Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль

В то же время на допросе Х. Г. Раковский заявил о том, что он во время следствия отказывался от показаний в совершении тех преступлений, в которых его обвиняли, в течение восьми месяцев [1575] и этим довел до мирового общественного мнения, что показания у него были исторгнуты силой.

При этом, правда, Раковский сказал, что показания он стал давать, узнав об агрессии Японии против Китая и неприкрытой агрессии Германии и Италии против испанского народа. Но и этот мотив он использовал для того, чтобы хотя бы в малейшей степени дать представление о режиме заключения и следствия, показав, что в тюрьме ему даже не давали газет, которые получил внезапно, то ли по прихоти следствия, то ли, что значительно более вероятно, для оказания психологического давления. «То, что читатель обыкновенно вычитывает каждый день в маленьких дозах в телеграммах, я это получил сразу в крупной, массированной дозе. Это на меня подействовало потрясающим образом». [1576]

1575

Судебный отчет… С. 282.

1576

Там же. С. 282–283.

Этот фрагмент показаний можно понять и в том смысле, что Х. Г. Раковский решил дать требуемые следствием «признания» после почти восьмимесячного отказа от них, чтобы не ослаблять фронта борьбы против агрессоров, то есть поставил общие интересы прогресса и социализма, как он понимал их, выше собственных интересов, своей чести и достоинства, выше своей жизни.

Но ведь такой поворот противоречил самым решительным образом всей концепции обвинения! Признавая в таком контексте себя виновным в совершении преступлений, в измене СССР, Х. Г. Раковский тем самым отвергал обвинения, ибо просто не мог человек, продолжавший осознавать опасность «фашизма» (мы берем термин «фашизм» в кавычки, ибо понимался он расширительно, включая не только фашистский режим в Италии, но также нацистский строй в Германии и другие правоэкстремистские государственные порядки), готовый во имя борьбы против него принести себя в жертву, пойти на сознательную службу к этим самым силам крайней реакции.

Остальные подсудимые, кроме Н. И. Бухарина, были полностью или частично деморализованы. При этом напомним потрясающую метаморфозу, произошедшую с Н. Н. Крестинским, точнее говоря, предположение о его подмене двойником. Бухарин же избрал на процессе другую тактику, нежели Раковский, хотя и сходную в главном – в самом факте «признательных» показаний. Он признавал «политическую ответственность» за преступления разного рода и категорически отвергал или опровергал свою причастность к конкретным преступным действиям. Проведя соответствующий анализ стенограммы процесса на различных уровнях, Стивен Коэн подытожил: «Используя ошеломительный набор двусмысленностей, уверток, кодированных слов, завуалированных намеков, логических хитросплетений и упорных опровержений, Бухарин регулярно перехватывал инициативу у Вышинского, все больше сбивал его с толку и камня на камне не оставил от обвинений истинного прокурора Сталина». [1577]

1577

Коэн С. Бухарин: Политическая биография. С. 446.

Раковский не обладал таким блестящим полемическим талантом, как Бухарин, умевший с поразительной легкостью доказывать совершенно противоположные вещи, он был старше Бухарина на 15 лет, на предварительном следствии Бухарин держался три месяца, [1578] тогда как Раковский более семи, и, естественно, поведение Бухарина на суде было намного более ярким. Американский корреспондент, присутствовавший на процессе, только у Бухарина обнаружил «мужество, гордость и почти что дерзость», его борьбу за свою репутацию в мире и за свое место в истории». [1579] Представляется немаловажным, хотя и преувеличенным мнение меньшевика-эмигранта Ф. И. Дана: «Ни на одном из предыдущих процессов не было таких скандальных для режиссуры эпизодов, как выступления Крестинского, Раковского, Рыкова, Бухарина и даже Ягоды, недвусмысленно заявлявших о лжи всех или части показаний, выуженных у них на предварительном следствии». [1580]

1578

Там же. С. 444.

1579

Там же. С. 449.

1580

Дан Ф. Новая бойня в Москве // Социалистический вестник. 1938. № 5. С. 5.

Оценивая процесс в исторической ретроспективе, можно с полной уверенностью утверждать, что вторым на нем после Н. И. Бухарина по мужеству, самообладанию, стойкости и силе логики, приспособляемости к чудовищной ситуации был именно Х. Г. Раковский. [1581]

Официально было сообщено, что Раковского допрашивали и третий раз, на закрытом заседании суда 9 марта, на котором он якобы дал показания о «своих изменнических и шпионских связях с некоторыми официальными представителями некоторых иностранных государств». [1582]

1581

Небезынтересно отметить, что нашу оценку поведения Х. Г. Раковского на суде разделял, разумеется с прямо противоположных исходных позиций, ярый сталинист В. М. Молотов. Правда, он без каких-либо оснований приписывает такую же линию и тем, кто лишь повторял обвинения, – Розенгольцу, Ягоде. «Я думаю, – заявил Молотов писателю Феликсу Чуеву 4 декабря 1973 г., – что это был метод продолжения борьбы против партии на открытом процессе, настолько много на себя наговорить, чтобы сделать невероятными и другие обвинения. Я даже готов сказать, что там только десять процентов нелепости, может быть, и меньше, но я говорю, что они такие вещи нарочно себе приписали, чтобы показать, насколько нелепы будто бы все эти обвинения. Это борьба против партии» (Сто сорок бесед с Молотовым. С. 401).

1582

Известия. 1938. 10 марта.

Скорее всего, этого заседания не было вовсе, но информация о нем была суду необходима, как воздух, чтобы прикрыть пустопорожний характер сведений о шпионаже на открытых заседаниях.

Запутанный Раковским, Вышинский в обвинительной речи почти не упоминал о нем, ограничившись лишь отдельными злобными выпадами. [1583] От заключительного слова Х. Г. Раковский отказался. [1584]

Последнее слово было предоставлено ему вторым, после Бухарина. Христиан Георгиевич начал с фактического выражения недоверия следствию и суду. «Я признался во всех преступлениях. Какое значение имело бы для существа дела, если бы я здесь перед вами стал бы устанавливать факт, что о многих преступлениях и о самых ужасных преступлениях “правотроцкистского блока” я узнал здесь, на суде, и с некоторыми участниками я познакомился впервые здесь. Это не имеет никакого значения». [1585] Следующие за этим признания в нелепых преступлениях, разумеется, теряли какой бы то ни было смысл при мало-мальски вдумчивом подходе.

1583

Судебный отчет… С. 583–584.

1584

Там же. С. 630.

1585

Там же. С. 669.

В истинном и трагическом смысле последними публично сказанными словами Х. Г. Раковского были следующие слова: «С юного возраста я выполнял честно, верно, преданно свой долг солдата дела освобождения труда. За этой светлой полосой наступила черная полоса моих преступных деяний измены отечеству, черная полоса преступлений, которые я вам сегодня вкратце резюмировал. Я вам сказал все, что я знал, я все раскрыл, ничего не скрыл, ничего не утаил, я глубоко и искренне раскаиваюсь и прошу дать мне возможность хотя бы самым скромным трудом в любой обстановке искупить хотя бы ничтожную часть моей вины. Я кончил». [1586]

1586

Там же. С. 674.

Это было вновь чисто словесное признание вины, которому предшествовали прямо противоположные, несовместимые с этим признанием суждения. Х. Г. Раковский надеялся таким способом поведения по возможности сохранить жизнь если не себе, то хотя бы своим многочисленным близким: супруге Александрине, ее дочери Елене и их родным, сестре Анне, ее сыну Валериану с семьей – женой Ираидой Новиковой и восьмилетним ребенком, носившим, как и дед, имя Христиан, племяннице Лиляне Гевреновой.

В какой-то степени этот расчет оправдался.

Но, отмечая даже в самой общей форме, что на суде Раковский пытался дать понять, что его показания неправдивы, что он «признавался» во всем, что ему было навязано, Роберт Конквест видит мотив к характеру его поведения в наступлении «фашизма» и в стремлении к объединению антифашистских сил, сравнивает в этом смысле Раковского с героем романа Арута Кёстлера «Слепящая тьма» [1587] Николаем Рубашевым, пошедшим на признание своей вины во имя «светлой коммунистической цели». «Фактически поведение Раковского ближе к поведению знаменитого кёстлеровского героя, чем неохотные и частичные показания Бухарина, послужившего прообразом Рубашева», – пишет Конквест. [1588] Представляется, что такое сравнение некорректно, что замысел Раковского был совершенно иным, и мы стремились показать это выше.

1587

Название романа Darkness at Noon («Темнота в полдень») на русский язык переведено весьма неточно.

1588

Conquest R. Op. cit. P. 353. В другом месте у Конквеста говорится: «Сталинские показательные процессы имели такую логику, какой не встретишь больше нигде. Чтобы избежать смерти, обвиняемый должен был признать все, дать своим действиям наихудшее толкование. Это был его единственный шанс. Но даже полное признание своей вины могло спасти жизнь только в редких случаях. Иногда, правда, оно жизнь и спасало, правда, на некоторое время, как в случаях Радека, Сокольникова и Раковского» (Ibid. P. 148).

В 21 час 30 минут 12 марта суд удалился на совещание. Все еще продолжавшийся спектакль состоял теперь в том, что фактически готовый заранее и утвержденный Сталиным приговор судьи якобы «сочиняли» в течение шести часов. Посреди ночи, в 3.45, заседание возобновилось. Корреспондент агентства Гавас сообщал: «Подсудимые появились бледные, с безразличными выражениями лиц, сильно освещенные прожекторами. Они шатались, видимо, из-за усталости. Как всегда, Бухарин, которого считают вождем заговора, шел первый, с опущенной головой, держа под мышкой копию обвинительного акта». [1589]

1589

Зора. 1938. 14 марта.

Признав Х. Г. Раковского виновным в «шпионаже и подготовке к помощи иностранным агрессорам в случае нападения на СССР», неправый суд вынес сравнительно «мягкий» приговор – как не принимавшему «прямого участия в организации террора и диверсионно-вредительских актов», он был осужден на 20 лет тюрьмы, поражение в политических правах на пять лет после отбытия заключения и конфискацию всего личного имущества. [1590]

Это был иезуитский приговор, обрекавший уже 65-летнего Х. Г. Раковского на медленную мучительную гибель в застенке. Суд признал доказанной «вину» Раковского по целым шести пунктам пресловутой статьи 58 Уголовного кодекса РСФСР, которые предусматривали кары за измену родине (1), организацию вооруженного восстания или вооруженного вторжения на советскую территорию, захват власти и т. п. (2), подрыв государственной экономики (7), совершение террористических актов (8), разрушение или повреждение с контрреволюционной целью железнодорожных и иных путей, средств сообщения, связи и т. д. (9), участие в организации, образованной для совершения государственных преступлений (11). [1591] Как видим, даже в пределах самого текста приговора его авторы впадали в грубейшие внутренние противоречия. С одной стороны, мотивировка «мягкого» приговора не совпадала с формулами установленной якобы вины, с другой – по всем пунктам статьи 58 предусматривались расстрел или же заключение от 5 до 10 лет. 20-летнее же заключение не входило в правовую «норму» вообще. [1592]

1590

Судебный отчет… С. 702–703, 708.

1591

Уголовный кодекс. М., 1940. С. 26, 28, 30, 31.

1592

Представляется весьма сомнительным мнение некоторых авторов, представляющих «мягкий» приговор Раковскому связанным с кампанией протеста за рубежом, с тем, что сталинская группа была озабочена судьбой Народного фронта во Франции (Katkov G. Op. cit. P. 122). Скорее всего, отказ от смертного приговора был обусловлен умелым поведением самого Раковского на суде. Попытки же зарубежного «вмешательства» могли только ожесточить сталинскую клику.