Жизненно важный орган

Шура молчала, неотрывно разглядывая столешницу.

–А поэтому, если этот… если это существо не умерло до сих пор, оно умрет через пару часов… этой ночью!., завтра! – Дейнин нацелил указательный палец на свою собеседницу: – И ты не спасешь, не сможешь спасти его от гибели!..

– Разве это важно? – вдруг тихо спросила Шурочка, впервые поднимая голову, чтобы взглянуть Дейни-ну в глаза. – Зато я буду знать, что я попыталась спасти его, Ярослав Владимирович…

И не то от этого прямого взгляда, не то от абсурдности приведенного Шурой аргумента Дейнин растерялся.

– То есть как? – пробормотал он.

– Ну, как? – повторила эхом Зарубина. – Вот взять, к примеру, вас, врачей… Разве вы откажетесь помочь больному, даже если будете наверняка знать, что он скоро умрет? Разве вы не будете колоть ему дорогие лекарства и держать в больнице, если остается хоть малюсенькая возможность того, что он поправится?

– Погоди, Шура, – сердито перебил ее Дейнин. – При чем здесь какой-то больной?.. Не надо никаких аналогий и сравнений! Потому что все эти рассуждения хороши, когда мы говорим о че-ло-ве-ке! А то, что ты тайком утащила из Центра, нельзя считать человеком! Это было бы грубейшей ошибкой, Шура, поверь мне!..

– Почему? – кротко спросила женщина, вновь отводя глаза в сторону, и Дейнин на секунду замешкался с ответом, пытаясь сообразить, к чему относится ее вопрос – к человечности клона или к той причине, по которой она обязана ему верить.

Не выдержав, он вскочил с неудобного табурета и принялся по давней преподавательской привычке расхаживать взад-вперед по тесной кухне.

Потом резко остановился и выпалил, нависнув над Шурой:

– А по-твоему, это – человек?! Без головного мозга, без важнейших органов восприятия – это человек? А если бы ты знала, какой хаос у него царит в брюшной полости! Там практически все находится не на своем месте!.. Это не человек, Шурочка, это малый анатомический набор, извини меня за такое определение!..

– Вы не правы, Ярослав Владимирович, – бесцветным голосом произнесла Зарубина, не поднимая головы. – Оно… он – тоже человек…

Дейнин открыл было рот, чтобы высказать этой бочкообразной особе, возомнившей себя на склоне лет святой праведницей, все, что он о ней думает, но вовремя спохватился.

Неужели он, кандидат наук, доцент и просто высококлассный специалист в области репродукции человека, научные труды которого известны не только в России, но и во всем мире – по крайней мере, ученом, – не сумеет убедить в своей правоте полуграмотную бабу, ни черта не смыслящую в биологии и генетике?!..

Поэтому он заставил себя настроиться на безэмоциональный, чисто логический спор, какой не раз приходилось вести с оппонентами в тех ученых советах, где он состоял.

Он даже вернулся на свое место за столом напротив Шуры.

«Лучше бы чаем угостила, чем нести всякий вздор, – машинально подумал он. – А то сует свой нос куда не следует!»

– Что ж, Александра… э-э… Ивановна, – начал он. – Тогда давайте внимательно рассмотрим суть проблемы, которая перед нами возникла.

– Я не Ивановна, – поправила его Шура. – Александровна я по батюшке…

– Хорошо, хорошо, – отмахнулся Дейнин. – Значит, вы, Сан Санна, изволите утверждать, что клон номер сто восемьдесят пять – человек. И на чем же, позвольте поинтересоваться, основывается ваше убеждение – или заблуждение?

– Ну, так… это… он – живой!

– Допустим, – не давал ей опомниться Ярослав. – Но разве живут только люди? Собаки, кошки, птицы, тараканы тоже живут… По-вашему, значит, и они – люди?

Внутренне он уже тихо торжествовал, предвидя победное завершение той логической цепочки умозаключений, которую он плел для своего оппонента в юбке… то есть в платье.

– Не-ет, – неуверенно протянула Шурочка. – Это – животные…

– Совершенно верно. Так почему же он в отличие от них – человек?

Шура закусила полную губу.

– Он плачет, – произнесла она наконец с таким надрывом, что Дейнин вновь оторопел. – А птицы и звери плакать не умеют!

«Что за чушь?!» – хотел сказать Дейнин, мгновенно забыв о необходимости быть беспристрастным, но сказал другое:

– Интересно, как это он может плакать, если у него нет ни рта, ни гортани, ни глаз?!

– Может! – категорически заявила Шура.

– Хм… Ну что ж, предположим, что он обладает врожденной способностью к чревовещанию. Но тут вы противоречите самой себе, Шурочка. Из всех ста восьмидесяти пяти побочников, которые появились на свет в этой партии, плакало три четверти. Даже из тех семи, которых вы… усыпили сегодня, были такие, которые орали не переставая. Но вы почему-то выбрали именно этого, безголового… Он что – один среди них был человеком?

– Да, – упрямо подтвердила Зарубина. – Он один… Потому что он именно плакал, понимаете? А другие… Они, как вы сказали, просто орали, вот и все. А этот плакал так, что сразу можно было понять: он все-все чувствует и все понимает, не хуже нас с вами…

Дейнин страдальчески вздохнул.

М-да, похоже, все его попытки пробить брешь в стене невежества обречены на провал.

Бесполезно с ней спорить, с этой толстухой. Видимо, она действительно сбрендила. А что? Причин для этого у нее в избытке. Разумеется, трудное детство, жуткая закомплексованность из-за внешнего вида… Ну и, конечно, неудавшаяся личная жизнь, вечное одиночество, отсутствие родных и друзей, а теперь еще и неудержимо надвигающийся климакс…

Видно, в детстве в куклы как следует не наигралась, вот теперь гипертрофированный материнский инстинкт и попер из нее… Лучше бы она собаку себе завела. Или кошку.

А она решила завести себе мутанта. Этакого маленького безмозглого монстрика. Интересно, неужели она верит что сможет вырастить его?! Что он, подрастая, будет учиться ходить, говорить, потом пойдет в детский сад, в школу? Что будет называть ее мамой и обнимать ее и целовать? Видимо, верит. Она же не знает, что человек без мозга – это просто-напросто кусок мяса. Который может только… Впрочем, ничего он не может и даже жить по-настоящему не может. Все эти разговоры о душе, о якобы человеческом плаче – бредни, сказки для взрослых. Она верует в это так, как люди веруют в бога: исступленно, не вдумываясь в парадоксы, связанные с объектом их поклонения.

Кстати, если она утверждает, что побочник плачет, то почему в квартире так тихо? Я здесь уже почти час, а из комнаты, где она его наверняка спрятала, не донеслось ни звука. А может, на самом деле он уже давно мертв, а она тут вешает мне лапшу на уши?!. В принципе, это был бы неплохой выход из ситуации. Наглядно продемонстрировать этой фоме неверующей, а точнее, слишком верующей, что проблема сама собой разрешилась, потом быстренько забрать трупик и откланяться…

– А вы… – по инерции начал Дейнин, но тут же вспомнил, что имеет право называть Шурочку на «ты». – А ты уверена, что ребенок… что с ним все в порядке?