Жизненное пространство
Шрифт:
— Скляр! — вызвал Горкалов. — Я отстаю. Возглавь взвод.
— Принято, командир.
Одиннадцать тяжелых машин вошли в кипящее от взрывов болото, и оглушительное стаккато их автоматических орудий зазвучало над бурлящей жижей, освещая все пространство вокруг лопающимися стробоскопическими вспышками.
— «Воронам», «Хоплитам», — повторяю приказ, — отходить!
В этот миг Лерватов понял, он бессилен сделать что-нибудь еще, — бой вошел в ту стадию, когда централизованное управление оказалось попросту невозможным — сигналы на активных радарах смешались, схватка мгновенно рассыпалась на отдельные очаги противостояния, в эфире торжествующие выкрики смешивались
Машина Горкалова вошла в огневой контакт с противником, когда бой уже вовсю неистовствовал на ограниченном участке болот. Илья вел «Фалангера» с напряжением, — лишившийся усилителя привод требовал постоянного контроля, и потому его атака оказалась на этот раз простой и бесхитростной, — как только на целевом мониторе появился первый «Призрак», Илья тут же разрядил в него оба орудия, продолжая медленно двигаться вперед. Машина врага покачнулась под залпом, но устояла. Торс «Призрака» начал с визгом разворачиваться, лазерные комплексы на загривке уже рдели, показывая работу устройств накачки, и Илья безошибочно угадал — через секунду залп счетверенного лазера прошьет рубку его «Фалангера», который лишился всей лобовой брони еще в начале боя. Его рука метнулась к кнопке катапультирования, но это движение запоздало.
«Призрак» внезапно начал разворачиваться. Их разделяло еще около сотни метров, и в этом промежутке, вынырнув из клубов пара, неожиданно появился «Ворон». По бортовому номеру Илья тут же понял — это машина Шейлы, но она не видела ни его «Фалангера», ни «Призрака», — связанная столкновением с другой машиной противника, она продолжала начатый маневр, ведя непрерывный огонь из автоматической пушки, в то время как атакованный Горкаловым «Призрак» уже довернул свой торс в ее сторону, собираясь сначала пригвоздить внезапно появившуюся в поле зрения легкую мишень, а уж потом разделаться с увечным, едва движущимся «Фалангером».
Илья не мог этого допустить. Он знал, что его машина с трудом держится на ступоходах, а дистанция огня слишком коротка, чтобы он мог избежать повреждений от своего собственного залпа, но все это уже не имело значения, — палец Горкалова, вместо кнопки катапультирования, лег на гашетку залпового огня ракетных комплексов. Едва двигавшийся «Фалангер» будто взорвался — восемь ракет, вырвавшись из пусковых шахт, ударили в «Призрака», буквально разломив поврежденную машину на несколько несимметричных, уродливых частей; «Ворон» Шейлы, покачнувшись от внезапной ударной волны, все же устоял и, не снижая темпа, скрылся в облаках пара, а «Фалангер» Горкалова, потеряв опору, начал валиться набок, подламывая поврежденный привод.
Истекающая паром топь и светлеющее багряное небо вдруг опрокинулись перед глазами Ильи, стремясь поменяться местами, что-то надсадно захрустело, раздался зубовный скрежет сминаемого металла, затем, не выдержав деформаций, лопнул бронетрип-лекс кабины, и последним осознанным ощущением Горкалова стала боль в левой руке, которую зажало между сминающимися консолями управления.
Жадная топь глухо чавкнула, по ее поверхности волнами вскипели пузыри, когда шестьдесят тонн изувеченного металла рухнули набок, и «Фалангер» начал медленно погружаться в вонючую
жижу…Глава 9
Над позициями батальона неторопливо поднимались перистые полосы молочно-белого тумана. Безобидные утренние испарения, смешиваясь с прогорклым, удушливым дымом, которым продолжали истекать подбитые машины, становились похожи на зловещий белый саван, пытающийся окутать изуродованное поле ночной битвы.
Орбитальная плита уже приоткрыла краешек звезды, уползая к опрокинутому кверху дном горизонту, и страшный багрянец ночи сменился наконец стылым, бледно-розовым рассветом.
Шейла спрыгнула со ступеньки веревочной лестницы и едва не упала на обоженную, изрытую воронками и щедро нашпигованную металлом землю… да и не земля то была вовсе, а так, какое-то жалкое подобие почвы, нанесенное ветром поверх пластиковой основы скал…
Ее растопыренные пальцы укололись об обгорелый султанчик травы, которая чудом уцелела на истоптанной ступоходами машин, изрытой снарядами и опаленной лазерами поверхности.
«Надо же… уцелела…»
Шейла обессиленно стащила с головы мягкий шлем, с наслаждением подставляя холодному ветерку пылающее лицо.
Как потрясающе жить… дышать…
Она подняла взгляд на свой «Ворон», который стоял в нескольких метрах выше по склону.
Черный, в подпалинах от близких разрывов, с посиневшими по краям дюзами реактивной тяги, огромный, покрытый шрамами… невыразимо родной… ее «Ворон», преданная, живая металлическая птица, такая же усталая, измотанная, как ее пилот.
Этой ночью они стали по-настоящему близки.
Умные люди часто повторяют, что любить машину — противоестественно, это признак слабости, закомплексованности, зависимости от техники, отголосок древнего невежества и страха, когда человек одухотворял все неживое, чье устройство не мог постичь.
Чушь все это!
Машину нужно любить. Просто любовь бывает разная — к «Ворону» одна, к человеку иная…
Сзади послышался нездоровый звук надсаженных сервомоторов.
Шейла оглянулась.
«Хоплит» лейтенанта Сокуры пострадал намного серьезнее ее «Ворона». Она уже второй раз за несколько дней поражалась этой способности Николая — доводить свои машины до состояния, когда кажется, подойди к роботу, пни посильнее, и он развалится, а Ник, — ничего, без единой царапины, вон уже вылезает, улыбается чумазым лицом, по которому в горячке боя не раз и не два провел испачканной пятерней, гасившей до этого загоревшуюся проводку.
— Жить будем, лейтенант Норман!.. — прокричал он, спрыгивая со ступеньки веревочного трапа. — Утро уже!
— Ты что орешь?
— А? Не слышу, говори громче, контузило!
Она смотрела на него и не знала, чего сейчас хочется больше — рассмеяться вместе с ним, радуясь тому, что жива, что снова видит этот чужой рассвет, или заплакать, взвыть, вспомнив эту жуткую ночь и всех, кто навсегда остался в ней, для кого утренний туман кроил свой молочно-белый саван и оторачивал его траурными шлейфами горького дыма…
— Скляра убило… — громко пожаловался Ник, присаживаясь рядом с Шейлой. Достав сигареты, он долго ковырял пачку, пытаясь вскрыть упаковку негнущимися, занемевшими от нейросенсорных перчаток пальцами. — Прямо у меня на глазах… Прожгли лобовую броню, сволочи… Хороший был мужик… Настоящий…
Шейла слушала его громкую бессвязную речь, поражаясь тому, как на войне летит время. Знала-то она их всего два дня — и Николая, и майора Скляра, а оба уже стали такими родными, будто прожили вместе всю жизнь, и вот одного из них нет…