кто-нибудь предлагал: «Пошли с нами после работы». Это говорилось без всякой задней мысли, но звучало как подачка, — наверное, так оно и было. Урсула ни разу не воспользовалась таким приглашением. Она подозревала (нет, твердо знала), что у нее за спиной люди судачат — беззлобно, просто из любопытства. В ней видели то, чего нет. Темная лошадка. В тихом омуте черти водятся. Их бы постигло большое разочарование, узнай они, что избитые поговорки и то интереснее, чем ее жизнь. Ни глубин, ни темных пятен (разве что в прошлом). Если не считать алкогольные глубины. А они бы небось посчитали.

Работа была ей не по душе: бесконечные накладные, таможенные декларации, балансовые ведомости. Сами предметы импорта — ром, какао, сахар — и экзотические места их происхождения совершенно не вязались с конторской рутиной. Урсула считала себя маленьким винтиком в большом колесе Британской империи. «А что тут такого? — говорил Морис, который теперь крутил солидные колеса Министерства внутренних дел. — Винтики всюду нужны». Ей не хотелось быть винтиком, но Белгравия, казалось, поставила крест на всем остальном.

Урсула знала, как начался алкоголизм. Не с драматических событий, а с обыденных домашних дел, вроде boeuf bourgignon, [33] которую она решила приготовить для Памелы, когда пару месяцев назад та приехала к ней в гости. Памела, по-прежнему работавшая в Глазго, в какой-то лаборатории, хотела сделать покупки к свадьбе. Гарольд тоже не успел перебраться на новое место, но вскоре должен был приступить к работе в Лондонском королевском госпитале.

33

Говядина по-бургундски (фр.).

— Мы с тобой прекрасно проведем выходные вдвоем, — сказала Памела.

— Хильда сейчас в отъезде, — с легкостью солгала Урсула. — Отправилась к своей маме в Гастингс.

Ей не хотелось рассказывать Памеле о договоренности с Хильдой. Притом что сестра была единственным человеком, с которым Урсула могла поделиться, что-то ее удерживало.

— Замечательно, — обрадовалась Памела. — Я перетащу ее тюфяк в твою комнату — и будет совсем как в детстве.

— Хочешь под венец? — спросила Урсула, когда они уже легли спать.

Это было совсем не так, как в детстве.

— Конечно хочу, а как же иначе? Мне нравится сама идея супружества. В ней есть что-то гладкое, округлое и основательное.

— Как камешек?

— Как симфония. Точнее, дуэт.

— Вижу, ты ударилась в лирику, на тебя не похоже.

— Я мечтаю о таком браке, как у наших родителей.

— Честно?

Памела давно не жила с родителями. Вероятно, она не представляла, какие отношения сейчас у Хью и Сильви. Не гармония, а сплошной диссонанс.

— А ты пока никого не встретила? — осторожно спросила Памела.

— Нет. Никого.

— Всему свое время. — Памела хотела ее приободрить.

Для boeuf bourgignon, естественно, требовалось бургундское, и во время обеденного перерыва Урсула выбежала в винный магазин, мимо которого проходила каждый день по пути на работу в Сити. Здание дышало стариной; деревянные панели словно веками вымачивали в вине, а темные бутылки сулили нечто большее, чем просто свое содержимое. Виноторговец помог ей с выбором: некоторые, сказал он, для кулинарных целей берут второсортное вино, однако второсортное вино годится лишь на уксус. Разговаривал он язвительно и довольно властно. С бутылкой обращался нежно, как с младенцем: любовно завернул в мягкую бумагу и вручил Урсуле, которая уложила ее в плетеную хозяйственную сумку, спрятав от глаз сослуживцев, чтобы не быть заподозренной в тайном пороке.

Бургундское было куплено прежде говядины, и в тот вечер Урсула решила откупорить бутылку и попробовать вино на вкус, коль скоро его так нахваливал продавец. Конечно, она и раньше пробовала спиртное, вовсе не считая себя трезвенницей, но никогда не пила в одиночку. Ни разу не откупоривала дорогое вино, не наливала себе сама (халат, бигуди, уютный газовый камин). Ощущение было такое, словно она холодным вечером погрузилась в теплую ванну; глубокий, мягкий вкус вдруг оказался невероятно бодрящим. Как у Китса: «кубок, льющий теплый юг»,^{60} разве не похоже? Ее привычное уныние пошло на убыль, и она налила себе второй бокал. Когда Урсула поднялась из-за стола, у нее поплыло в голове, и она посмеялась над собой. «Подшофе», — сказала она в пространство и невольно подумала: хорошо бы завести собаку. Хоть будет с кем поговорить. Был бы у нее песик вроде Джока, встречал бы ее с работы, заряжал оптимизмом. Джока больше не было — он мирно умер от старости, уступив свое место уипету с печальными глазами, который выглядел слишком хрупким для суровой собачьей жизни.

Ополоснув бокал, Урсула заткнула бутылку пробкой и нога за ногу побрела в спальню. Для завтрашнего деликатеса вина оставалось достаточно.

Спала она, вопреки обыкновению, крепким сном и проснулась лишь по звонку будильника. «Отпить, чтобы наш мир оставить тленный».^{61} На свежую голову она поняла, что держать собаку не сможет.

На работе она скрашивала себе нудное заполнение бесконечных гроссбухов мыслями о початой винной бутылке, оставшейся на кухне. В конце-то концов, для говядины можно купить еще одну.

— Удачно получилось? — спросил ее виноторговец, когда она через два дня пришла еще раз.

— Вы не так поняли, — рассмеялась Урсула. — Мясо я еще не готовила. Просто подумала, что к столу нужно будет подать что-нибудь равноценное.

Она поняла, что больше сюда заходить не стоит. Сколько раз можно готовить boeuf bourgignon?

К приезду Памелы она сделала непритязательную картофельную запеканку с мясом, а на десерт — печеные яблоки с заварным кремом.