Жизнь во время войны
Шрифт:
Женщина помахала карточкой, и Минголла взял ее – картонку для игры в бинго со значками вместо букв и цифр.
– Удачи, – сказала женщина в красном платье и рассмеялась как будто своим мыслям. Затем раскрутила барабан.
Она выкрикивала разные слова, многих Минголла не знал, но какой-то старик взялся ему помогать и тыкал пальцем в нужный квадратик, когда совпадал символ. Вскоре несколько рядов оказались почти целиком закрыты.
– La manzana! [2] – крикнула женщина, и старик, дернув Минголлу за рукав, закричал в ответ:
2
Яблоко! (исп.)
– Se gano! [3]
Она
3
У него есть! (исп.)
– Видишь? – сказала женщина, вручая ему выигрыш – почти три доллара – и новую карточку.
– Что вижу? – озадаченно спросил Минголла. Но она уже опять крутила барабан.
Он победил в трех играх из семи. Его поздравляли, изумленно качая головами, а предупредительный старик изображал жестами, что своей удачей Минголла обязан только ему. Сам Минголла, однако, нервничал. Ритуал держался на принципе малых чудес, и хотя Минголла был почти уверен, что девушка жульничала в его пользу (в этом, решил он, был смысл ее смеха и ее «Видишь?»), а значит, удача не была по-настоящему удачей, избыточность ломала все принципы. Три раза подряд он проиграл, но после выиграл два из четырех раундов и занервничал еще больше. Он думал, не уйти ли. Но что, если это действительно удача? Тогда его уход нарушит более высокую закономерность, пересечется с неким космическим процессом и вытащит оттуда беду. Мысль казалась нелепой, но Минголла не мог рисковать, если оставался хоть малейший шанс.
Он продолжал выигрывать. Люди, совсем недавно его поздравлявшие, раздраженно разбредались кто куда, вскоре у лотка почти никого не осталось, и женщина прекратила игру. Из тени выскочил чумазый уличный мальчишка – складывать реквизит. Он развинтил проволочный барабан, отключил микрофон, сложил в коробку пластмассовые кубики и побросал все это в холщовый мешок. Женщина вышла из-за прилавка и прислонилась к бамбуковому шесту. Полуулыбаясь, она чуть склонила голову набок, оценивающе посмотрела на Минголлу, затем – когда молчание стало неловким – сказала:
– Меня зовут Дебора.
– Дэвид. – Минголла смутился, как четырнадцатилетний подросток; он с трудом удержался, чтобы не сунуть руки в карманы и не отвернуться.
– Зачем ты мне подыгрывала? – спросил он; пытаясь скрыть нервозность, он произнес эти слова слишком громко, и они прозвучали упреком.
– Чтобы ты обратил на меня внимание, – ответила она. – Мне... интересно. Неужели не заметил?
– Ну, не знаю.
Она рассмеялась.
– Похвально! Осторожность никогда не помешает.
Ему нравился ее смех – очень легкий, и по этой легкости было видно, что она умеет радоваться самым простым вещам.
Мимо, рука об руку и горланя пьяные песни, прошли трое мужчин. Один что-то крикнул Деборе, и та ответила злой испанской тирадой. Минголла мог
только догадываться: ей досталось за то, что она связалась с американцем.– Может, пойдем куда-нибудь? – предложил он. – Чтобы не торчать на улице.
– Сейчас, нужно подождать, пока он все соберет. – Она кивнула в сторону мальчишки, который уже сматывал лампочную гирлянду. – Странно, – сказала она. – У меня дар, и обычно мне неловко рядом с теми, у кого он тоже. А с тобой нормально.
– Дар? – Кажется, Минголла понимал, о чем она, но из осторожности не признался.
– Как ты его называешь? ЭСВ? Экстрасенсорное восприятие?
Минголла решил, что открещиваться бесполезно.
– Я его вообще никак не называю.
– У тебя очень сильный. Странно, что ты не в пси-войсках.
Хотелось произвести на нее впечатление, напустить таинственности.
– А откуда ты знаешь, что я не там?
– Знаю. – Она достала из-под прилавка черную сумочку. – После наркотерапии дар меняется, по крайней мере снаружи. Тепло, например, не чувствуется. – Она подняла взгляд от сумочки. – Или ты чувствуешь иначе? Не как тепло?
– Некоторые люди кажутся горячими, – ответил Минголла, – но я не знал, что это такое.
– Это и значит... иногда. – Она затолкала в сумочку банкноты. – Так почему ты не в пси-войсках?
Минголла вспомнил свой первый разговор с агентом Пси-корпуса – бледный лысеющий человечек смотрел невинно, как это бывает у слепых. Пока Минголла говорил, вербовщик вертел в руках кольцо, которое Минголла дал ему подержать, не вникал в слова и рассеянно смотрел по сторонам, словно прислушиваясь к эху.
– Меня долго уговаривали, – сказал Минголла. – Но я не вижу особого смысла. Ребята возомнили себя ментальными чародеями, а умеют разве что предсказывать всякую ерунду, да и то через раз промахиваются. И потом, я боюсь препаратов. Говорят, у них побочные эффекты.
– Какие?
– Не знаю... Как-то действуют на голову, личность меняется.
– Тебе повезло, у вас это добровольно, – сказала Дебора. – У нас бы зацапали, и все.
Мальчишка что-то ей сказал, закинул мешок, на плечо и после короткого обмена скорострельными испанскими репликами убежал к реке. Толпа была все такой же плотной, но половина лотков закрылась, а оставшиеся своими пальмовыми крышами, гирляндами света и женскими шалями, напоминали плохо разыгранный на затемненной сцене спектакль из жизни туземцев. За торговыми рядами мигали неоновые огни – бестолковый зверинец, населенный серебряными орлами, малиновыми пауками и индиговыми драконами. От разгоравшихся и гасших чудовищ у Минголлы закружилась голова. Все казалось таким же бессвязным, как в клубе Демонио.
– Тебе плохо? – спросила Дебора.
– Просто устал.
Она повернула его к себе лицом и положила руки на плечи.
– Нет, – сказала она. – Тут что-то другое.
Тяжесть ее рук и запах духов привели его в чувство.
– Пару дней назад на артбазу была атака, – объяснил он. – Она все еще со мной, понимаешь.
Дебора чуть сдавила его плечи и отступила.
– Может, я сумею что-нибудь сделать. – Это было сказано слишком серьезно, и Минголла подумал, что она имеет в виду что-то конкретное.
– Как? – спросил он.
– Расскажу за ужином... если пригласишь, конечно. – Она взяла его за руку и шутливо добавила: – Ты мне кое-что должен за такую удачу, тебе не кажется?
– А ты почему не в пси-войсках? – спросил он по дороге.
Она ответила не сразу – сперва, опустив голову, поддела носком туфли обрывок целлофана. Они шли по почти безлюдной улице, слева текла река, похожая на вялый поток черной политуры, а справа тянулись глухие задние стены баров. Наверху опирался на решетку неоновый лев, распространяя вокруг себя зловещее зеленое сияние.