Жизнь удалась

Задыхаясь, Иван двинулся прочь. Сначала шагал быстро – затем исчезли разом все силы, побрел, шаркая. Поборемся, поборемся, вертелось в голове. Надо побороться. Только как? Я не могу больше бороться. Просто не способен. Физически. Я всего лишь покрытая шрамами, пропитавшаяся водкой развалина. Где я возьму силы, чтобы бороться?

Вспомнил, набрал номер Кактуса. Боком, вдоль стены – чтоб не заметил собственный шофер, он наверняка стучит Хренову – прошел за угол. Пока ждал, замерз и едва не расплакался от отчаяния.

По всему выходило, что голова президента Межрегионального фонда ветеранов спорта полетит с плеч в любом случае. Старый хозяин потребует вернуть должок. Новые хозяева инициируют финансовую проверку завода, и Никитин надолго сядет за решетку.

Кактус приехал на такси. Едва Иван приблизился – выгнал шофера на холод. Бывшего большого человека выслушал без всякого удивления. Только глаза едва заметно сверкнули. Давно надо было сваливать, Иван, философски заметил он, ловко сразу перейдя на «ты». В фонде пахнет жареным. Полтора лимона ты не соберешь. Даже если продашь квартиру. Да и не надо ничего собирать. Пахан твой уральский долго не протянет. Если сам не помрет – ему помогут. Уходить нам надо. Иначе оба будем в Мордовии рукавички шить… Кстати, а что твоя крыша? Ребята со Старой площади? Не хочешь им позвонить?

– Меньше всего на свете я хочу звонить ребятам со Старой площади.

– Тогда надо уходить, Иван. Прямо сейчас.

– Куда? – тихо завыл Никитин.

– Много мест хороших есть на земле. Получше, чем эта вонючая Москва. У тебя ж накоплено немного, да?

– Почти ничего.

– И у меня – почти. Сложим вместе – что-нибудь изобретем. К тому же у нас есть должники. Тот же виноторговец. И я знаю, как из него быстро и эффективно все деньги вытрясти…

Боже, подумал Никитин, обмирая. Что я сделал, чтобы вот так закончить? Единственный друг – садист и патентованный подлец. Единственный выход – бежать. Как так вышло, что честный парень, мастер спорта, кумир мальчишек, знаменитый и уважаемый человек в течение часа превратился в объект травли?

Меж тем Кактус уже хлопал его по плечу. Успокаивающе – но и несколько покровительственно.

– Что за мировая скорбь, Иван? Очнись. Ты ни при чем. Тебя подставили, только и всего. Ты что, не знал, во что ввязался? Ты что, не был готов к такому с самого начала? Или ты думал, что вокруг тебя, как на хоккейной площадке, все играют по правилам? А сбоку суетится судья в полосатой фуфаечке? Свистит и нарушителей с поля удаляет? Вон урна стоит – иди, выбрось туда свой телефон, и поедем. Только аккуратно выбрось, тут центр города, тут за каждым мусорным ведром наблюдают, чтоб террорист бомбу не подложил…

– А жена, – вспомнил бывший большой человек. – Как мне быть с женой?

Кактус развел руками:

– Лучше пусть она будет женой пропавшего мужа, чем вдовой. О жене дочь позаботится. А как уляжется кипеж – лет через пять, – тихо перетащишь к себе и жену, и дочь. Сун-Цзы сказал…

– Пошел ты на хуй со своим Сун-Цзы!.. Я судимый… Меня по пальцам везде найдут…

– Пальцы я тебе новые сделаю. Сам, лично. Никому не доверю. Это проще, чем ты думаешь. Паспорта нам выправят – лучше прежних. Машиной до Польши доберемся, оттуда в Чехию – там полно наших, есть люди – помогут. Ты думаешь – ты один такой беглец? Отсюда сейчас сотни серьезных людей сваливают. И мы свалим. Хоть в Чили, хоть в Новую Зеландию. Но пальчики – затея небыстрая, тебе придется потерпеть, я тебе их к телу пришью…

– Делай что хочешь! – взревел Никитин. – Пришивай хоть пальцы к телу, хоть хер ко лбу – только вытащи меня из этого говна!

Взреветь он взревел – только на середине тирады явно осознал, что времена, когда ему можно было львиным басом отдавать приказы, требующие немедленного выполнения, безвозвратно прошли, поэтому последние слова прозвучали уже в сопровождении всхлипов и сглатываний горькой слюны.

2. Штурм

Капитан не стал заезжать в лес. Известно, что американские вездеходы, хоть и выглядят сердито, для русских ухабов и болотин не предназначены. Пришлось остановиться на краю дороги.

Потом он несколько минут сидел, так и эдак перекатывая в мозгу идею, мучившую его последние несколько часов: а стоит ли лезть на рожон, одному, с незаконным пистолетом, безо всякого официального прикрытия, без санкции руководства? Может, все-таки набрать номер полковника Мудрука и доложить по всей форме? И вернуться сюда с отрядом СОБРа – пусть ребята штурмуют себе, сколько захотят, это их прямая работа…

А что ты предъявишь подполковнику? Устную оперативную информацию, собранную с нарушением норм закона? Где протоколы допросов? Где, наконец, уголовное дело, возбужденное по всем правилам? Это первое, а второе – знаем мы этот СОБР; обложат дом со всех сторон, проведут переговоры, закидают цель дымовыми гранатами и попрут, со щитами, в стальных сферах, с автоматами наперевес. Бедолагу Матвеева к тому времени и уберут, и закопают… Никуда и никому я не буду звонить, а пойду прямо сейчас. Кстати, не факт, что Матвеев находится в доме. Не факт, что в доме вообще кто-то или что-то есть. Не факт, что стриптизерша и ее квадратные приятели сказали правду.

Он вышел из машины и мгновенно озяб. Ветер даже здесь, в лесу, гулял неслабо. Достав из багажника кеды, капитан переобулся, проверил свой «стечкин» – любимая игрушка, чеченский трофей, – подхватил нехитрое снаряжение – два мешка с живым товаром, а также полноразмерную кувалду – и двинулся к цели.

На первых же пятидесяти метрах пути через лес – по чавкающим мшистым кочкам, сквозь кусты – он опять напрочь промок, но 3 хлюпающая внутри ненадежной обуви ледяная вода только добавила ему охотничьего азарта.

Надо было опрокинуть боевые сто граммов. С другой стороны, я ведь не в бой иду. Бой – это когда впереди легитимный и злой враг. А сейчас я иду – не врага убивать, не преступников казнить. Я иду полюбовно договариваться. Я намерен просто спасти человека. А мешающих мне – устранить. Отодвинуть в сторону. Тихо, вежливо, без лишних проблем для меня и для них. Выпью – после, когда все закончу. Выдерну Матвеева, вручу несчастного его жене, а сам уеду к братовьям в деревню и там уже нормально выпью.

Начинать следовало с самого неприятного – со столба. Сбросив на землю поклажу, капитан обхватил скользкое круглое дерево и полез наподобие Винни Пуха из гениального мультфильма. Мгновенно пропитавшись водой полностью. Эх, Сережа, староват ты для экшена. Тебе сорок два, ты целый капитан, а чем занимаешься? Штурмуешь вертикально стоящие бревна. Сидел бы сейчас в каком-нибудь райотделе, собирал бы увесистые взятки, отращивал брюхо…

Добравшись до верха, он достал из заднего кармана нож. Перерезал телефонный провод – его всегда легко узнать, он черного цвета – и заскользил вниз. Нет, я не собираюсь пока отращивать брюхо. Я, может, еще раз женюсь. И даже карьеру сделаю. Захочу – и через годик вместо восьми маленьких звездочек на мои погоны упадут две большие. Майорские. А большие звезды – это вам не маленькие. В российском государстве у майора и генерала звезды, считай, одинакового размера. Нужно только проявить терпение. Дадут майора – а там и до полкана недалеко. Три-четыре года. Ты боевой офицер, у тебя медали, у тебя раскрытые убийства. В пятьдесят ты станешь полканом гарантированно. Дальше – открыта дорога в генералы. А милицейский генерал в этой стране в нынешние времена, под нормальным президентом (ведь он сам носил погоны, службу знает), – милицейский генерал есть величина и фигура.

Соскочив со столба, генерал Свинец стряхнул с плеч воображаемые звезды – генеральские и майорские, – пришел в себя, перевел дух и двинулся вдоль стены, на ходу развязывая первый мешок. Посмотрев на стену, примерившись, он дернул веревку на горловине и с натугой, силой своей главной, правой руки перебросил тяжесть на ту сторону. Подождал реакции.

Не прошло и минуты, как за стеной раздались характерные звуки вечного, как мир, кошачье-собачьего боя. Дикое сопение, хриплое мяуканье, сдавленное рычание, отчаянное шипение; торжествующий, сквозь сомкнутую пасть, сдавленный хрип, – поймал! прикусил! держу! – и отчаянный, вибрирующий возглас – убивают! сам убью! вцеплюсь когтями, зубами в нос, в глаза!..