Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Прослышав о его славе, синьор Лоренцо Чибо, начальник папской гвардии и человек очень красивый, заказал свой портрет Франческо, который, можно сказать, не написал его, а воссоздал его во плоти и живым. После этого Франческо, получив заказ от Мадонны Марии Буффалини из Читта ди Кастелло на образ, предназначавшийся для одной из капелл, той, что возле дверей в Сан Сальваторе дель Лауро, он изобразил на нем читающую Богоматерь в воздухе с младенцем у ног; внизу же в необычайной и прекрасной позе стоит на одном колене св. Иоанн и, повернувшись всем телом, указывает на младенца Христа, а на земле в сокращении изображен спящий кающийся св. Иероним.

Однако завершить эту работу ему помешали разгром и ограбление Рима в 1327 году, что стало причиной не только тому, что на некоторое время искусства были заброшены, но также и тому, что у многих художников отнята была жизнь, и чуть не лишился ее и Франческо, ибо, когда начался разгром, он так был поглощен работой, что, когда солдаты ломились в дома и несколько немцев было уже в его доме, он, не смотря на производимый ими шум, не отрывался от работы. Когда же они ворвались и увидели, как он работает, они были так поражены его творением, что повели себя как люди благородные, какими им и полагалось быть, и оставили его в покое. Итак, в то время как нечестивейшей жестокостью этих варварских народов разрушался и несчастный город, и творения светские наравне со священными, без почтения ни к Богу, ни к людям, те же самые немцы его охраняли и весьма уважали и защищали от всякой обиды. Одной докукой для него было тогда лишь то, что один из них оказался большим любителем живописных произведений, и пришлось делать ему бесконечное количество рисунков пером и акварелью, которыми он как бы расплачивался. Когда же солдаты сменились, Франческо чуть было не угодил в беду, а именно, когда он пришел разыскивать каких-то там друзей, его забрали другие солдаты и ему пришлось уплатить выкуп теми немногими скудо, которые при нем были. Дядя был огорчен и этим, а также и тем, что такая беда лишила Франческо надежды приобрести знания, славу и состояние, и потому решил, видя, что Рим почти что совсем разрушен, а папа взят в плен испанцами, увезти его обратно в Парму. И вот, отослав его на родину, сам он остался на несколько дней в Риме и передал образ, написанный для Марии Буффалини, монахам делла Паче, где он находился много лет в монашеской трапезной, а затем мессером Джулио Буффалини перенесен в их церковь в Читта ди Кастелло.

А Франческо приехал в Болонью и в общении с многочисленными друзьями прожил в этом городе несколько месяцев, и главным образом в доме близкого своего приятеля, одного пармского седельника, так как помещение это ему понравилось. В это же время он передал для гравировки несколько рисунков светотенью и, между прочим, Усекновение глав св. Петра и св. Павла, а также Диогена крупных размеров. Он подготовил и много других для гравировки на меди и печати, имея для этого дела при себе некоего мастера Антонио из Тренто, но осуществления подобные замыслы тогда не получили, ибо ему пришлось приступить к работе над многими картинами и другими заказами для болонских дворян, и его первой живописной работой, какую он показал в Болонье, был очень крупный св. Рох для капеллы де Монсиньори в Сан Петронио. Он придал ему прекраснейшее выражение лица и написал его прекраснейшим во всех подробностях, изобразив его как бы преодолевшим ту боль, которую ему причиняет чумная язва на бедре; он выражает это тем, что воздевает голову к небу, благодаря Господа, как поступают праведники даже и при несчастиях, их постигающих. Работу эту он выполнил для некоего Фабрицио из Милана, полуфигуру которого со сложенными руками он изобразил на этой же картине как живую; естественной кажется также изображенная там же собака, равно как и великолепные пейзажи, в чем Франческо всегда особенно отличается. После этого он написал для пармского врача д'Альбио Обращение св. Павла со многими фигурами и пейзажем, – произведение редкостнейшее, для своего же друга седельника еще одну исключительно прекрасную Богоматерь, повернувшуюся в прекрасной позе боком, с несколькими другими фигурами. Для графа Джорджо Маццуоли он написал еще одну картину и два полотна гуашью для магистра Луки деи Леути, где несколько изящных фигурок выполнены очень хорошо.

В это время названный Антонио из Тренто, состоявший при нем для гравировки, однажды утром, когда Франческо был еще в постели, открыл один из его сундуков и выкрал все гравюры на меди и на дереве, а также все рисунки, какие у него были, и, убравшись с ними к чертям, никогда больше ничего о себе знать не давал. Тем не менее гравюры Франческо получил обратно, ибо тот оставил их у одного из своих друзей в Болонье, предполагая, вероятно, забрать при удобном случае. Рисунки же так никогда и не были получены. Поэтому он в полном почти отчаянии возвратился к живописи, нарисовал для заработка какого-то там болонского графа, а затем написал образ Богоматери с Христом, который держит земной шар: у Мадонны прекраснейшее

выражение лица, очень естествен равным образом и младенец, ибо он имел обыкновение вкладывать в лица детей чисто детскую живость, в которой проявляются острота и лукавство, часто присущие мальчикам. Он и Богоматерь одел необычайным образом, надев на нее платье с желтоватыми кисейными рукавами, как бы затканными золотом, и это платье было действительно исключительно изящным, так как просвечивающее тело казалось живым и очень нежным, не говоря о том, что нигде нет лучше написанных волос. Картина эта предназначалась для мессера Пьетро Аретино, но в это время в Болонью прибыл папа Климент, и Франческо поднес ее ему. После этого она каким-то образом попала в руки мессера Диониджи Джанни, ныне же ею владеет его сын, мессер Бартоломео, который приспособил ее так, что с нее уже сделано пятьдесят копий (так она ценится).

Он же для монахинь св. Маргариты в Болонье написал образ с Богоматерью, св. Маргаритой, св. Петронием, св. Иеронимом и св. Михаилом, высоко почитаемый по заслугам, ибо в выражении лиц и во всех подробностях есть то, что отличает как одно все творения этого живописца. Он выполнил также много рисунков и, в частности, несколько для Джироламо дель Лино, а также для Джироламо Фаджуоли, золотых дел мастера и резчика, который попросил их у него, дабы отгравировать на меди, и рисунки эти почитаются изящнейшими. Для Бонифацио Гоццадино он написал с натуры его портрет и оставшийся неоконченным портрет его жены. Набросок же картины с Мадонной впоследствии был продан в Болонье аретинцу Джорджо Вазари, который хранит его в Ареццо в своих новых домах, им самим построенных, вместе с многими другими знатными картинами, скульптурами и древними мраморами.

Когда император Карл V находился в Болонье, где его короновал Климент VII, Франческо, ходивший не раз взглянуть на него за обедом, но не писавший с него портрета, изобразил этого Цезаря маслом на огромнейшей картине; на ней же он написал Славу, коронующую его лавром, и мальчика в виде ребенка Геркулеса, подающего ему земной шар, как бы предлагая ему владеть им. Работу эту в законченном виде он показал папе Клименту, и она понравилась ему так, что он отправил ее вместе с Франческо и в сопровождении епископа вазонского, который тогда был датарием, к императору, которому она весьма понравилась, и его величество дало понять, что ее следует ему оставить, однако Франческо, по дурному совету одного ненадежного и мало сведущего приятеля, заявил, что она не закончена, и оставить ее не пожелал. Так его величество ее и не получило, он же остался без вознаграждения, которое несомненно получил бы. Картина эта попала впоследствии в руки кардинала Ипполито деи Медичи и была им подарена кардиналу Мантуанскому, ныне же она находится в гардеробной тамошнего герцога вместе со многими другими прекрасными и знатнейшими живописными работами.

После того как Франческо, как было рассказано, столько лет провел вне родины и приобрел в искусстве большой опыт, не нажив, однако, никаких богатств, кроме разве только друзей, он воротился наконец в Парму, к удовлетворению многочисленных друзей и родных. Приехав туда, он тотчас же получил заказ расписать фреской в церкви Санта Мариа делла Стекката довольно обширный свод; но так как перед сводом проходила закруглявшаяся по своду плоская арка, как лицевая его сторона, он сначала принялся за нее, как за более легкую работу, и написал там шесть отменно прекрасных фигур – две красками и четыре светотенью, а между ними проходят весьма красивые украшения с рельефными розетками посредине, которые он по собственной прихоти сам делал с величайшей тщательностью из меди. В то же время для кавалера Баярдо, пармского дворянина и своего ближайшего друга, он написал картину с Купидоном, мастерящим лук; у ног его сидят два мальчика, один из которых схватил другого за руку и, смеясь, подстрекает, чтобы он дотронулся до Купидона пальцем, а тот не хочет его трогать и плачет от страха обжечься об любовное пламя. Эта картина, прекрасная по колориту, остроумная по замыслу и изящная по своей манере, служившая и служащая предметом подражания и изучения со стороны художников и любителей искусства, находится ныне в кабинете синьора Марк Антонио Кавалька, наследника кавалера Баярдо, вместе со многими собранными им разного рода прекраснейшими и тщательно отделанными собственноручными рисунками Франческо. Не менее хороши также и те, что находятся на многих листах в нашей Книге и выполнены рукою того же Франческо, и в частности Усекновение глав св. Петра и св. Павла, которое, как уже говорилось, было выпущено им на листах, гравированных на меди и на дереве в бытность его в Болонье. Для церкви сервитов Санта Мариа он написал на дереве Богоматерь со спящим младенцем, а сбоку несколько ангелов, один из которых держит в руке хрустальный сосуд, в котором сияет крест, созерцаемый Богоматерью. Работа эта не вполне его удовлетворяла и потому осталась незавершенной; тем не менее вещь эта, написанная в его манере, полной красоты и изящества, весьма достойна похвалы.

Между тем Франческо начал пренебрегать работой в Стеккате или, во всяком случае, работал там так вяло, что становилось ясно, что дело идет плохо. А происходило это потому, что начал он заниматься алхимией и забросил совершенно живопись, рассчитывая, что если он заморозит ртуть, то скоро разбогатеет. И потому, забив себе голову этим, а не думами о прекрасных вымыслах и не мыслями о кистях или красках, он проводил весь день в хлопотах об угле, дровах, стеклянных колбах и тому подобной чепухе, на которую он в один день тратил больше, чем зарабатывал в капелле Стеккаты за неделю, а так как других доходов у него не было, а жить было нужно, он так постепенно и разорялся с этими своими горнами, а еще хуже было то, что члены сообщества Стеккаты, видя, что он совершенно забросил работу, а они, как полагается, случайно ему переплатили, возбудили против него тяжбу. Поэтому он счел за лучшее удалиться и удрал однажды ночью с несколькими своими друзьями в Казаль Маджоре, где, когда у него алхимия из головы немного выветрилась, он для церкви Сан Стефано написал на дереве Богоматерь в воздухе, внизу же св. Иоанна Крестителя и св. Стефана, а после этого написал (и это была последняя его живописная работа) картину с римлянкой Лукрецией, которая была творением божественным, одним из лучших когда-либо им написанных. Однако она как-то была украдена и где находится – неизвестно.

Его же работы и картина с несколькими нимфами, та, что ныне в доме мессера Никколо Буффалини в Читта ди Кастелло, а также колыбель с младенцами, выполненная для синьоры Анджолы де Росси из Пармы, супруги синьора Алессандро Вителли, и находится она равным образом в Читта ди Кастелло.

В конце концов Франческо, все еще увлекаясь этой своей алхимией, превратился, как и все другие, однажды на ней помешавшиеся, из человека изящного и приятного в бородатого, с волосами длинными и всклокоченными, опустился и стал нелюдимым и мрачным, напали на него тяжкая горячка и жестокий понос, вследствие чего через несколько дней он отошел к лучшей жизни, положив тем самым конец тягостям мира сего, в котором не познал он ничего, кроме тоски и докуки. Он пожелал быть погребенным в церкви братьев-сервитов, прозванной Ла Фонтана и расположенной на расстоянии одной мили от Казаль Маджоре, и как завещал, так и был похоронен голым с архипастырским крестом на груди. Он закончил свой жизненный путь 24 августа 1540 года, и было это большой потерей для искусства из-за того изящества, единственного в своем роде, какое руки его придавали всему, что он писал.

Франческо любил играть на лютне, и рука его, и талант настолько этому соответствовали, что он обладал и в этой области не меньшим превосходством, чем в живописи. И, по правде сказать, если бы он работал не просто как Бог на душу положит и если бы забросил все глупости алхимиков, он стал бы поистине одним из самых редкостных и превосходных живописцев нашего времени. Я не отрицаю, что лучше всего работать с увлечением и когда есть охота, но всячески упрекаю тех, кто работает мало или не работает вовсе, теряя время на размышления; а тот, кто хочет пустить пыль в глаза, показать то, на что он неспособен тот, стремясь к невозможному, теряет и то, что умеет.