Жизнь, Вселенная и все остальное

— Они дали ему слишком большую дозу, — прошелестел его тихий-тихий шепот. — Слишком чрезмерную. — И заплакал. — Мне кажется, это роботы толкнули врача под руку.

— Роботы? — резко спросил Зафод. — Какие еще роботы?

— Такие… белые, — хрипло прошептал журналист. — Они ворвались в зал суда и похитили у судьи скипетр, Аргабутонский Скипетр Правосудия, такая жуткая плексигласовая штука. Не знаю, зачем уж он им понадобился. — Журналист вновь расплакался: — И по-моему, они толкнули врача под руку…

Его голова бессильно, скорбно моталась из стороны в сторону, глаза мученически пылали.

— А когда заседание возобновилось, — прошептал он сквозь рыдания, — они, к несчастью, отдали Праку ужасный приказ. Ему приказали, — умолкнув на миг, он весь содрогнулся, — чтобы он говорил Правду, Всю Правду и Ничего, Кроме Правды. Вот только, разве не понимаете? — Внезапно приподнявшись на локтях, он вскричал, что есть мочи: — Ему дали слишком чрезмерную дозу!

И вновь упал на подушки с тихим воем: «Слишком чрезмерную, слишком чересчурную большую, чересчурно-чрезмерную…»

Присутствующие переглянулись. По спине у них пробежали мурашки.

— И что же случилось? — спросил наконец Зафод.

— О, не извольте сомневаться: он благополучно сказал правду, — сообщил журналист зловещим тоном, — насколько мне известно, он все еще говорит. Странные, ужасные вещи… ужасные, ужасные! — сорвался он на визг.

Его попытались успокоить, но журналист опять привстал на локтях.

— Ужасные вещи, непостижимые вещи, — вопил он, — вещи, от которых можно с ума сойти!

Окинул собравшихся диким взглядом.

— Или, как в моем случае, ополоуметь. Я все-таки журналист.

— Вы имеете в виду, — тихо спросил Артур, — что говорить правду — ваша профессиональная обязанность?

— Нет, — озадаченно ответил тот. — Я имею в виду, что я соврал, что мне нужно сдавать статью, и сбежал пораньше… — После чего окончательно впал в беспамятство.

В сознание он пришел лишь один раз — и то ненадолго.

Однако от него удалось выведать следующее.

Когда стала ясна суть происходящего и стало ясно, что Праку не удастся заткнуть рот, пока он не скажет всю правду в ее абсолютной и окончательной форме, заседание было закрыто.

И не просто закрыто, но загерметизировано, причем Прак так и остался в зале суда. Здание обнесли стальными стенами, а также — береженого Бог бережет! — колючей проволокой под электротоком, крокодильими болотами и тремя крупными армиями, чтобы преградить словам Прака путь к людским ушам.

— Жалко, — заметил Артур. — Хотел бы я его послушать. Он наверняка знает Ответ на Вопрос Жизни. Мне до сих пор не по себе, что мы его так и не выяснили.

— Задумайте число, — вмешался компьютер, — любое число.

Артур назвал компьютеру телефон справочного бюро вокзала Кингс-Кросс, рассудив, что должна же быть у этого телефонного номера хоть какая-то полезная функция.

Компьютер ввел номер в отремонтированный двигатель невероятностной тяги.

Согласно теории относительности. Материя велит Пространству, как именно ему искривляться, а Пространство велит Материи, как именно ей двигаться.

«Золотое сердце» повелело пространству завязаться морским узлом — и совершило мягкую посадку внутри стальной ограды комплекса Аргабутонского верховного суда.

Зал суда производил крайне мрачное впечатление. То было обширное и темное помещение, явно задуманное как святилище Правосудия — а не Радости, например. Вы не стали бы устраивать там банкет — по крайней мере удачный. Ибо местный интерьер был способен вогнать в меланхолию самого беззаботного гостя.

Высокие, сводчатые черные потолки, под которыми с угрюмой решимостью реяли зловещие тени. Скамьи, стенные панели, грузные колонны — все это было изготовлено из древесины самых темных и суровых оттенков, какую только могла породить ужасная Агресбардийская Чаща. Массивная черная Трибуна Правосудия, которая царила в центре зала, казалась воплощением монструозной тяжести. И если бы вдруг какому-нибудь солнечному лучику удалось проскользнуть в эту святая святых Аргабутонского Дворца Правосудия, он мигом повернулся бы на пятках и стремглав выскользнул обратно.

Артур и Триллиан вошли в зал первыми. Форд с Зафодом мужественно прикрывали их с тыла.

Вначале помещение показалось им совершенно темным и пустынным. Эхо их шагов гулко прокатилось под сводами. Странно. Как они уже удостоверились, все заграждения и охрана находились на своих местах и выполняли свои обязанности, из чего следовало, что сеанс правдивых речей продолжается.

Неужели ошибка?

И тут, когда их глаза попривыкли к тьме, они заметили в углу тусклый красный огонек, а под ним — живую, трепещущую тень. Они посветили в угол фонариком.

То был Прак. Он развалился на скамье, покуривая апатично тлеющую сигарету.

— Здорово, — сказал он, вяло отсалютовав рукой, и из-под сводов ему отозвалось эхо.

То был щуплый, малорослый человечек с жидкими волосами. Он сел на скамью с ногами, ссутулив плечи. Его голова и колени беспрестанно дергались. Прак затянулся сигаретой.

Новоприбывшие жадно уставились на него.

— Что тут происходит? — спросила Триллиан.

— Ничего, — ответил Прак, дернув плечом.

Артур направил луч фонарика на лицо Прака.

— Мы думали, — пояснил он, — что вы говорите Правду, Всю Правду и Ничего, Кроме Правды.

— А, это, — протянул Прак. — Было дело. Только я уже пошабашил. Не так-то ее много, как люди себе воображают. Правда, местами забавные штучки попадаются.

Внезапно он разразился истерическим хохотом. Приступ продолжался каких-то три секунды, после чего Прак умолк и, подергивая головой и коленями, вновь затянулся дымом. На его лице играла странная полуулыбка.

Из сумрака выступили Форд-и Зафод.

— Расскажите нам еще раз, — попросил Форд.

— Да я и не помню уже ничего, — отвечал Прак. — Была у меня мысль кой-чего записать для памяти, но сперва я карандаша не нашел, а потом лень одолела.

Установилась долгая — настолько долгая, что наши герои явственно почувствовали, как старится Вселенная, — пауза. Прак уставился в луч фонарика.

— Совсем ничего? — вымолвил наконец Артур. — Вы ничего-ничего не помните?