Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Эту и другие работы Джулиано довелось увидеть Мариотто Альбертинелли, заметившему, насколько усердно тот следует заданному ему рисунку, не отступая от него ни на волос, и вот в те дни, когда он решил отказаться от искусства, он передал ему для завершения доску, которую когда-то фра Бартоломео из Сан Марко, друг его и товарищ, оставил с одним лишь рисунком и акварельными тенями по белому грунту доски, как он делал это обычно. Джулиано приступил к работе и закончил ее с исключительным усердием и прилежанием. Доска эта была поставлена в церковь Сан Галло за воротами того же названия, но церковь эта вместе с монастырем была снесена во время осады, и доску внесли в город и поставили в больнице де'Прети на Виа Сан Галло, а оттуда перенесли в монастырь Сан Марко и, наконец, в церковь Сан Якопо фра Фосси, что на Канто альи Альберти, где она стоит и сейчас на главном алтаре. На ней изображены усопший Христос с Магдалиной, обнимающей его ноги, св. Иоанном Евангелистом, который поддерживает ему голову и держит его на своем колене, а также с плачущим св. Петром и св. Павлом, который взирает, воздев руки, на Господа своего усопшего. И, говоря по правде, завершил Джулиано эту доску с такой любовью и так внимательно и рассудительно, что ее в высшей степени не только тогда, но и всегда будут превозносить по заслугам.

После чего он закончил для Кристофано Риньери Похищение Дины, картину, также оставленную незавершенной названным фра Бартоломео, а потом написал точно такую же другую картину, которая была отослана во Францию.

По прошествии недолгого времени он был приглашен своими друзьями в Болонью, где написал несколько портретов с натуры, а в Сан Франческо, в одной из капелл нового хора, картину на дереве маслом, с Богоматерью и двумя святыми, которая почиталась тогда в Болонье, где мастеров было мало, работой хорошей и достойной похвалы. Воротившись затем во Флоренцию, он написал, мне неизвестно для кого, пять картин из жития Богоматери; теперь же они находятся в доме магистра Андреа Паскуали, лекаря его превосходительства и человека весьма примечательного. Заказал ему и мессер Палла Ручеллаи доску для алтаря его капеллы в Санта Мариа Новелла. Джулиано начал писать на ней мученичество св. Екатерины-девственницы. Но (удивительное дело!) сидел он над этой работой двенадцать лет и не покончил с ней и за это время, ибо не было у него ни выдумки, ни знаний, как изобразить все разнообразные вещи, происходившие при этом мученичестве, и хотя он беспрерывно ломал себе голову над тем, как были устроены колеса и какими были стрела и огонь, которым ее жгли, назавтра он менял то, что сделал сегодня, и за столько лет так и не дошел до конца. Правда, за это время он сделал много других вещей и, между прочим, по заказу мессера Франческо Гвиччардини (который тогда, по возвращении из Болоньи, писал на вилле в Монтичи свою историю) написал его портрет, очень правильно передававший сходство и весьма понравившийся. Равным образом написал он портрет синьоры Анджелы де'Росси, сестры графа Сан Секондо, по заказу ее супруга синьора Алессандро Вителли, который служил тогда в гвардии во Флоренции, а для мессера Оттавиано Медичи, по картине фра Бастьяно дель Пьомбо, он написал на большой картине две фигуры во весь рост: сидящего папу Климента и стоящего фра Никколо делла Манья. И на другой картине он изобразил подобным же образом сидящего папу Климента, беседующего со стоящим перед ним на коленях Бартоломео Валори, проявив старание и терпение невероятные.

А потом названный мессер Оттавиано тайно попросил Джулиано написать для него портрет Микеланджело Буонарроти. Тот, взявшись за это и в течение двух часов продержав Микеланджело на одном месте, занимая его в это время приятными разговорами, наконец сказал ему: «Микеланджело, если хотите посмотреть на себя, подойдите сюда: выражение лица я уже схватил». Микеланджело встал и, взглянув на портрет, сказал, смеясь, Джулиано: «Какого черта вы там сделали? Ведь вы написали меня с одним глазом на виске, присмотритесь-ка хорошенько». Услышав это, Джулиано, который несколько заколебался, поглядел много раз то на портрет, то на натуру и твердо заявил: «Мне этого не кажется, но сядьте, и я повнимательней по-* смотрю на натуру, так ли это». Буонарроти, который видел, в чем ошибка, и понимал, что происходит она от недостаточного мастерства Буджардини, тотчас же снова сел, улыбаясь, а Джулиано снова начал смотреть то на Микеланджело, то на картину и, встав, наконец, сказал: «Мне кажется, что как я нарисовал, так оно и есть, натура мне это подтверждает». «Ну, значит, это мой природный недостаток, – согласился Буонарроти, – продолжайте и не жалейте ни кисти, ни искусства». Закончив эту картину, Джулиано передал ее мессеру Оттавиано вместе с портретом папы Климента, работы фра Бастьяно, по желанию Буонарроти выписавшего портрет из Рима.

После этого Джулиано написал для кардинала Инноченцио Чибо копию картины, на которой ранее Рафаэль Урбинский изобразил папу Льва, кардинала Джулио деи Медичи и кардинала деи Росси. Однако на месте этого кардинала деи Росси он написал голову самого кардинала Чибо, которая ему очень удалась, и так и всю картину он закончил с большими стараниями и тщательностью. Тогда же он написал и портрет Ченчо Гуаскони, который в то время был очень красивым юношей, после чего в Ольмо а Кастелло, на вилле Баччо Валори, он расписал фреской табернакль, не отличавшийся хорошим рисунком, но выполненный складно и крайне старательно.

А между тем, так как Палла Ручеллаи торопился с доской, о которой говорилось выше, Джулиано решил пригласить как-нибудь Микеланджело взглянуть на нее. Он привел его туда, где она находилась, и, рассказав ему, с каким трудом изобразил ударившую с неба молнию, сломавшую колеса и убившую тех, которые их вращали, а также солнце, выходящее из-за тучи и избавляющее св. Екатерину от смерти, он откровенно попросил Микеланджело, который не мог удержаться от смеха, слушая про беды несчастного Буджардини, оказать ему милость и рассказать, как бы он изобразил восемь или десять главных фигур на первом плане, а именно солдат, которые выстроились в ряд наподобие караула и, обращаясь в бегство, падают ранеными и убитыми, так как он не знал, как изобразить их в перспективном сокращении, чтобы все они могли уместиться в ряд, как он задумал, в таком узком месте. Буонарроти сжалился над беднягой и, чтобы угодить ему, подошел к доске с углем и лишь набросал первоначальными контурами несколько дивных, стоящих в ряд обыкновенных фигур в разнообразных сокращениях, из которых одни падали вперед, другие назад; были там и убитые, и раненые, и все были выполнены превосходно и толково, как это было свойственно Микеланджело. Когда он ушел, сопровождаемый благодарностями Джулиано, тот вскоре после этого привел Триболо, ближайшего своего друга, которому обо всем рассказал, взглянуть на то, что сделал Буонарроти. А так как Буонарроти, как было сказано, свои фигуры только лишь наметил контурами и Буджардини закончить их не умел, поскольку там не было ни теней, ни чего-либо другого, Триболо решил ему помочь: он превосходно вылепил несколько моделей из глины, придав им ту смелость и ту манеру, какие Микеланджело включил в свой рисунок, и при помощи «градины», то есть железки с нарезками, он опилил их, чтобы они стали грубее и более мощными, и в таком виде передал их Джулиано. А так как манера эта претила мелочному воображению Буджардини, он по уходе Триболо, обмакивая кисть в воду, начал мазать ею по моделям, пока не разгладил все шероховатости, так что всюду, где освещенные места придавали теням большую резкость, он в конце концов уничтожил все хорошее, что делало это произведение совершенным. Когда потом Триболо узнал об этом от самого Джулиано, он посмеялся над жалким простодушием человека, который довел свою работу до того, что никак не скажешь, что Микеланджело на нее даже взглянул когда-то.

Напоследок дней своих Джулиано, будучи бедным и старым, выполнял лишь самые ничтожные работы. И вдруг обуяло им необыкновенное и невероятное рвение сделать Оплакивание для одного табернакля, который должны были отправить в Испанию. Фигуры были там не очень велики, и работал он над ними так усердно, что странно было видеть, чтобы старик его возраста имел терпение закончить подобную работу из любви к искусству. На створках названного табернакля, желая изобразить тьму, наступившую при кончине Спасителя, он написал на черном фоне фигуру Ночи, скопированную с той, которая создана рукой Микеланджело в ризнице Сан Лоренцо. Но тогда как у той статуи никаких других атрибутов, кроме своих, не было, Джулиано, разыгравшись со своими выдумками по поводу своего живописного образа Ночи, изобразил там фонарь для ночной ловли дроздов, горшок, в который ночью ставят фитиль или огарок, и все такое, что имеет какое-либо отношение к тьме и потемкам, вроде ночных колпаков и чепчиков, подушек или нетопырей. И когда Буонарроти показали это произведение, он чуть не лопнул от смеха, увидев, какими странными причудами обогатил Буджардини его Ночь.

А Джулиано до конца своей жизни таким и остался; умер он семидесяти пяти лет и был погребен в церкви Сан Марко во Флоренции в 1556 году. Как-то Джулиано рассказывал Бронзино о том, что видел очень красивую женщину. И так уж он ее расхваливал, что Бронзино спросил: «Да вы знаете ее?» «Нет, – ответил тот, – но она прекрасна: вспомните о какой-нибудь из моих живописных работ, и вы составите о ней представление».

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ КРИСТОФАНО ГЕРАРДИ ПРОЗВАННОГО ДОЧЕНО ИЗ БОРГО САН СЕПОЛЬКРО ЖИВОПИСЦА

В те времена, когда Раффаэлло из Колле дель Борго Сан Сеполькро, ученик Джулио Романо, помогавший ему расписывать фресками в Риме зал Константина в папском дворце и в Мантуе покои палаццо дель Те, писал по возвращении в Борго образ в капелле св. Джилия и Аркания, где, подражая названному Джулио, а также Рафаэлю Урбинскому, он изобразил Воскресение Христово, заслужившее большое одобрение, и еще один образ с Успением для братьев-цокколантов не в самом Борго, и еще кое-какие вещи для братьев-сервитов в Читта ди Кастелло, в те времена, говорю я, когда Рафаэлло выполнял в Борго у себя на родине эти и другие работы, наживая себе богатство и славу, некий шестнадцатилетний юноша по имени Кристофано и по прозвищу Дочено, сын Гвидо Герарди, родом из почтенного семейства того же города, следуя с большой пользой природной склонности к живописи, рисовал и писал красками так превосходно и с такой грацией, что просто чудо. Так как упомянутому Раффаэлло довелось увидеть всяких прекрасно исполненных им животных, как, например, собак, волков, зайцев, а также всякого рода птиц и рыб, и так как он увидал в нем весьма занимательного собеседника, настолько веселого и забавного, что казался человеком не от мира сего и живущим вроде как по-философски, он очень рад был с ним подружиться и взять его в свою мастерскую на обучение.

Так Кристофано рисовал некоторое время под руководством Раффаэлло; когда же в Борго приехал Россо, он подружился и с ним и, получив его рисунки, начал тщательно их изучать, ибо они казались ему (поскольку он никаких других рисунков, помимо рисунков Раффаэлло, не видел) самыми что ни на есть прекрасными, какими они, впрочем, были и в самом деле. Однако занятия эти были им самим прерваны; в самом деле, когда Джованни де'Туррини из Борго, который был тогда флорентийским капитаном, отправился с отрядом солдат из Борго и из Читта ди Кастелло на защиту Флоренции, осажденной войсками императора и папы Климента, то в числе этих солдат был отправлен туда и Кристофано, которого подбили на это многочисленные его друзья. Правду надо сказать, что отправился он туда не столько как вояка, сколько с желанием по возможности изучить на досуге флорентийские произведения искусства; однако ему не повезло, так как его начальник Джованни получил для охраны не городской участок, а бастионы на горе за городом.

Вскоре после окончания военных действий начальником гарнизона города Флоренции был назначен синьор Алессандро Вителли из Читта ди Кастелло, и Кристофано, подчиняясь уговорам друзей и желанию увидеть живопись и скульптуру этого города, поступил солдатом в названный гарнизон. Когда он там служил, синьор Алессандро узнал от Баттисты делла Билиа, солдата и живописца из Читта ди Кастелло, что Кристофано занимается живописью, и, получив прекрасную картину, им написанную, он решил поручить ему вместе с названным Баттистой делла Билиа и еще одним Баттистой, также родом из Читта ди Кастелло, отделать живописью и сграффито сад и лоджию, начатые им в Читта ди Кастелло. Но во время строительства тот умер, а его место занял другой Баттиста, и работы по той или иной причине временно приостановились.

В это время из Рима во Флоренцию вернулся Джорджо Вазари, остановился в монастыре сервитов и, состоя при герцоге Алессандро в ожидании возвращения из Венгрии своего господина кардинала Ипполито, должен был приступить к нескольким фрескам с подвигами Цезаря в угловых покоях палаццо Медичи, свод которых расписал и отделал стуком Джованни да Удине. Кристофано, познакомившись с Джорджо Вазари еще в 1328 году, когда тот приезжал в Борго повидаться с Россо и весьма его обласкал, решил теперь воспользоваться случаем и заняться искусством серьезно, чтобы наверстать упущенное в прошлом. Он проработал с Джорджо в течение года, подавая надежды стать человеком дельным, а так как в беседах он обнаружил приятность и тонкость, Джорджо, которому он пришелся по вкусу, очень его полюбил. И вот когда вскоре после этого Вазари должен был по приказу герцога Алессандро отправиться в Читта ди Кастелло вместе с Антонио да Сангалло и Пьер Франческо из Витербо, которые, побывав во Флоренции для постройки замка, или, говоря точнее, цитадели, должны были на обратном пути заехать в Читта ди Кастелло для выполнения ремонтных работ в упоминавшемся саду Вителли, постройки которого угрожали падением, он взял с собой и Кристофано. А так как Вазари уже заготовил рисунки и разбивку фризов, предназначавшихся для отдельных помещений, а также истории для росписи одной из ванн и другие наброски для стен лоджий, то Кристофано и упоминавшийся выше Баттиста и должны были все это выполнить в совершенстве. Они сделали это хорошо и изящно, в особенности Кристофано, который не уступил бы и самому опытному и понаторевшему в искусстве мастеру, и еще важнее то, что, поупражнявшись в этой работе, он приобрел огромный опыт и умение как в рисунке, так и в живописи.