Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

Тем временем часть труппы столичного Театра на Таганке отправилась на гастроли в Ленинград. Причем большая часть актеров должна была приехать в город на Неве на поезде, а некоторые зажиточные члены труппы — в частности Высоцкий, Дыховичный, имеющие собственное авто, — поехали туда на своих железных конях. В тот приезд произошла следующая история.

Высоцкий, которого трижды под разными предлогами выселяли из лучшей гостиницы Питера "Астория", теперь вознамерился прожить в ней "от звонка до звонка". Каким образом? Он попросил помочь ему в этом деле Ивана Дыховичного, у которого тестем был, как мы помним, член Политбюро Дмитрий Полянский. Дыховичный, которого эта просьба удивила, все-таки не решился расстраивать друга и пошел ему навстречу: тут же из телефона-автомата, установленного в холле гостиницы, позвонил в Москву тестю и попросил заказать бронь в "Асторию". Тесть ответил: нет проблем. Затем друзья разделились: Высоцкий вышел на улицу (чтобы не мозолить лишний раз глаза) с тем, чтобы минут через десять вернуться в гостиницу, а Дыховичный отправился прямиком к администратору.

Учитывая, что выглядел Дыховичный весьма просто — рубашка, джинсы, длинные волосы, — сидевшая за стойкой женщина-администратор даже не стала с ним разговаривать и на просьбу посмотреть бронь на фамилию Дыховичный ответила:

— И смотреть не буду! Гуляйте себе, молодой человек!

Краем глаза Дыховичный видел, что милиционер, стоявший неподалеку, начал медленно перемещаться в его сторону.

— Но все-таки посмотрите, пожалуйста, — сделал он новую попытку разжалобить администраторшу.

— Не буду смотреть! — еще больше взвилась женщина. — Если не хочешь, чтобы тебя вывели и "оприходовали", то сам покинь гостиницу немедленно. Здесь солидные люди селятся, а не рвань всякая!

В этот миг в холле появляется Высоцкий, однако его появление никакой положительной реакции у администраторши и милиционера не вызывает. Наоборот, им даже доставляет удовольствие "прижечь пятки" известному актеру. Короче, их просят удалиться. По словам Дыховичного, никогда еще он не видел приятеля таким грустным, как в тот миг. Еще бы: "Астория" вновь осталась для него неприступной. И тут в Дыховичном взыграла гордость. "Подожди меня здесь!" — говорит он Высоцкому, а сам направляется к милиционеру. За взятку в 5 рублей он уговаривает его разрешить ему сделать еще один звонок из автомата и вновь связывается с тестем. Тот, услышав, что его зять до сих пор не въехал в номер, страшно удивляется. Затем соединяется с кем-то по другому телефону и через пару минут объявляет Дыховичному: мол, все нормально, вас должны заселить. Окрыленный услышанным, Дыховичный возвращается к администраторше.

Увидев возле себя молодого человека, которого она пять минут назад выгнала, женщина чуть не поперхнулась.

— Опять вы?

— Да, я! — ответил тот. — Я прошу вас посмотреть бронь на фамилию Дыховичный.

Видимо, твердость, с какой посетитель произнес последнюю фразу, произвела на администраторшу определенное впечатление, и она, пусть нехотя, но полезла в журнал. Но при этом сказала:

— Вот если я сейчас не найду вашу фамилию, вы у меня получите пятнадцать суток!

— Хорошо, — не стал спорить с ней Дыховичный.

Далее послушаем рассказ самого актера: "Переворачивает страницы — и я вижу, что есть моя фамилия.

— Да, — говорит, — фамилия имеется, но номер вы не получите!

— Почему же?

— А потому что я сейчас все выясню! Я вас выведу на чистую воду! Это бронь обкома партии. Какое отношение вы можете иметь к обкому?

— А вот эти вот все, — отвечаю, — имеют какое-то отношение? А?..

Она, уже вне себя, перезванивает куда-то — и постепенно меняется в лице.

— Ладно, — говорит, мол, делать нечего. Выхожу к Володе, тот сидит потерянный.

— Чего ж! — встречает меня. — Поехали отсюда. Ясно было, что нас не поселят.

— Так нас пускают, — а ему уже не верится. То есть он даже входить туда второй раз побаивался.

Нас поселили, но со словами, что, дескать, долго вы тут не проживете. И на следующий, кажется, день переселили из нашего замечательного номера в другой, под тем предлогом, что приезжают какие-то иностранцы.

А в Ленинграде мы несколько дней выступали с концертами. На третий день эта женщина, которая с нами боролась, вошла и говорит:

— Вот вы выступаете, нельзя ли для меня организовать пару билетиков?

Володя взвыл и со словами в том смысле, что "Держите меня!", убежал на улицу.

Я же попытался что-то объяснить — мол, вы еще имеете совесть…

— А что такого? — отвечает. — Билет, что ли, сделать трудно?.."

19 июня увидел свет Указ Президиума Верховного Совета РСФСР "О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма". В нем в качестве мер по обузданию потребления "зеленого змия" населением (а оно к тому времени приобрело катастрофические размеры, о чем сигнализировали все инстанции: МВД — мол, растет количество преступлений "по пьяни", Министерство труда и занятости — мол, растет травматизм "по пьяни" и т. д.) предлагалось сократить число разного рода "забегаловок", усилить контроль за отпуском спиртного несовершеннолетним и т. д. и т. п. Однако уже ближайшее время показало, что ничего в сложившейся ситуации этот указ не изменил.

Двое известных советских литераторов — поэт Николай Старшинов и писатель Виль Липатов — появление Указа встретили в "кремлевском отделении" знаменитой "Соловьевки" — больнице имени Соловьева, где, в частности, лечились и алкоголики, принадлежавшие к так называемой элите: актеры, писатели, художники, спортсмены, директора магазинов, баз и т. д. Причем лечились они по-разному: кто-то действительно хотел вылечиться, а кто-то просто был вынужден пройти курс лечения по разнарядке. Например, в те июньские дни в "Соловьевке" лежал директор одного крупного столичного автобусного парка, который весь курс лечения водил врачей за нос: ему давали пить антабус, а он сразу после этого летел стрелой в туалет, где тайком выпивал полстакана лимонного сока, который нейтрализовал действие лекарства. На вопрос Старшинова, зачем он это делает, директор отвечал: "Меня заставили пройти принудительное лечение. Если бы я отказался от него, меня сняли бы с работы и исключили из партии. А так я как бы пройду курс лечения, получу об этом справку. А употреблять-то все буду по-прежнему. Без этого у нас не обойдешься…"

Далее Н. Старшинов вспоминает:

"Сразу после выхода постановления к Вилю пришел корреспондент "Литературной газеты", чтобы взять у него интервью, посвященное этой теме. Отвечая на вопросы, Виль все время хохмил:

— Миленький, да если бы я знал, как покончить с этим злом, я не лежал бы здесь уже пятый раз!..

Находясь в больнице, Липатов неоднократно пытался войти в работу над новыми вещами. В частности, говорил о том, что намерен написать продолжение повести "Серая мышь", ее вторую часть.

Но работа ему не давалась. Его мучила страшная депрессия. Чтобы избавиться от нее, он постоянно принимал какие-то таблетки. Выгребал их из тумбочки и глотал целыми горстями без счета…

Над нами, этажом выше, находилось психиатрическое отделение. Нередко на прогулку в больничный двор нянечки выводили одновременно и нас, и лечившихся в этом отделении.

Виль с большим вниманием следил за их поведением. В них было немало нелепого, смешного. Но все это Виль воспринимал без зубоскальства и не только с любознательностью, но и с человеческим сочувствием.

Один больной, представлявшийся всем Иесусом, был необычайно общителен, разговорчив. Его постоянно окружали товарищи по несчастью, засыпали вопросами, на которые он охотно и подробно отвечал.

Как-то услышали мы, как Иесус, кстати, очень сильно по-владимирски окая, объяснял им:

— Когда я умру, мое тело будет предано земле здесь. — Он указывал на ближнюю к нему клумбу. — Ко мне будут приходить все верующие…

Его допрашивали все вместе, скороговоркой:

— А где вы живете? Где вы живете?