Жизнь в розовом свете

– Не забыла...
– Ди снова присела на краешек плетеного кресла. Резкий ветер трепал лозы плюща, крутил цветные бумажные пропеллеры на лотке с игрушками.
– Мы были совсем девчонками.

– Да! И считали себя особенными! Ты смеешься над этим, Ди? Ты полагаешь, что именно наша схожесть, наше осознание двойного могущества и тайного предназначения стало причиной многих бед?

– Бог мой, все не так, Анна! Мы были единым целым и разрушили связь. Поначалу это так непривычно. Да и потом мне частенько приходилось думать о том, как страшно стоять одному в центре Вселенной. Ведь каждый человек центр и от него ведется отсчет. Понимаешь? Моя боль, мои желания, страхи, привязанности... Мои и только мои...

– Понимаю. Каждый из нас, живущих - избранный. Это совсем не смешно. Скорее - прекрасно.

– Это страшно, Эн...
– По лицу Ди пробегали пестрые блики от мигающей внизу неоновой рекламы.
– Иногда это очень страшно. И не можешь понять, отчего так несчастен - либо ты сам плох - зол, завистлив, мелочен, глуп либо мир вовсе не таков, как должен быть - лжив, жесток, несправедлив. Не тот, кого можно любить чистым сердцем, сострадая и умиляясь.

– Конфликт мечты и реальности - самая банальная из неувядающих банальностей. Рецептов преодолеть его - множество. У каждого свой . Существовать в ладу с миром, то есть получать от своего, какого бы там ни было бытия радость - большая проблема. Я выбрала самый простой путь. Ведь ты уже давно хочешь спросить меня об этом?
– Эн осторожно сняла и протянула сестре смешные круглые очки со стеклами цвета малинового сиропа.

– Посмотри вокруг, что ты видишь, Ди?

– Солнце...
– Ди заправила за уши гибкие дужки.
– Я вижу теплый летний вечер, Эн.

2.

Прошло пять лет. Ди так и не уехала. Сестры жили вместе, проводя большую часть времени в комнате с балконом. Зимой они сидели у окна, а как только начинало пригревать солнце, - выбирались на "волю" - так Эн называла балкон. Она сидела в своем кресле, укутанная пледом с театральным биноклем в руке. Ди всегда была рядом, приспособив для работы передвижной столик. На нем висели два вышитых гладью мешка с клубками ниток, кусочками кружева, лоскутов, пенал с ножницами, крючками, иголками. В салон Зайды Донован специально приезжали покупатели, чтобы приобрести вещицу "от Дианы Кордес ученицы Сальваторе Дали", как представляла её Зайда. Ди ходила в магазины, готовила обеды, вела хозяйство, вывозила сестру на прогулки по окрестностям. Они без конца болтали, никогда не скучая друг с другом.

Частенько, особенно в сумрачные зимние дни, Эн зажигала все лампы, люстры, бра и, вооружась мягкой тряпочкой, объезжала свои владения. Каждую вещь она подолгу держала в руках, обтирая пыль, проверяя, не нуждается ли она в реставрации. Затем подклеивала, подкрашивала, подрисовывала. И рассказывала, наделяя каждый предмет особой жизнью.

– "Люди и вещи" - ещё одна история любви и ненависти в моей энциклопедии банальностей. Здесь можно копать без конца - взаимоотношения трагикомические.
– Эн погладила виноградную гроздь из туманно-зеленого оникса, украшавшую бронзовую лозу настольной лампы.
– Хочешь знать откуда эта штуковина?

– Меня больше интересуют люди. По случаю погожего воскресенья на набережной настоящее шествие.
– Ди выкатила кресло сестры на балкон.
– Тут такие персонажи - просто "человеческая комендия".

Эн подняла бинокль. Жизнь, идущая внизу, казалась ей неиссякаемой сокровищницей, дарящей бесконечные впечатления. Разве не любопытно наблюдать за Джони, совершающим воровские перебежки в соседний переулок, где ждала его, поскуливая за тюлевой занавеской, Эмми? А море, меняющее настроение подобно живому существу, а людская толпа на набережной неиссякающая "река жизни"?

– Со стороны мы представляем идиллическую картину, - поглядывая вниз, Ди быстро мелькала крючком.
– Такое тихое, такое счастливое умопомешательство. Достойный хэппи-энд нашей запутанной драмы.

– Кто бы поверил, что пятьдесят лет назад мы, не обмолвившись ни словом, решили расстаться, навсегда разделив наши пути. Потом, ничего не выясняя, встретились.
– Эн не смотрела на сестру.

– А встретившись, уже пять лет обходим, вернее, обтекаем острые углы, делая вид, что так было всегда - этот балкон, кружева, море...

– На такое способны лишь законченные шизофреники. Тебе не кажется, что пора перетряхнуть старый хлам и освободиться от лишнего груза?

– Отлично! Сейчас все и выясним. Только вначале заглянем в холодильник. Там остались чудесные паштеты! Я же знаю, что ты думаешь о них, когда говоришь о необходимости разобраться в прошлом непосредственно перед обедом.

– С голодной женщиной надлежит использовать самое совершенное средство общения - молчание.
– Так говорил мой Родриго.
– Вернее, стал говорить с возрастом. В молодые годы у него это звучало несколько иначе: с голодной женщиной лучше обходиться без слов.

Сестры с преувеличенным энтузиазмом занялись обедом. О выяснении отношений после десерта в виде вишневого мороженного, съеденного на балконе, ни одна из них не вспомнила. Так было уже много-много раз.

– Ди, ну-ка, взгляни вон туда.
– Эн указала против солнца оттопыренным мизинцем - в её руке блестел перламутром маленький театральный бинокль. Ди подняла голову, осторожно придерживая тянущуюся из правого мешка белую нить.

– Ну...
– Она продолжила работать крючком.

– Заметила пару?

– На роликах? Бьюсь об заклад, что один из них - парень. Вот тот серьгой и локонами до пояса. У них почему-то в этом возрасте фантастически густые патлы. Помнишь дурочка Макки в пансионате? Он любил, когда ты заплетала ему косичку.

– Помню, помню. Но посмотри скорей сюда! Вот те, что подошли к столику под зеленым зонтом...

Ди взяла бинокль, пригляделась.

– Симпатяги. Думаю, барышне далеко за пятьдесят. Но приоделась она с большим старанием. Не может забыть о восемнадцати.

– Да, Агнес тщательно обдумала свой туалет. У неё сегодня очень ответственный день.

– Не скажу, чтобы кавалер блистал красотой и молодостью. Хотя когда-то он, наверное, был весьма неплох.

Ди проследила, как двое, нерешительно потоптавшись возле столика в тени, подсели к другому, стоящему у самого края пешеходного маршрута в малиновых лучах заходящего солнца.Теперь июньский день клонился к вечеру. Море, отражавшее безоблачное небо, выглядело почти по-южному. Если бы не резкий ветер, заворачивающий снежно-белые барашки и не гряда тяжелых серых туч, угрожающе поднимавшаяся с горизонта. Но воскресенье, вопреки прогнозам, обошлось без дождя. Солнце не торопилось спрятаться за облаками, расцвечивая их пожарным пламенем.

В обе стороны по набережной двигалась толпа, похожая на демонстрацию. Дородные мамаши с выводком разновеликих детишек в пестрых шортах глазели по сторонам, рассеянно облизывая рожки мороженого; двигались стайки туристов с ремешками фото - и видеокамер на усталых от постоянного вращения шеях, студенты в растянутых майках и толсто-подошвенных бутсах, плотно обнявшиеся пары неопределенной половой принадлежности в стиле унисекс - черные очки, бермуды, загорелые коленки, крепкие плечи и короткие стрижки.