Жизнь солдата

Но наш новый директор был у нас недолго. Он был очень больным человеком. Когда он кашлял, то лицо и глаза моментально становились такими красными, как будто кровь подступала к лицу. Глаза у него были на выкате, а при кашле казалось, что они вот-вот выскочат из орбит. Болезнь его прогрессировала, и он вынужден был из-за нее вернуться в Быхов.

И тогда директором стал Лазарев Лаврентий Артемьевич, высокий мужчина с добрым, светлым лицом. Он был единственным директором, который преподавал русский язык: обычно все директора были историками. Так вот, Лаврентий Артемьевич был очень добрый человек, но слабохарактерный, и при нем опять начались вольности для непомерно активных учеников.

Теперь опять вернемся в наш класс. О наиболее выделяющихся учениках я уже рассказывал. Основная же масса нашего класса, в том числе и я, ничем особенным себя на проявили. Разве что по физическому телосложению. Мне, например, был очень симпатичен Михаил Баскин. Это был высокий, здоровый парень с добродушным лицом, с несколько восточным разрезом глаз. У нас в классе были и черные, и рыжие ученики, но вот светловолосым был только один – Баскин. Волос точно такой же, как у белорусов. И еще одним он отличался от всех нас, что во мне лично вызывало к нему особое расположение, это удивительно большие рабочие руки. Даже не у всех взрослых бывают такие руки! А большими они были оттого, что не было у него таких каникул, как у меня или у других моих одноклассников.

Во время каникул он всегда работал. То тяжести таскал, помогая отцу, ломовому извозчику, а то работал помощником у печников или штукатуров, где ему приходилось таскать кирпичи и глину. Я много раз летом заставал его за этой работой, когда бегал к Арону Шпицу поиграть. Михаил был всегда спокоен и уравновешен. Если даже рассердится, что очень редко бывало, то буквально на несколько секунд вспыхнет и тут же гаснет. Его родители жили в маленьком доме на улице Молотова, затем переименованную в улицу Фабричную (ныне улица Богатырева). Это почти рядом с русским кладбищем. Они были невысокие, а дети все – рослые, крепкие, как богатыри.

На этой же улице, через дом от них, жили их родственники Фидлеры. Один из них, тринадцатый по счету ребенок Ефим, тоже учился в нашем классе. Удивительная семья! Приехали из Заболотья и сразу же пополнили рабочий класс города. Каких только профессий не было у братьев и сестер Ефима: прокурор, командир Красной Армии, рабочие картонной фабрики и лесопильного завода имени Халтурина, работники Рогачевского пищеторга и ширпотреба. Только Ефиму не повезло с самого раннего детства, с рождения. Родился он больной и хилый, рос худеньким, а на тоненькой шее с трудом держалась большая круглая голова. Ефим всегда держал голову набок, казалось, что голова вот-вот ляжет на плечо. Конечно, не обходилось без насмешек, но Ефим не обращал на них внимания.

Был у нас в классе и собственный «международник» – Яша Гуревич. Чуть ли не каждый день он приносил в класс какую-нибудь новость международного характера. Причем, сообщал он ее так, как будто это была сенсация номер один. Мы настолько привыкли к его сообщениям, что ждали их с нетерпением.

– Что-то он нам принесет сегодня, – говорил хромой Ефим Фрумин, держась обеими руками за парту, как будто боялся с ней расстаться.

Чернобровый и черноглазый Яша, с красными щеками, стремительно заходил в класс и, бросив перевязанные ремнем книги и тетради в парту, кричал:

– Слушайте, слушайте, слушайте! Чкалов, Байдуков и Беляков перелетели из Москвы в США через Северный полюс без пересадки!

И сразу раздавались реплики:

– Вот это скачок!

– Вот это Чкалов!

Да, Чкалов тогда был самый знаменитый летчик после летчиков, спасших челюскинцев. Яша Гуревич несколько лет держал нас в курсе событий гражданской войны в Испании. Он знал даже больше, чем сообщалось в газетах и по радио. Он рассказывал нам о добровольцах, которые тайно отправлялись на помощь республиканцам в Испанию. Он знал многое, потому что его старший брат был лектором, а лекторам сообщают всегда чуть-чуть больше, чем пишут газеты. Но мы газеты не читали, а Яша Гуревич читал их и самое интересное приносил в наш класс. Любил он щеголять и новыми словами, которых мы никогда не слышали. Вроде таких, как демаркация, абориген, депортация и другие.

– Эх, вы, – говорил он каждый раз, глядя на нас с сожаленьем, – аборигены Рогачева, сами себя вы даже не знаете.

Одним словом, Яша Гуревич был у нас вроде политического обозревателя, и благодаря ему мы знали, что творится на белом свете.

Впереди меня в классе сидел Яша Дубровенский, очень стеснительный мальчик с круглым полным лицом и ярко-красными губами. Он увлекался чтением книг еще больше, чем я. На переменах Яша всегда сидел за партой и читал книгу. Книги были потрепанные, но всегда интересные. Где он их доставал, он почему-то говорить не хотел, но охотно давал их почитать. Однако его условия были очень жесткие. Какая бы ни была толщина книги, он давал ее только на одну ночь.

Так я познакомился с книгами американских писателей Майн Рида и Фенимора Купера. Так я увлекся жизнью североамериканских индейцев, восторгаясь их мужеством и благородством. Книги были настолько интересные, что я читал их всю ночь напролет. Мама просыпалась и ругала меня за то, что я не сплю. Соня просыпалась и ругала меня за то, что я напрасно жгу керосин. Но я слушал их в пол-уха, потому что находился в американских прериях или лесах, потому что возмущался кознями и жестокостью белых колонизаторов из Англии и Франции. На следующий день я возвращал книги вовремя, и за это Яша обещал мне всегда давать читать книги и впредь. Так, с его помощью я прочитал романы Майн-Рида: "Белый вождь", "Оцеола – вождь семинолов", «Квартеронка» и "Всадник без головы", а также романы Фенимора Купера, известных под общим названием романов о Кожаном Чулке: «Зверобой», "Последний из могикан", «Следопыт», "Пионеры", «Прерия». Все романы объединены одним действующим лицом – следопытом, охотником и звероловом Натти Бампо, который изображен под разными прозвищами: Зверобой, Следопыт, Соколиный глаз, Длинный карабин и Кожаный Чулок.

Учились в нашем классе Давид и Маня Гуревичи. Чем они меня удивляли, так это своей непоседливостью и быстротой движений. Оба были остролицые, худенькие, но с необыкновенно быстрой реакцией.

Однажды я был свидетелем, как к Давиду прицепился какой-то парень около кинотеатра и полез к нему драться. Парень замахнулся на Давида кулаком, но Давид его опередил, оттолкнув его, и кулак парня прошелся по воздуху. Парень опять полез и опять замахнулся кулаком, но Давид успел увернуться. Парень сердился, а Давид все ему говорил: "И чего ты ко мне прицепился? Отстань от меня!" А тот как репей никак не хотел отцепляться. Налетает и налетает на Давида. Давиду это надоело, и он нанес парню молниеносный удар в подбородок. Парень полетел на землю и ударился головой об асфальт тротуара. Увидев, что парень охнул и схватился за голову, Давид мгновенно исчез по направлению Красноармейской улицы, на которой они жили.

Жаль, что у нас в это время не было секции боксеров: из Давида получился бы замечательный боксер.

Учился в нашем классе также Арон Каток. Помните, в шестой школе он учился вместе со старшим братом Абрамом. После четвертого класса несколько наших учеников прекратили учебу, в том числе и старший брат Арона. В классе Арон ничем не выделялся, и о нем нечего было бы писать, если бы не наша случайная встреча в Доме пионеров. Он был довольно скрытный мальчик и о себе никому ничего не рассказывал, держался в классе обособленно, ни с кем не спорил и не дрался.

И остался бы он таким же незаметным для меня, как Плаксин, Биндер и некоторые другие ученики нашего класса, если бы я в выходной день не зашел в Дом пионеров и не заглянул в комнату, где занимались любители авиамоделизма. Заглянул я туда и очень удивился. За столом стоял Арон Каток и на спиртовой коптилке гнул тоненькую бамбуковую реечку. Я смотрю и глазам своим не верю. Как он сумел скрыть от нас свое увлечение?

– Арон, – говорю я ему с удивлением, – неужели ты тут занимаешься?

– Как видишь, – отвечает он недовольно.