Жизнь с препятствиями

Сказал — и убил Архимеда.

История мчится на всех парах, одни у нее заботы: уже архимеды горят на кострах, восходят на эшафоты…

Они, архимеды, кладут кирпичи, другим уступая победу…

И ныне, как прежде, над миром звучит: не троньте кругов Архимеда!

Герострат

А Герострат не верил в чудеса. Он их считал опасною причудой. Великий храм сгорел за полчаса, и от него осталась пепла груда.

Храм Артемиды. Небывалый храм по совершенству линий соразмерных. Его воздвигли смертные богам — и этим чудом превзошли бессмертных.

Но Герострат не верил в чудеса, он знал всему действительную цену. Он верил в то, что мог бы сделать сам. А что он мог? Поджечь вот эти стены.

Не славолюбец и не фантазер, а самый трезвый человек на свете — вот он стоит. И смотрит на костер, который в мире никому не светит.

Диоген Синопский

Диоген получил квартиру.

После тесной и душной бочки стал он барином и жуиром, перестал скучать в одиночку. Всем доволен, всем обеспечен, он усваивал новый опыт. Иногда у него под вечер собирались отцы Синопа. Те, что прежде его корили, те, что прежде смотрели косо…

И все чаще в своей квартире тосковал Диоген-философ.

И тогда, заперев квартиру, неумытый, в одной сорочке, шел к соседнему он трактиру.

Диогена тянуло к бочке…

Избиение младенцев

Палач тяжело дышал.

— Сил моих нету! Прямо детский сад, а не серьезное заведение!

— Чтобы рубить головы, надо свою сохранить на плечах, — мягко улыбнулся царь Ирод.

— Трудно с ними, — всхлипнул палач. — Сущие ведь младенцы!

— Младенцы? — Ирод встал из-за стола. — Младенцы? — Ирод вышел на середину кабинета. — Запомни, палач: если думать о будущем, младенцы — это самый опасный возраст. Сегодня младенец а завтра Иисус Христос!

Сии малые

«Горе тому, кто соблазнит единого из малых сих!»

Соблазненные такими речами, сии малые захотели большего. Они обивали высокие пороги, высиживали в приемных, предъявляли справки о том, что они действительно малые. Власти предержащие выслушивали их со вниманием.

— Вы добрые малые, и горе тому, кто вас соблазнит! — говорили предержащие власти и выдавали малым самые лестные характеристики.

— Вы добрые малые… — говорили они и заверяли характеристики своими подписями.

Но время шло, воздавалось кесарю кесарево, богу богово, а добрым малым никто ничего не воздавал. И они сидели в приемных с заверенными характеристиками.

Овцы и козлища

Стали отделять овец от козлищ.

— Ты кто есть?

— Овечка.

— А откуда рога?

— Честным трудом добыты.

— А борода?

— В поте лица нажита.

— Проходи, проходи, овечка!

Отделяют дальше.

— Ты кто?

— Овечка.

— Где ж твоя борода?

— Беда ободрала.

— Где ж твои рога?

— Нужда обломала.

— Проходи, проходи, овечка!

Проходят козлища, лезут, прут, нагоняют страх на честных овечек. «Ох, — трясутся овечки, — трудные времена пошли! Не знаешь, когда бороду отпускать, когда постригаться!»

Назореи

Иудейские секты — начало, становление христианства… Не забылось, не отзвучало слово древнего Экклезиаста:

— Сердце мудрого в доме плача, сердце глупого — в доме веселья…

Назореи, вот незадача: где же вам справлять новоселье?

Вас никто осуждать не станет, обижать никто не посмеет: вы и добрые христиане, вы и честные иудеи. Вы и глупыми быть перестали, вы и умными стать не успели…

Вы живете, свой дом печали называя домом веселья.

Нечистая сила

Не стало бесам житья: отовсюду их изгоняют. Только вселится бес в человека, а тут уже целая куча праведников:

— Чур тебя, нечистая сила! Изыди!

Изошли бесы кто в чем стоял и удалились в изгнание.

Бредут они по грешной земле, на судьбу свою плачутся.

— Совести у них нет, — плачется Бес Совестный.

— Черствые сердца, — плачется Бес Сердечный.

И вдруг чуют бесы — идет им навстречу праведник. В темноте не видать, но у бесов на это особое чутье.

— Наше вам почтение! — поклонился Бес Церемонный. — Позволено будет спросить, откуда путь держите?

— Из города.

— А что вы делали в городе, позволено будет спросить?

— Изгонял бесов, — говорит праведник.

Притихли бесы, опустили глаза, чтобы в темноте не так блестели.

— А это хорошее дело — бесов изгонять? — осторожно спросил Бес Совестный.

— Видно, хорошее, если за него деньги платят, — сказал праведник и пошел своей дорогой.

Призадумались бесы: вот ведь как устроился человек. Кого-то там погонял — и деньги в кармане. И сердце у него не болит, и совесть его не мучит…

— Я бы так, наверно, не смог, — вздохнул Бес Церемонный.

Бесы отводили глаза и старались не смотреть друг на друга.

— Платят, видно, на совесть, — между прочим сказал Бес Совестный. — А работа ничего. Чистая работа.

Бес Сердечный молчал. Он долго молчал, а когда заговорил, то сразу высказал общее мнение:

— Хватит! Айда в город, бесов гонять!

По дороге запаслись одежонкой, чтоб принять человеческий вид, подзубрили кой-какие молитвы. И — закипела работа.

Поначалу было трудно: известно, дело непривычное. Но потом изловчились, во вкус вошли. Иного беса можно б и не изгонять, а они и того изгоняют.

— Нечего с ними церемониться! — говорит Бес Церемонный.

— У нас работа на совесть! — заявляет Бес Совестный.

А Бес Сердечный только сплюнет в сердцах да еще на руки поплюет для надежности.

Раздобрели бесы, остригли хвосты, животы отпустили — такие тебе стали праведники!

— Чур тебя! — говорят. — Изыди, нечистая сила!

Раз, два сказал — и деньги в кармане, так почему б не сказать?

Любит нечистая сила чистую работу!

Последний Ромул