Жизнь со смертью визави

вижу я ангелов белые тени,

белые тени на чёрном снегу.

С любой строки

Прошу – сегодня не покинь!

Дождись – и час придёт:

начну молчать с любой строки,

что вдох мой оборвёт.

И вздрогнет каплей грустный сад.

Но ты его ветвей

не испугай. Он будет рад

несмелости твоей.

Застынь и вслушайся – ведь так

не в каждую же ночь

призывно-страшно дышит мрак,

что даже жить невмочь!

Бежать – куда? Ведь там стеной,

навеки плен суля,

уже скрепили сговор свой

с жасмином тополя.

Творец достал свои стихи,

сломав луны печать,

и мне теперь – с любой строки —

один исход: молчать.

«Я большей правды не ищу»

Я большей правды не ищу —

зерна, что зреет в борозде,

и, зная путь к своей звезде,

к другим дорогу не мощу.

Я верю, – в час, когда слежу

за вереницей птичьих стай, —

что, перейдя времён межу,

коснусь иных, нездешних тайн.

Иконник

На колокольне уцелевшей,

в провинциальном городке,

сжимает кисти в кулаке

старик, от ветра посиневший.

Здесь все разгромлено… Так жалки

нагие ребра кирпичей!

И слышно сизых голубей

урчанье сытое на балке.

Внизу – проржавленные крыши

прикрыл подтаявший снежок.

Так мал старинный городок!

И почему-то сверху – ближе…

Демисезонное пальтишко

совсем не греет на ветру.

Да, годы, годы… Этот труд

задумал он ещё мальчишкой,

когда вот здесь, у парапета,

он вдруг впервые обомлел

от солнечных слепящих стрел, —

как будто с неба Ангел Света

сходил на землю. И невольно

то счастье вдох оборвало,

и небо в грудь ему вошло,

и сердцу стало сладко, больно…

Старик становится на ящик,

мешает краски; и слегка

дрожит озябшая рука,

касаясь кистью глаз скорбящих.

Гуляет ветер, сохнут лики.

А даль огромна и светла,

как скат высокого чела,

на коем он выводит блики.

Ночной полёт

Под лунный бубен так певуче

выводит смерть напев простой.

Душа летит звездой падучей

на этот зов в тиши ночной

и в пляске звёздного шамана

кружится, лёгкая, во мгле…

Как просыпаться утром странно

на безразличной ей земле!

Сны

Остывают тихие закаты,

гаснут в небе бледные просветы…

Это нам почудилось когда-то,

что мы жили во вселенной где-то.

Разве были – золотые травы?

Разве были – голубые воды?

Это только сладкая отрава,

наших снов безбрежная свобода.

Разве гулкий шум весенних ливней

в самом деле нами был подслушан?

Отчего ж сильней и неизбывней

с каждым днём тоскуют наши души,

слыша эти тающие звуки,

видя эти блекнущие тени?

Это только музыка разлуки

радугой размытых сновидений.

Маленький гном

Ночь холодным, туманным челом

прислонилась устало к окну.

О, не прячься, мой маленький гном,

все равно я теперь не усну.

Зря ты там притаился в шкафу,

я же видел твой красный колпак!

Только раз не во сне – наяву

ты пропой свои песни, чудак!

Спой, как Мерлин, святой чародей,

тихо молится нежной звезде;

как Офелия в тёмном пруду

ночью смотрит на эту звезду;

как Серебряный Рыцарь века напролёт

Неневестную Лилию ждёт…

Что ж ты вышел и грустно молчишь?

Ты ведь знал их, мой старый малыш?

Закат

Закат. В лугах стоцветье трав

к земле нагретой стебли клонит.

Зарницы гаснут, отблистав,

меж тёмных туч на небосклоне.

Стихает ветер, пролистав

страницы бытия к концу ещё немного…

Зажёгся Млечный Путь – предвечная дорога

в святой Иерусалим. Луна

взошла, румяна, полнотела,

и над лугами тишина

однообразно зазвенела,

ночными звуками полна…

Незримый ангел, рея горними путями,

сбивает звёзды с неба лёгкими крылами.

Лиры и тимпаны

1. Олимпийцы

О светлые боги Эллады,

о грешные дети земли!

Давно ли, Афина Паллада,

ты к Трое вела корабли?

Давно ль свои острые стрелы

пускал в вас проказник Эрот,

и лебедь загадочно-смелый

плыл к Леде по зеркалу вод?

Вам все покорялись стихии,

но Время – последний титан —

продолжил гигантомахию,

и вы уступили… Туман

забытых старинных преданий

навеки окутать хотел

обломки немых изваяний

божественно-радостных тел.

И всё же, хоть треснул и стёрся

ваш мрамор, но, мощью полны,

как прежде, точёные торсы

так явственно напряжены!

Вас холод забвенья не тронет,

ведь в паросский мрамор вошло

Праксителя грубых ладоней

доныне живое тепло.

2. Подражание Анакреонту

Всё, что в меру, то и благо —

мудрецов завет простой.

И рубиновую влагу

ты слегка разбавь водой.

Кубков стук с учтивой речью

чаще ты перемежай.

Не на всех рабынь под вечер

взоры томные бросай.

И забудь вакханок юных,

если в час ночных бесед

пальцы тонкие на струны

возлагает кифаред.